Берлин. Топография террора

Она по-немецки аккуратно вымощена двойным рядом брусчатки, в которую через каждые 200 метров вмонтированы медные таблички с лаконичным текстом на английском и немецком: “Берлинская стена. 1961—1989”.

Уже когда перестаешь обращать внимание на этот шрам, вдруг возле Александр-плац наталкиваешься на несколько бетонных плит — остаток той же Стены.

Таких следов в городе, пострадавшем от 28-летнего принудительного раздела, на первый взгляд, слишком много. Однако Берлин демонстрирует даже самые темные страницы своего прошлого, лелеет те свидетельства, которые легко можно использовать против него. И это один из самых больших здешних парадоксов.

В этом смысле показателен информационно-выставочный центр “Топография террора”, расположенный на Нидеркирхенштрассе, в нескольких кварталах от Потсдамер-плац. Он образовался далеко не сразу. В годы нацизма на том месте находилась сначала штаб-квартира гестапо, а с 1939 года — Главное управление имперской безопасности. В конце войны здание полностью разрушили. Потом построили автостоянку. Общественная инициатива берлинцев долгие годы боролась за то, чтобы открыть здесь хоть какую-то экспозицию о злодеяниях нацизма. Выставка была создана стихийно в 1987 году на стендах под открытым небом, за хлипкой оградой, и в конце концов узаконена муниципалитетом. В 2010 построили специальное помещение.

Все это выглядит неброско. За забором — большая, засыпанная щебнем территория без единой травинки. С одной стороны вместо ограждения — фрагмент Стены, сохраненный по настоянию персонала Центра, — без привычных граффити, серая, неровная поверхность. Вдоль Стены — раскоп, широкий ров. В нем под стеклянным перекрытием — кирпичная кладка, старый фундамент с квадратными нишами, иногда выложенными скучной желтоватой плиткой, местами — с остатками ржавых труб. Те самые подвалы гестапо. Совершенно будничные.

Чтобы понять, что происходило на этих плитках, нужно пройти по мощеной дорожке к обширному стеклянному зданию. Выставка устроена просто, по принципу развернутой книги: большие стенды с крупными копиями фотографий 1930—1940-х годов, с разъяснительными текстами, картами и схемами, на столах — факсимиле документов: приказы, отчеты, циркуляры, директивы, также несколько мониторов с хроникальным видео. Материалы объединены в пять основных разделов: нацистский захват власти, учреждения террора (СС и полиция); террор, преследования и Холокост в Рейхе, СС и Главное управление имперской безопасности на оккупированных территориях и послевоенный период.

Несмотря на обилие информации, в память врезаются отдельные кадры, как в полном насилия фильме: “позорная стрижка” на площадях, устроенная в качестве наказания за “неправильную” межрасовую любовь; мэр-социалист, которого ведут через весь город под конвоем с издевательской табличкой на груди; гуляние личного состава СС: улыбающиеся парни и девушки в форме, кто-то с аккордеоном, дата — весна 1945 года. Дружный веселый молодой коллектив на корпоративном праздновании после хорошо проделанной работы, никаких признаков близкого краха, ни тени сомнений. А потом та же униформированная братия уже в плену — перепуганные людишки, никудышные обыватели, у которых наконец-то отобрали власть решать, кому жить, а кому умереть. А еще — фото и биографии руководителей нацистских спецслужб, которые либо избежали наказания, либо сделали карьеру в послевоенной Германии.

В Центре полно людей — и немцев, и туристов, взрослых, детей, студентов (ежегодно — 50000 посетителей): слушают, смотрят. Казалось бы, для любого, хоть немного образованного человека ничего нового нет — но выставка, построенная как единый текст, заставляет посмотреть на те ужасные события так, словно они произошли вчера.

Самый впечатляющий мемориал в городе — Еврейский музей. Он спроектирован мировой архитектурной знаменитостью — Даниэлем Либескиндом. Если обычный музей — это предсказуемая выставочная плоскость, то проект Либескинда — многомерное пространство, само по себе являющееся произведением искусства. Сам автор называет свою работу для музея проделанной по принципу “между линиями”: план музея напоминает зигзаг, перечеркнутый прямой линией; плюс коридоры — “оси”, поднимающиеся от входа постепенно наверх. Из-за этого пространство музея становится ощутимо дискомфортным, полным утомительных подъемов, острых углов: это не развлекательная и комфортная экспозиция традиционного архивного аттракциона. Сам Либескинд говорит о своей архитектуре: “Что важно — это опыт, который вы получаете из нее. Интерпретация открыта”.

Больше всего запоминаются три узловых части музея: Сад Депортации, Пустота Памяти (The Memory Void) и Башня Холокоста.

Сад — это 49 квадратных каменных колонн, расположенных рядами и наклоненных в одну сторону. Клонятся не только они, но и брусчатка под ногами. Чувство дезориентации настолько четкое, что через несколько минут начинает кружиться голова, а земля — уплывать из-под ног. Именно так, наверное, и должен чувствовать себя изгнанник.

Пустота Памяти символизирует невосполнимую потерю в немецком обществе, вызванную истреблением и депортацией евреев и вообще всех жертв нацистов. Расщелина с дискомфортными острыми краями, дно которой как будто усыпано металлическими листьями ржавого цвета (работа Менаша Кадешмана так и называется — “Опавшие листья”) —на самом же деле это маски, металлические лица разных размеров с прорезями глаз и рта. Чтобы войти в Пустоту, нужно ступать по этой неровной поверхности. Пустота звенит с каждым шагом по лицам — символам жертв; трудно представить себе лучший символ потери.

Башня Холокоста — это скорее башня наоборот — колодец остроугольной формы. Впускают в него по одному. Стоя на его дне, не слышишь ничего, кроме глухих шумов где-то далеко наверху. И там же, в бесконечной, темной высоте, сияет узкая полоска яркого белого света. Проблеск жизни, так и оставшийся недосягаемым для тех, кто погиб в концлагерях.

Не менее впечатляет Мемориал памяти убитых евреев Европы, построенный по проекту архитектора-деконструктивиста Питера Айзенмана и открытый в 2005 году в центре города, между Бранденбургскими воротами и остатками бункера бывшего руководства гитлеровской Германии. Уже в первый год мемориал посетили три с половиной миллиона человек.

Никаких лишних деталей, особых украшений — огромное поле из 2700 серых прямоугольных глыб, напоминающих увеличенные надгробия. Мемориал расположен на несколько неровной поверхности, к тому же и высота объектов разная, поэтому весь пейзаж на самом деле не является монотонным, не имеет точно обозначенных координат. Крайние монолиты расположены так, будто они словно приглашают ступить на них, перепрыгивать с одного на другой, что многие посетители и делают. В этой провокации архитектора нет кощунства: в конце концов, вся земля, по которой мы ходим, — одно большое кладбище. Кроме того, еще и очень четкое послание: смерть подобна в своей необратимости, насилие — в своем ужасе, но не подобны умершие, не подобны отнятые у них жизни. Просто, мощно и изысканно.

Напротив, в парке Большой Тиргартен, расположен мемориал гомосексуалам — жертвам нацизма. В нацистской Германии, согласно параграфу 175 Уголовного кодекса, гомосексуализм считался преступлением. Геев арестовывали, подвергали принудительной кастрации, отправляли в концлагеря, где они погибали, или просто убивали их без суда и следствия. Всего было репрессировано более 50000 человек; для ареста достаточно было поцелуя. Сам мемориал построен в 2008 году по проекту скандинавских художников Михаэля Эльмгрина и Ингара Драгсета; он перекликается с работой Айзенмана, но имеет собственное художественное качество. Бетонный прямоугольный параллелепипед, слегка скошенный, словно брошенный с силой в землю; ближе к углу — окошко, заглянув в которое, видишь темную комнатку, в которой внезапно включается экран с черно-белым видео поцелуя двух парней или двух девушек (автор — известный датский режиссер Томас Винтерберг). Тот самый поцелуй, представлявший собой смертный приговор, снят настолько целомудренно и искусно, что вопросов пола даже не возникает — такая любовь — в заключении, в вечной изоляции, на краю эшафота.

Это только самые заметные напоминания о временах нацизма, на самом деле их намного больше — эта трагедия слилась с телом города так же, как и материальные символы послевоенной коммунистической диктатуры.

В Музей Берлинской стены на улице Фридрихштрассе около бывшего КПП “Чарли”, или Чекпойнт-Чарли, всегда стоит очередь. Как выглядит это место, известно по туристическим проспектам: будка охраны, обложенная мешками с песком, знаменитое предупреждение “Вы въезжаете в американский сектор“/“Вы покидаете американский сектор”, фотоплакаты с простецкими советским и американским рядовыми в парадной форме. Собственно, это место, в свое время предназначенное для перехода служащих войск союзников, в октябре 1961 года стало точкой танкового противостояния между СССР и США — и с тех пор является самым известным КПП Берлина. В то же время именно здесь предпринималось множество попыток побега на Запад.

Западный берлинец Райнер Гильдербрандт первую выставку, связанную со Стеной, открыл 19 октября 1962 года. Экспозиция оказалась настолько популярной, что ее в конечном итоге открыли 14 июня 1963 года в доме на Фридрихштрассе рядом с КПП, прямо на границе. Сам дом благодаря своему расположению превратился в штаб координации побегов с Востока; здесь было маленькое окошко, через которое те, кто помогал при побеге, могли наблюдать за последними проверками на восточной стороне границы. После падения Стены все здание стало мемориальным. Сам Гильдербрандт умер в 2004 году в почти 90-летнем возрасте.

Музей давно вышел за рамки сугубо берлинской проблематики — по сути, он посвящен борьбе людей против тоталитаризма в послевоенное время по всему миру. Так, уже на рецепции, перед кассой, — сбор подписей в поддержку Ходорковского и Лебедева, а на последнем этаже — довольно остроумно скомпонованная выставка о скандальном процессе. Основная экспозиция начинается со стендов о праведниках мира — людях, спасавших евреев во времена нацистского террора, часто рискуя своей жизнью. Все тексты на четырех языках — английском, немецком, французском, русском. Есть материалы о Ганди и Сахарове, о Мартине Лютере Кинге и “Солидарности” в Польше. Впечатляет отдельная секция, посвященная Украине, подготовленная качественно и компетентно: множество свидетельств (в том числе фото) о Голодоморе, о диссидентах 1960—1970 годов и мордовских лагерях; есть личные вещи и первые издания произведений Василя Стуса, даже образцы отечественной пропаганды наподобие красных вымпелов. Это, кстати, одна из сильных сторон музея: образцы пропаганды здесь соседствуют с произведениями соцарта, которые очень остроумно издеваются над пропагандой; раритеты времен социализма имеют такой же исторический вес, как и произведения инакомыслящих художников.

Наиболее подробно освещена немецкая история: восстание берлинских рабочих 17 июня 1953 года, подавленное советскими танками; нарушения прав человека в ГДР; формы сопротивления жестокости режима и, конечно, история борьбы со Стеной. Больше всего привлекают внимание устройства и способы, с помощью которых люди убегали на Запад. Запоминаются крошечный “Опель”, в багажнике которого спрятался человек; акустическая колонка, в которой вывезли гимнастку, — воистину рекорд гибкости; самый большой в Европе воздушный шар, который построили две семьи, и успешно перелетели границу; миниатюрная самодельная субмарина (!), держась за которую, могли плыть два человека — соорудивший ее сделал попутно несколько изобретений, которые до сих пор применяются в подводном плавании.

Народ преодолевал Стену самыми причудливыми способами, часто рискуя свободой и жизнью, — а теперь сама Стена, будучи сломанной, превратилась в объект искусства. Конечно, есть в Берлине и Музей быта ГДР, и Музей штази, в который превратили бывшее здание ГДР-овской госбезопасности, однако остатки Стены — самая заметная достопримечательность. Отдельные секции стоят по всему центру, покрытые искусными граффити: совсем небольшие куски, тоже расписанные профессиональными художниками, стали теперь элементом внешней отделки на Чекпойнт-Чарли. Самый длинный фрагмент (1300 метров) в районе Варшавской улицы называется East Side gallery и на сегодня является едва ли не самой большой в мире галереей стрит-арта под открытым небом. Каждая из несколько десятков секций расписана отдельным художником или группой художников, есть там и знаменитый поцелуй Брежнева и Хоннекера с надписью: “Господи! Помоги мне выжить среди этой смертной любви” (известный также как “Братский поцелуй”), нарисованный российским концептуалистом Дмитрием Врубелем.

Все связанное со Стеной — скорее туристический аттракцион, повод для творческого самовыражения, коммерция на фетишах прошлого — на подходах к тому же “Чарли” процветают многочисленные лотки с краснознаменными сувенирами, и в этом не чувствуется никакого противоречия. Увековечены и драматичные моменты, есть улица 17 июня, однако со своими “красными” годами Германия расстается смеясь или, по крайней мере, с ироничной улыбкой.

Трагедия — не грусть и безысходность, это преодоление страха и боли путем их переживания. Берлинским мемориалам жертвам нацизма присущ высокий трагический символизм. Это не только о репрессированных, убитых евреях или гомосексуалистах: сила художественного обобщения здесь такая, что чувствуется скорбь по всем невинным жертвам, по всем неправедно убиенным, униженным, искалеченным. В отрицание фальшивого пафоса нацистского официоза немцы выстроили едва ли не лучшую в мире траурную архитектуру. Германия, приняв вину за Вторую мировую войну на себя, переживает ее с огромным достоинством, и в смехе немцев над коммунизмом достоинства никак не меньше.

Именно благодаря такому сочетанию берлинская топография террора никогда уже не станет указателем будущего.

Дмитрий ДЕСЯТЕРИК