Аппетиты “Газпрому” таки придется умерить

И это в стране, которая, по оценке Управления энергетической информации США, имеет крупнейшие в Европе запасы сланцевого газа!

Подобные итоги поисков и разведки данного энергоносителя старший аналитик направления по мировой энергетике Энергетического центра Московской школы управления “Сколково” Мария Белова предрекала в беседе с корреспондентом “2000” еще месяц назад. Но тогда нас больше интересовали перспективы ценовой политики “Газпрома” в связи с планами поставок в Европу американского сланцевого газа.

“Вновь открывшиеся” (а вернее — подтвердившиеся) обстоятельства заставляют вернуться к данной теме — ведь “польский” сланцевый газ локализован в общих с украинскими геологических формациях. А это значит, что у нас с поляками примерно равные шансы заполучить его — примерно такие же, как пробиться в финал европейского чемпионата по футболу.

Чтобы блокбастер сделать былью?

— Мария Андреевна, я по специальности геофизик, но когда оканчивала университет, речь о сланцевом газе еще не велась. Насколько я понимаю, это метан, законсервированный в трещинах глинистых сланцев. Значит, газ рассредоточен, и чтобы “выдавить” его, требуются дорогостоящие и экологически небезопасные технологии. Не отсюда ли еще недавняя уверенность “Газпрома” в том, что это экономически невыгодно? По утверждению украинского эксперта Валентина Землянского, всего лишь год назад председатель правления “Газпрома” Алексей Миллер заявлял, что “сланцевая революция” в США не более чем голливудский блокбастер”.

А уже в апреле этого года Владимир Путин, выступая перед депутатами Госдумы, констатировал: “В США в последние годы активно занимаются развитием технологий добычи сланцевого газа... Это, конечно, может серьезно перекроить структуру рынка углеводородов, отечественные энергетические компании, безусловно, должны уже сейчас отвечать на этот вызов”. Почему столь кардинально изменилось отношение?

— О том, что революция происходит, тому же Миллеру в аналитических записках писали с 2009 года. Но “Газпром” занял позицию “если мы это не видим, значит, этого нет”. Про голливудский блокбастер — это последнее, что Алексей Борисович на эту тему сказал. “Газпром” — большая, иерархически выстроенная компания, и до ее руководства очень медленно доходят информационные потоки.

Непреложным доказательством того, что сланцевая революция в США имеет место, являются 5 долгосрочных контрактов на продажу американского газа. Речь идет о порядка 30 млрд. куб. м, что сопоставимо с объемами первой ветки “Северного потока”.

— Может, руководство “Газпрома” до последнего надеялось, что экологи и местное население победят в войне с нефтегазодобывающими компаниями (ведь известно, что после разработки месторождения сланцевого газа происходит сброс технологических вод — предельно токсичных). И внешние факторы тому способствовали — вспомним затяжную информационную атаку на компанию BP после катастрофы 2010 г. в Мексиканском заливе.

— Протесты американских экологов ни в коей мере не помешали разработке сланцевых месторождений. С 2009 г. Штаты осуществляют реэкспорт газа, и импортером они уже точно не будут, а с 2016 г. начнут экспорт своего газа. Уже сейчас в США беспрецедентно упали цены на газ — с $6—8 до $1,9—2 за британскую тепловую единицу, т. е. до $75—80 за 1000 куб. м, что ниже, чем даже средняя цена по России для внутреннего потребления. Как только это стало достоянием широкой общественности, “не замечать” данной тенденции стало просто невозможно.

— Несмотря на уход из Польши Exxon Mobil, и Дональд Туск, и его украинский коллега остаются оптимистами в отношении сланцевого газа. Первый поручил начать добычу в 2014 г. (с привлечением теперь Chevron'а), а второй пообещал уже в этом сентябре приступить к бурению первой горизонтальной скважины.

— Сейчас в Польше тестируют новые технологии. Но первый опыт говорит, что полностью перенести американские технологии в Европу не получится. Потребуется приложение научной мысли: США для разработки эффективной технологии горизонтального бурения с гидроразрывом пласта понадобилось около 20 лет экспериментов. В конце марта Геологическая служба Польши опубликовала отчет о прогнозах запасов сланцевого газа. Они оказались более чем скромными: в разы ниже данных, ранее опубликованных различными международными агентствами. То есть сегодня появились доказательства того, что сланцевой революции, адекватной американской, в Европе не случится.

— На днях Reuters сообщил о триллионах кубометров сланцевого газа в Германии, добыча которого, по утверждению Федерального института геологических наук и природных ресурсов ФРГ, “не представляет опасности при соблюдении ряда правил”. Не блеф ли?

— Начнем с того, что пока это лишь предварительные результаты проводимого Федеральным институтом геологических наук и природных ресурсов исследования. Окончательные результаты агентство ожидает получить 30 июня 2015 г., т.е. только через 3 года. Однако вне зависимости от результатов, для Германии это хорошая возможность для приложения усилий и средств, особенно после сворачивания атомной программы страны. Теперь энергоконцернам будет куда инвестировать и — в случае успеха — чем заменить атомную электроэнергетику в энергобалансе.

— Украина не первый год декларирует, что заменит везде, где это возможно, газ углем собственной добычи, хотя, насколько я помню, еще во время шахтерских забастовок конца 80-х либеральные экономисты уверяли, что угледобыча убыточна.

— Еще в 60—70-х гг. считалось, что уголь прошел свой пик как базовый ресурс в мировом энергобалансе, но сегодня авторитетнейшие международные исследовательские центры прогнозируют долгосрочный (как минимум до 2050 г.) рост его потребления. Последние европейские тенденции этот прогноз подтверждают. Мы наблюдаем рост спроса на уголь в Европе. Например, из 24 строящихся в Германии станций 10 угольных (включая 2 на буром угле), 1 газовая, 1 гидро- и 12 ветровых. Их совокупная мощность составит 13,8 ГВт, причем доля угольных станций составляет 78%.

После “Фукусимы-1” немцы закрывают свою атомную программу, но упор делают отнюдь не на газ (на что рассчитывала Россия, предполагая увеличить его поставки в Германию).

Переход с угля на нефть и газ произошел потому, что последние с их физико-химическими характеристиками и стоимостью добычи стали экономически более привлекательными. Но сегодня, когда цена газа растет, производство электроэнергии из угля становится более эффективным, даже с учетом платы за эмиссию СО2.

Кстати, и Shell — крупнейшая вертикально интегрированная компания супермейджеров, представленная более чем в 130 странах мира, — предполагает, что будет расти потребление угля. Притом что уголь не является ключевым для Shell.

— Это может свидетельствовать об объективности прогноза.

— Будущее неясно, но еще менее ясным оно становится, когда мы видим, какие чудеса могут происходить в тех областях, где технологические прорывы считались невозможными. Ну кто, кроме Джорджа Митчелла — “отца” сланцевой революции, еще 20 назад в нее верил?

— Если уж мы вновь заговорили о нетрадиционных источниках, то какова перспектива у такого энергоносителя, как шахтный метан?

— Большие запасы шахтного метана обнаружены в Китае. Там очень оптимистические перспективы его добычи. В каком-то смысле перспективными выглядят шахты России и, насколько мне известно, Украины. Пока широкого развития проекты по добыче шахтного метана не получили, но это точно произойдет в ближайшие 5 лет.

“Прелести” евроинтеграции и для России “прелести” 

— Диверсификация источников — единственная неприятность для “Газпрома” на европейском направлении?

— В 2009—2010 гг. с принятием так называемого 3-го энергетического пакета изменилось европейское законодательство.

Этот пакет, в частности, подразумевает, что если вы являетесь производителем и поставщиком газа в ЕС, вы не можете одновременно быть собственником или совладельцем трубопроводной системы и подземных хранилищ.

Это напрямую касается интересов “Газпрома”, имеющего совместные предприятия в Германии, где строительство трубопроводов OPAL и NEL (наземных разветвлений “Северного потока”) осуществляет совместное предприятие Wintershall и “Газпрома” Wingas. Таким образом, “Газпром” должен предоставить обязательный доступ третьим сторонам к трубопроводным мощностям (в случае “Северного потока” это означает, что порядка 30 млрд. куб. м, транспортированных по дну Балтийского моря, могут не найти своего ранее предусмотренного места в трубе до конечного потребителя — на сегодня “Газпром” “получил” 50%-ные изъятия транзита по газопроводу OPAL — и это только для германских потребителей). Второй вариант — продать доли в таких предприятиях. Третий — продавать газ на границе (осуществлять т.н. gas release), в данном случае на северной входной точке газопровода на территорию Европы. А поскольку спроса в районе Грайфсвальда на газ нет, то и цена на него будет ниже, чем если бы этот газ был доведен до конечной точки, указанной в контракте.

То есть де-факто речь идет об экспроприации транспортных активов. Де-юре нас вынуждают их продать, но новые правила энергорынка (разделение по типам деятельности и по формам собственности) приводят к тому, что энергетические регуляторы ЕС закладывают норму прибыли транспортного бизнеса, не превышающую 4—6%. Как вы понимаете, это настолько низкий процент, что никто за приемлемые деньги не станет покупать активы того же “Газпрома”, зная, что он все равно должен от них отказаться.

— Но это же наглый открытый грабеж! Почему бы тогда “Газпрому” не перенаправить потоки в Китай, в Японию, не расширять внутренний рынок потребления? Пусть Европа остается с российскими газопроводами — будет РФ получать прибыль от прогонки американского сланцевого газа.

— Если вы идете на разрыв контракта, значит, вы должны компенсировать всю стоимость недопоставленного в его рамках газа.

— Но они же меняют правила, оговоренные на российском берегу Балтийского моря! Значит, они нарушают подписанный контракт. Получается, закон имеет обратную силу?

— Да, в контракте на поставку газа прописана точка сдачи газа (передачи права собственности) на территории Европы, и по сути в связи с новым законодательством ЕС она меняется. Но проблема в том, что поставщику предлагаются рассмотренные выше варианты и он сам волен выбирать: либо продавать газ в другой точке, либо бороться за доступ к своим же мощностям.

Справедливости ради надо сказать, что похожие истории переживали европейские компании в начале реформирования газового рынка, но никто не пошел в суд с жалобами на Еврокомиссию в связи с изменением контрактных условий.

Если же предполагать потенциальное перенаправление газовых потоков, я считаю, ставить ультиматумы можно было бы, если бы Европа остро нуждалась в газе. Но появление нетрадиционных источников метана происходит на фоне падения спроса, вызванного экономическим кризисом в Европе (хотя и до кризиса уже наметился тренд к снижению темпа роста спроса на газ). Итоги 2011 г. показали, что произошло падение на 10% — до уровня даже более низкого, чем в кризисный 2009 г.

Кроме того, вспомним, что те поставки сжиженного природного газа (далее СПГ. — Авт.), которые были ориентированы на Соединенные Штаты, перенаправлены в том числе в Европу (американский реэкспорт) плюс эффект перезаконтрактовки — дополнительные объемы, которые были законтрактованы, когда еще никто не предполагал экономического кризиса.

Растут в Европе и объемы спотовой торговли, где формируемые за счет спроса и предложения цены пошли вниз по причине избыточных объемов газового предложения. Как следствие — существенное расхождение в ценах на газ в контрактах “Газпрома” и спотовой цены на европейском рынке.

Если мы вспомним традиционную формулу, то там работает привязка к цене на базовые нефтепродукты с запаздыванием на 6—9 месяцев. И когда в августе 2008 г. цена на нефть достигла своего пика, а потом резко упала, то как раз в феврале—марте 2009-го, когда мир достиг дна экономического кризиса, цены на газ в долгосрочных контрактах достигли своего максимума. Поэтому европейские потребители, связанные обязательствами по принципу “бери или плати”, отбирали только оговоренный минимум.

Естественно, это расхождение в цене, невозможность выполнять контракты странами-потребителями требовали пересмотра газовых контрактов. Начались судебные разбирательства, как, впрочем, и внесудебные.

Все перечисленные факторы позволяют потребителям занимать сегодня наступательную позицию. Мы видим так называемые выемки документов, которые Еврокомиссия произвела в двадцати европейских компаниях, где “Газпром” является соучредителем или партнером. Это своего рода мина замедленного действия — выемки произвели осенью прошлого года, и по сегодняшний день “документы изучают”. Через 2—3 года может быть предъявлено обвинение в нарушении антимонопольного законодательства ЕС, которое грозит вылиться в многомиллиардные иски.

Вполне возможно, Еврокомиссия придерживает этот “козырь” за пазухой на случай, если переговоры с “Газпромом”, с Россией будут идти в нежелательном ключе.

Европейское энергетическое будущее (в части потребления газа) выглядит очень неопределенно. Даже если взять консенсус прогнозов до 2020—2030-х гг., то зона, которую можно назвать “свободной” или “незаконтрактованной”, — всего около 100 млрд. куб. м. При этом предполагается, что большая часть текущих контрактов “Газпрома” будет продлена, а за эти 100 млрд. российским поставщикам придется бороться с Центральной Африкой, Катаром, Алжиром и, возможно, США. В любом случае предполагаемый сбыт газа в Западную Европу с нынешних 150 млрд. куб. м увеличится не более чем до 200 млрд.

Возвращаясь к вашему вопросу об азиатском и внутрироссийском потреблении, скажу, что действительно более быстрыми темпами предполагается переориентация газового экспорта. Сегодня — не в самых благоприятных экономических условиях — осуществляются большие, достаточно затратные проекты “Бованенково”, “Ямал”, “Сахалин-3”. Есть перспективы расширения газового присутствия в странах Азиатско-Тихоокеанского региона посредством строительства завода “Владивосток СПГ” (соответствующее решение было недавно принято), реализации проекта “Ямал-СПГ” или строительства третьей очереди завода в рамках проекта “Сахалин-2”.

Приоритеты отраслевого развития также смещаются в сторону внутреннего рынка. По мере роста цены на внутреннем рынке у “Газпрома” появляется альтернатива “проблемной” Европе, где меняются правила.

Но здесь встает вопрос: насколько быстро будет расти цена. Если бы постановление № 333 о равнодоходности цены на газ было введено в прошлом году (как это изначально планировалось), то при сегодняшних ценах в Европе внутренняя цена в России равнялась бы $250 за 1000 куб. м, что как минимум в 2 раза выше нынешней цены. Это стало бы серьезным шоком для промышленности, для населения. На это в год выборов не пошли. Решение о введении отложено до 2017-го, но едва оно и в 2017 г. будет принято.

— Если идет переориентация на Азию и — со скрипом — на внутренний рынок, то какой тогда смысл в “Южном потоке” — только бы обойти Украину?

— Если сегодня через территорию Украины идет до 70% транзита российского газа (104 млрд. куб. м), предназначенного для так называемого дальнего зарубежья, то при оптимистичном прогнозе спроса на газ в Европе в 2015 году при вводе “Северного” и “Южного” потоков мы получим 76 млрд. куб. м по территории Украины. При пессимистическом — 55 млрд. куб. м. Это половина поставок 2011-го. В 2020 году ситуация еще более усугубится, потому что если будет построен “Южный поток”, он заберет к 2020-му до 57 млрд. куб. м, и тогда потенциально транзит по территории Украины может снизиться до 23 млрд. куб. м (при неблагоприятном прогнозе развития европейского спроса на газ). Это пятая часть того, что проходит по территории сегодня.

Но вопрос заключается в том, будет ли построен “Южный поток”.

Кому он нужен — ваш “Южный поток”?

Осенью прошлого года подготовлено сводное технико-экономическое обоснование проекта. До этого предполагалась поставка в Австрию, Северную и Южную Италию через Грецию.

На сегодняшний день проект выглядит так, что трубопровод не идет в Австрию и Южную Италию. В Австрию он, скорее всего, не идет потому, что “Газпрому” не дали получить долю в газовой бирже в Баумгартене. В Южную Италию он не идет потому, что там достаточно высокая конкуренция со сжиженным газом.

Но главная проблема в том, что европейская часть системы трубопроводов “Южного потока” вызывает самое большое количество вопросов — не в последнюю очередь из-за европейского законодательства, о котором мы уже говорили: если вы являетесь добытчиком газа, то не можете быть собственником трубопровода.

При этом практически со всеми странами, по которым должен пройти “Южный поток”, заключены межправительственные соглашения об учреждении совместных предприятий. И здесь возникает вопрос главенства законодательства — межправительственного или внутреннего ЕС.

Это значит, что предполагаемые инвестиции порядка $7—8 млрд. на европейскую часть “Южного потока” могут оказаться неоправданными: если вы не сможете получить приоритетное право доступа к данному трубопроводу, то протянете ямальский газ только до Болгарии, а дальше 50% ваших мощностей будет занято чьим-то другим газом. И хотя сейчас ведутся переговоры с Европейской комиссией об определении специального статуса для “Южного потока”, по моим ощущениям, они вряд ли увенчаются успехом.

Второй момент — непонятно, будет ли найден спрос для этого газа, если мы рассматриваем его как дополнительный к тем объемам, которые идут по территории Украины. Оценки спроса на газ в странах прохождения “Южного потока” показывают, что до 2035 г. дополнительно к потребляемым сегодня 63 млрд. куб. м может быть поставлено только около 25 млрд.

А ведь страны, на которые “Газпром” ориентируется как на точки сброса, могут переориентироваться на спотовые поставки (как это уже сделала Хорватия, которая с 1 января сего года прекратила поставки российского газа, не продлив долгосрочный контракт). Возникает вопрос целесообразности строительства “Южного потока” как с точки зрения его законодательного применения для ЕС, так и с точки зрения спроса на газ в южноевропейских странах.

А если мы говорим о переориентации потоков, которые идут сейчас по территории Украины, то значит, надо будет переподписывать текущие контракты, чтобы менять точки сброса, и, очевидно, транзит по территории Украины окажется все равно дешевле, чем поставки по новому трубопроводу.

— Но если в “Южном потоке” нет смысла, зачем же Миллер пригласил Бойко на открытие строительства первой ветки в декабре?

— Речь пока идет только о начале строительства подводной части газопровода и предшествующему этому принятию инвестиционного решения по подводной части. В истории не раз случалось, что сроки принятия инвестиционного решения, а следовательно и старта проекта, переносились (как это уже неоднократно происходило и со Штокмановским проектом). Акционерами подводной части “Южного потока” являются итальянцы, немцы и французы, которые, по идее, должны считать экономику своего проекта без политических составляющих.

— А каков, по вашему мнению, был вес данной составляющей в газовых конфликтах между Украиной и РФ 2006-го и 2009 годов?

— На мой взгляд, основная причина кризиса зимы 2005—2006 гг. состояла в том, что был единый контракт, единая двухсторонняя договоренность о поставке и транзите. Изменение же условий по поставкам на внутренний рынок автоматически тянуло за собой изменение транзитных условий. Поэтому последующее появление двух отдельных контрактов можно расценивать как положительный исход конфликта 2006 г.

2009 г. имел меньше оснований для того, чтобы произошла остановка поставок. Но она произошла — у одной из сторон конфликта, похоже, было желание втянуть в него Евросоюз.

— И эту сторону можно назвать виновной в конфликте?

— Пострадала 3-я сторона — европейские потребители. Значит, нельзя говорить, что кто-то был прав, а кто-то не прав.

— Хорошо, а кто решил вовлечь в конфликт Евросоюз?

— Видимо, “Газпром”. Но не вовлечь, а скорее, привлечь. Видите ли, когда зимой 2005—2006 гг. Украина — с формальной точки зрения — не выполняла транзитных обязательств, которые были прописаны в Договоре к Энергетической хартии (ДЭХ), ратифицированным Украиной, Россия обратила на это внимание Еврокомиссии. Официальный ответ был в том роде, что если бы вы были полноправным членом Энергетической хартии (напомним, Россия подписала, но не ратифицировала ДЭХ), тогда можно было бы разрешить эту ситуацию по правилам хартии.

Россия тот урок выучила. В июне 2006 г. она согласовала текст Транзитного протокола к ДЭХ с Евросоюзом (по сути протокол оставался единственным препятствием для ратификации договора Россией). Его должны были торжественно представить в Санкт-Петербурге на саммите G8, но этого не произошло, потому что Еврокомиссия вдруг отказалась от договоренностей буквально за несколько дней.

Тем не менее Россия продолжала идти по пути полноправного членства в хартии. И когда в 2009 г. возникла известная ситуация, то остановка поставок в Европу Россией была продиктована, как мне представляется, и тем, что, мол, “давайте решать проблему на основе Энергетической хартии, раз вы нам в 2006 г. сказали, что мы тогда не имели на это оснований”.

— Возможны ли повторения зим 2005—2006 и 2008—2009 в этом году с учетом фактических заявлений Украины об отказе выполнять принцип “бери или плати”? Каким вы видите выход из перманентного — то тлеющего, то вспыхивающего — украинско-российского “газавата”?

— Разумеется, всегда надо надеяться на лучшее. Однако несмотря на то что в более чем 40-летней истории экспорта российского газа в Европу два вышеупомянутых прецедента являются чуть ли не единичными эпизодами, современное состояние дел допускает, к сожалению, повторение подобных конфликтов, поскольку, как представляется, решения 2006-го и 2009 гг. носили локальный характер. Формально отказ от выполнения условий “бери или плати” является основанием для начала судебных разбирательств и обострения конфликта.

Для нормального же функционирования системы экспорта необходимо решить ряд стратегических вопросов. Так, на территории Украины нет такой специально предназначенной транзитной линии, как газопровод Ямал — Европа. Поэтому газ, предназначенный для внутреннего потребления и дальнейшего экспорта, поступает в принадлежащую “Нафтогазу” газовую транспортную сеть. Россия поставляет газ в ту же самую трубопроводную систему, из которой украинские газовые компании снабжают своих потребителей по всей сети. Такая конфигурация не позволяет России регулировать объемы газа для украинских потребителей при осуществлении его транзитных поставок в страны Европы и регионы юга России.

Поэтому одной из проблем в обеспечении надежности системы экспортных поставок российского газа по территории Украины является поддержание нормального режима функционирования системы, т.е. обеспечение необходимого давления в системе, гибкости магистральной сети, заполняемости подземных хранилищ, для чего нужно закупать российский газ для внутреннего потребления (снижение объемов которого в последние годы также является предметом разногласий между ОАО “Газпром” и НАК “Нафтогаз Украины”).

Для решения этой проблемы предлагалось несколько вариантов, в том числе приобретение части активов газотранспортной инфраструктуры ОАО “Газпром”. А также более теоретический, заключавшийся в передаче функций оператора одной из европейских компаний. И это, в общем-то, лежит в контексте членства Украины в Европейском газовом сообществе, в котором не так давно взят курс на адаптацию в своих странах-членах положений 3-го Энергопакета ЕС.

Но пока эти варианты нереализуемы ввиду того, что в стране действует закон “О внесении изменений в Закон Украины “О трубопроводном транспорте” относительно предприятий магистрального трубопроводного транспорта”. В соответствии с ним приватизация украинской ГТС запрещается.

Правда, согласно представленному в июне с.г. проекту обновленной энергетической стратегии до 2030 г., нынешним курсом Украины должно стать создание консорциума по управлению ГТС, что, безусловно, потребует внесения изменений в закон о трубопроводном транспорте. Однако далеко не очевидно, что руководство Украины пойдет на этот шаг, поэтому Россия продолжает реализовывать стратегию снижения своей транзитной зависимости.

Кардинальный же выход один — переход из области межгосударственных отношений на бизнес-рельсы. Иначе никто не застрахован от повторения прошлых ошибок.

Виктория БОБЕР