“Опасные столкновения будущего, вероятно, будут возникать в точках соприкосновения западного высокомерия, исламской нетерпимости и китайской напористости” — так пророчил Сэмюэл Хантингтон в “Столкновении цивилизаций” в 1996 г.
Резкое обострение американо-китайского торгового диспута, произошедшее на протяжении первых недель мая 2019-го, побуждает переосмыслить эту гипотезу классика.
Сейчас США и КНР ссорятся, обвиняя друг друга в срыве почти готового к подписанию договора, который должен был урегулировать их двусторонние торговые отношения. Подготовка длилась почти полгода, стороны прошли десять раундов переговоров, согласовали большую часть технических деталей. Дональд Трамп сигнализировал мировому сообществу, что соглашение вот-вот будет подписано, а мягкий тон его твитов свидетельствовал, что произойдет это на американских условиях. Но вдруг ситуация коренным образом изменилась: 5 мая он заявил: если договор не будет окончательно согласован в ходе очередной американо-китайской встречи 9 мая, то США со следующего дня повысят пошлины на импортируемые из Китая товары стоимостью 200 млрд долл. с текущих 10% до дискриминационных 25%. Они распространятся на все виды товаров — от пищевых и текстильных до минеральных и химических, бытовой техники и продукции машиностроения.
Западные медиа возложили вину за срыв соглашения на КНР. Ее представители, уполномоченные на переговоры, вернули американцам накануне одиннадцатого раунда соглашение с текстом, который существенно отличался от согласованного ранее. Свою позицию они якобы обосновали тем, что положения документа противоречат китайским законам, изменить которые очень непросто, а также тем, что Соединенные Штаты требовали от китайской стороны слишком много в обмен на несущественные уступки.
Официальные китайские СМИ транслируют мысль, что Вашингтон пытается давить и навязать Китаю неравное соглашение.
В Поднебесной считают, что, в то время как КНР пытается устранить недоразумения путем переговоров, американские политики безответственно спекулируют на теме торговли, стремятся получить быстрые результаты и, не просчитав последствия, заводят ситуацию в тупик. Китай будет защищать свой суверенитет, достоинство и право на развитие. Уже заявлено, что с 1 июня в ответ будут введены новые пошлины (от 5 до 25%) на американский импорт стоимостью 60 млрд долл.
Чтобы выдержать торговую войну, Китай наращивает меры, которые убедят его партнеров в его преданности “политике открытости”, т.е. будет формировать новые механизмы для неукоснительного соблюдения международных обязательств. Внутренние меры, направленные в поддержку темпов роста на запланировано высоком уровне (6—6,5%), были запущены еще в 2018 г., это — сокращение налогов на бизнес, традиционные капиталовложения в инфраструктуру, создание новых рабочих мест и инвестиции в переквалификацию рабочих. Сейчас Китай выглядит более подготовленным к затяжному конфликту, чем годом ранее.
Очевидно, что камнем преткновения являются не сами объемы и условия торговли между странами. Их США использовали как повод начать диалог с Китаем относительно его экономической модели. В Соединенных Штатах тревогу вызывает экономическое могущество Пекина и рост его влияния в мире. Госсекретарь США Майк Помпео в одной из речей в начале мая заявил, что Китай представляет собой “новый вид угрозы: авторитарный режим, экономически интегрировавшийся в западный мир таким способом, которого Советский Союз никогда не достигал”.
Чувствуя угрозу для своего глобального лидерства, Соединенные Штаты через торговое соглашение пытались продвинуть в повестку дня с Китаем т.н. структурные вопросы. Под ними подразумевают льготные кредиты и субсидии, которыми пользуются огромные государственные китайские компании, ограничение доступа американских компаний к китайским (особенно финансовым) рынкам через технические требования и лицензирование, принудительную передачу технологий как предпосылку для доступа на рынки КНР, китайские инвестиции в слияние и поглощение западных высокотехнологических фирм, а также несанкционированное проникновение в американские сети китайских хакеров и киберпреступления.
Вне торговых переговоров Соединенные Штаты активизировали выстраивание барьеров на пути китайских инвестиций в американские фирмы, придирчивый контроль экспорта технологий в Китай, создание препятствий по всему миру работе телекоммуникационных китайских компаний, занимающихся развитием сетей нового поколения.
Защищаясь в торговом противостоянии, Китай изначально демонстрировал готовность к уступкам коммерческого характера. Для него приемлемым было искусственное устранение дисбаланса в торговле с США через наращивание импорта и контролируемое ограничение объемов экспорта, а также умеренное укрепление китайской национальной денежной единицы. Вместе с тем китайские должностные лица не готовы были брать обязательства, которые привели бы к свертыванию управляемой государством модели экономики и преобразованию ее в систему чистого рыночного типа. Китайские ученые и советники пришли к мнению, что лучше платить 25-процентные пошлины, чем отказаться от механизма экономического роста, который вот уже почти 40 лет обеспечивал улучшение благосостояния 1,4 млрд населения.
Как же работает этот механизм, который китайцы готовы так неукоснительно защищать? Как Китай обеспечивает свое “право на развитие”? Его ядром являются крупные государственные предприятия, большая часть которых сосредоточена вокруг отраслей, начинающих производственные цепочки: добывающей, металлургической, энергогенерирующей. Также государство доминирует в важных национальных сетях: телекоммуникационной, железнодорожной, авиационной, энергетической. Оно защищает национальную безопасность, контролируя предприятия критического машиностроения, инженерной инфраструктуры и военного оборудования. В последние годы государственные компании демонстрируют лучшие показатели прибыльности по сравнению с частными фирмами. Государство опекает те сектора экономики, где срабатывает эффект от крупномасштабного производства.
Правительство КНР всячески способствует преобразованию китайских предприятий в вертикально интегрированные компании и группы холдингового типа. Распространенная модель китайской бизнес-группы, построенная на основе государственных предприятий, имеет специфическую структуру, на наивысшем уровне которой — материнская неакционерная компания, контролируемая правительством через специально уполномоченную государственную комиссию. Материнская компания является неуязвимой к посягательствам с целью поглощения или попыток ее приобрести со стороны иностранцев. Она владеет наиболее ценными активами холдинга, а также акциями дочерних компаний.
Именно эти корпоративные компании второго уровня несут основную производственную нагрузку и большинство финансовых рисков. Их акции доступны для национальных и иностранных инвесторов, а их капитализация фиксируется в международных рейтингах. Также они имеют право создавать дочерние фирмы более низкого уровня с иностранными корпорациями, которые через них могут получить доступ на китайский рынок в обмен на технологии, но не могут влиять на политику и менеджмент государственных корпораций. В итоге китайская корпоративная система оказываетсязакрытой для транснационального капитала и высокосекьюритизированной, что не может не раздражать американцев, чья система, наоборот, построена на открытости для внешних игроков.
В структуре большинства крупных государственных холдингов на среднем уровне оперирует небольшая финансовая компания, которая полностью принадлежит холдингу и используется для кредитной смычки с государственными банками и страховыми компаниями. Они обеспечивают финансовые ресурсы для экспансии государственных производственных компаний на внутренних и внешних рынках.
Китайские банки — это корпоративные гиганты, занимающие наивысшие ступеньки в рейтинге 2000 крупнейших компаний журнала Forbes. В 2018 г. в топ-10 по уровню капитализации попали все четыре крупнейших государственных китайских банка — ІСВС (311 млрд долл.), Китайский строительный банк (261 млрд долл.), Аграрный банк Китая (184 млрд долл.) и Банк Китая (159 млрд долл.). Их пребывание там — наглядная иллюстрация функционирования китайской модели роста, которая основывается на накачке экономики доступными кредитными деньгами. Их дешевизну обеспечивает Народный банк Китая, реализуя мягкую монетарную политику.
Другим поставщиком ресурсов для государственных банков является огромное население страны, склонное накапливать сбережения и лишенное альтернативных мест хранения средств. На конец 2018 г. китайцы держали в национальной банковской системе около 26 трлн долл. Транснациональные банки, которые давно мечтают о китайском рынке, практически лишены возможности работать с населением. Перемещение капиталов из банковского сектора страны за границу власть также жестко ограничивает.
Деятельность таких банков, как и деятельность государственных компаний, плотно направляется государственным партийным аппаратом. Коммунистическая партия Китая ставит перед ними задачу контролировать не только внутренние рынки, но и настойчиво интегрироваться в лучшие ниши глобальных, превращаясь в мировых чемпионов. Захват лидерства в разных секторах международной экономики происходил по приблизительно похожему сценарию: получив кредитную линию в государственном банке, китайская компания внутри страны закупала оборудование, дешево производила конечную продукцию и в больших объемах отправляла ее на экспорт, выдавливая за счет ценового преимущества иностранных конкурентов.
Кумулятивный эффект от обозначенной деятельности чемпионов на макроуровне приобретал формы прироста валовой внутренней продукции в КНР, а также наращения инвестиций в оборудование, что обеспечивало увеличение ВВП. Контролируя начальное звено этого механизма — институты, выдающие удешевленные, а иногда необоснованные кредиты, — можно продолжительное время генерировать дополнительные импульсы для роста. В проигрыше оставались иностранные соперники, которые привлекают финансы по более высоким ценам и не субсидируются государством; они обречены на потерю рынков и поражениев неконкурентной борьбе.
Через механизмы государственных закупок, увязанных с национальными планами развития науки, Компартия координирует участие государственных корпораций в инновационном развитии страны. Одним из таких планов — “Сделано в Китае 2025” — предполагалось получить мировое лидерство в передовых секторах: робототехнике, авиакосмическом оборудовании, интернете вещей, фармацевтике и др. В последние годы Китай настойчиво двигался к намеченным целям: за 2018 г. его инвестиции в исследование и разработку приблизились к 300 млрд долл.
Ориентируясь на выбранные для модернизации отрасли и мегапроекты, которые для этого определены (в частности создание собственного дальнемагистрального авиалайнера, сверхскоростного железнодорожного поезда, электрического автомобиля), национальное хозяйство КНР успешно генерирует собственные инновационные продукты и фиксирует на них права интеллектуальной собственности. Успехи достигаются в том числе и за счет абсорбции лучших зарубежных технологических достижений, иногда сомнительным способом. Летом 2018 г. в Офисе торгового представителя США жаловались, что китайская власть координирует и поддерживает приобретение американских хай-тек компаний, а также прибегает к кибервмешательствам в коммерческие компьютерные сети. А в ходе одного из раундов торговых переговоров между странами американские делегаты якобы поставили прямое требование — прекратить все субсидии для передовых производственных отраслей в рамках программы “Сделано в Китае 2025”.
После майского обострения даже у оптимистов не осталось сомнений, что фронт торговой войны между США и КНР значительно шире, чем собственно условия торговли между странами. Он охватывает технологическую конкуренцию, включает геополитические амбиции стран и распространяется на соперничество экономических моделей. Китайская модель, демонстрируя успехи ускоренного роста, способность к инновациям и значительную автономность от глобальных финансов, потенциально может превратиться в фундамент для параллельной системы мирохозяйственных отношений. Ее отдельные элементы заимствуются другими, в том числе западными странами (Канада, Франция). Тем больший интерес она представляет для развивающихся стран и требует более глубокого осмысления.
Кирон Скиннер, директор Государственного департамента США по вопросам планирования политики, оговорилась, что отношения с Китаем для Соединенных Штатов — это “борьба с другой цивилизацией”, “великой державой, которая не принадлежит к белой расе”. Это признание выдвигает на передний план конфронтации нечто большее — культурные различия между Азиатской и Американской цивилизациями. “Линии разлома между цивилизациями будут линиями фронта будущего” — подчеркивал Хантингтон, а “столкновение цивилизаций будет доминировать в глобальной политике”. Если человечество не хочет рисковать своим будущим, то не пора ли признать право разных стран быть экономически или политически неодинаковыми, сосредоточиться на обмене наилучшим опытом, а конфронтацию заменить диалогом?
