Александр Тимошенко: Юля не хотела семейного подряда ещё и в политике

Впрочем, справедливости ради надо отметить, что за последний год Александр Тимошенко появлялся рядом с супругой чаще, чем первая леди рядом с главой государства. И, по всей видимости, уже в ближайшем будущем господин Тимошенко может стать одним из публичных лиц команды БЮТ. В минувший понедельник супруг экс-премьера был официально признан защитником Юлии Тимошенко в рамках судебного процесса по делу о газовых контрактах.

Это первое интервью Александра Тимошенко за четырнадцать лет пребывания его супруги в политике. Мы встретились поздно ночью в офисе БЮТ в Киеве. Александр Тимошенко только вернулся с первого после ареста свидания со своей супругой в Лукьяновском СИЗО. Интервью записывалось в рабочем кабинете Юлии Тимошенко.

Нашу беседу несколько раз прерывали работники штаба, по-свойски называвшие собеседника “Сашей”. По всей видимости, окружение Юлии Тимошенко не привыкли оставлять ее супруга наедине с журналистом. Впрочем, и сам господин Тимошенко признался, что с журналистами говорить не привык: “Мы можем начинать. Но только вы меня уж простите, если я буду говорить не так, как вы привыкли — я не оратор и никогда к этому не стремился”.

С первых же минут разговора Александр Тимошенко дает понять, что он не посвящен в детали политической жизни своей супруги. “Меня это никогда и не интересовало, это ее жизнь. Да и не рвался я никогда в эту сферу. Я — семья”, — уверяет господин Тимошенко.

И действительно, учитывая контекст событий, неосведомлённость Александр Тимошенко в деталях уголовного дела против его супруги и очевидную субъективность собеседника, это интервью вряд ли можно назвать полноценным журналистским трудом. Скорее, это одна из немногих попыток раскрыть неизвестную сторону жизни экс-премьер-министра Украины.

Кабинет Тимошенко. Все фото Мустафы Найема

- Вы навещали ее в понедельник. Но, насколько я понял, вы не могли сразу туда попасть, почему?

— Да, я попал, но не сразу. Были неправильно выписаны документы из суда. Оказалось, что для входа в СИЗО нам нужны были совершенно другие документы. Меня просто из уважения не остановили на входе и дали возможность пройти через два кордона, я дошел до 17-го кабинета — там у них канцелярия, которая выдаёт постоянный пропуск. Показываю им документы, а мне говорят: это не то. Спросили: “Кто выписал?”. Я сказал: “Киреев”. Они говорят: “А, понятно”.

- Что это значит?

— Ну, может быть, “а, понятно” — в том смысле, что, он специально выписал документы так, чтобы мы сегодня не попали к ней. Мы вернулись в суд, выписали документы еще раз. И — опять! — мои документы выписали неправильно. У всех правильно — у адвокатов, а у меня — с ошибкой. Но уже во второй раз мне все-таки дали с ней встретиться в виде исключения

- Вы знаете, кто ее сокамерники?

— Насколько я понял, одна из них — бывшая сотрудница Киевской горадминистрации. О второй ничего не говорила. Обе — по уголовным делам по экономическим преступлениям. Насколько я понял, они там находятся уже несколько месяцев. Юля говорит, что женщины к ней относятся очень уважительно. Одна, правда, курит. Точнее уже, курила.

- Это как?

— (смеется) Вот так. Мы ей передали туда жвачки “Никоретте”. Как объяснила Юля, она — эта женщина — сама подошла и говорит: “Я готова бросить курить, но только мне надо какую-то замену”. Поэтому мы и передали ей туда жевательную резинку.

- У Юлии Владимировны хобби такое — заставлять людей бросать курить? Я знаю, что еще в 90-х под ее влиянием бросил курить Николай Джига…

— Ну, во-первых, она никого не заставляла. А просто повлияла. И — если уж честно — то она и на меня так повлияла. Я тоже три месяца назад бросил курить. Я как раз уезжал в командировку, она меня провожала. И вот лежат на тумбочке внизу сигареты и зажигалка, и перед самым выходом она мне говорит: “Может, бросим?”. Ну, пришлось пообещать. Не курю вот уже больше трёх месяцев. Но сейчас, в связи с этими событиями, думаю, что, наверное, не вовремя. Хотя вот жвачки ношу с собой все время.

- В прошлый раз, когда она оказалась в СИЗО, она рассказывала, что ей пришлось все отмывать. Как в этот раз?

— Уже не так. Попала она, кстати, в ту же камеру, где содержалась раньше. Но там сейчас сделали ремонт.

- По сравнению с 2001 годом условия ее пребывания в суде стали хуже или лучше?

— Я бы сказал, такие же.

- Но разве тогда у нее был телевизор?

— Если мне не изменяет память, был. В какой-то период ей что-то завезли. Всё-таки она там 42 дня была. А сейчас идут только пока 5-е сутки.

- Какие там условия быта?

— Из некомфортного: там нет горячей воды. Чтобы помыться, все греют воду в тазике или в ведре. Кроме того у них есть душ, куда женский состав отводят два раза в неделю. Но и там всё равно нужно мыться или холодной водой, или греть себе воду и поливать.

- А чем она занимается целыми днями?

— Во-первых, много времени уходит на приготовление пищи. Во-вторых, общается с сокамерницами. Они ей рассказывают о своей жизни. Расспросов практически нет — и так все известно. В-четвёртых, есть телевизор, который показывает хотя бы несколько программ. К тому же адвокаты передают ей распечатки из интернет-изданий тоже. Но вообще, у Юли сейчас голова занята другим: у неё с собой куча документов по уголовному делу.

- А какие-то книги она просила ей принести?

— Да. Она попросила целый список. В первый день мы ей передали КПК и Конституцию, а сегодня она попросила еще кое-что. Вот этот список:

- Чем сейчас питается Юлия Владимировна?

— Как и в прошлый раз, она еду из столовой СИЗО не ест. Мы пытаемся что-то передавать. По инструкции, ничего домашнего и скоропортящегося передавать нельзя. Хотя, к примеру, колбасу она и так не ест…

- Почему? Она вегетарианец?

— Нет, но близко к этому. Скорее рыбу будет есть. А сейчас ест всё лёгкое. Передавали ей сухофрукты, свежие фрукты, овощи, воду, хлеб. Ничего особенного.

- У нее есть доступ к интернету?

— Нет. Но телевизор уже есть. Что-то смотрит, хотя не все программы ловит. Попросила как-то или антенну настроить, или купить новую антенну...

- Какое она произвела на вас впечатление?

— Знаете, больше всего меня поразило то, что она пришла на свидание с косой и с легким макияжем! На ней были джинсики, кроссовки и белая футболочка. И запах ее духов. Я был удивлен: ей бы было неудобно иначе, она даже к нам вышла полностью одетая так, как и должно быть.

- Насчет косы: там ведь запрещено заключенным иметь с собой режущие, колющие и металлические предметы. Как она держится? Я имею в виду косу…

— Насколько я понимаю, ей разрешили. И очень надеюсь, что мы этим никого не подведем.

- О чем вы говорили?

— Начали с того, что я спросил ее, прислали ли ей телевизор, прислали ли ей холодильник. Да, говорит, прислали, но телевизор очень маленький, плохо показывает. Насколько я понимаю, и холодильник и телевизор ей передавали от партии. Но все — строго в соответствии с решением руководства СИЗО.

- А что это за истории с видеокамерами?

— По ее рассказам, у нее над камерой действительно установлена видеокамера. Но вот только что мне позвонил товарищ и говорит, что после ремонта видеокамеры поставили не только возле камеры, но и в самой камере. И, якобы, какие-то кадры могут появиться в Интернете. Честно говоря, я в это не верю, поскольку это уже серьёзное подсудное дело.

- А как с ней обходится персонал СИЗО?

— Вы знаете, в СИЗО очень уважительно относятся. Мне адвокат рассказывал, что когда её привозили в СИЗО, то из окон заключённые кричали и скандировали “Юля!”. Я не знаю, слышала она или нет, потому что находилась в закрытом автозаке и из-за шума двигателя могла не слышать. А вот сегодня, когда мы сидели в комнате для встреч, была открыта верхняя фрамуга, её увидели с четвёртого этажа из камеры и начали махать руками и кричать “Юля”. А вообще отношение там нормальное. И со стороны руководства, и со стороны заключённых.

- А вообще сильно отличается атмосфера ареста тогда и сейчас?

— Вы знаете, я где-то вот недавно прочитал, что по сравнению с сегодняшними днями “время Кучмы было для нас раем”. Я это почему-то запомнил и долго анализировал. И я понял, что, может быть, где-то автор и прав.

- Неужели сейчас жёстче, чем тогда?

— Жёстче. Понимаете, у Кучмы были хоть какие-то рамки, в которые он пытался втиснуться и втиснуть в нее свою внутреннюю политику. Было желание, чтобы эти рамки хоть как-то воспринимались как более-менее демократические.

А сейчас этих рамок и границ вообще нет. И сейчас вероятность того, что её могут в СИЗО или в тюрьме просто уничтожить, намного больше, чем тогда. А это ведь легко сделать: сердечный приступ, какая-то болезнь, почка, еще что-то...

- Говорили, что еще в 2001-м у нее был очень жесткий конфликт с одним из руководителей СИЗО, который, якобы даже дошел до рукоприкладства с ее стороны. Это правда?

— Это неправда. Поверьте. Как правило, она ведёт себя всегда толерантно и очень культурно. Такого вообще быть не могло. Я знал начальника СИЗО. Да его все депутаты знают и ничего об этом не слышал.

Да и по ней я бы этого не сказал. У нас по юности были разные конфликты. Мы-то поженились, когда нам было по 19. Поэтому понятно: что-то делили, что-то не делили. Молодожёны, в общем. И всегда все проходило очень как-то спокойно. Это я мог что-то там крикнуть, но от неё никогда не слышал такого.

- Когда вы виделись с Юлией Владимировной в последний раз перед арестом?

— Утром в пятницу, в день ареста. Я провожал ее на суд. И вот скажу вам честно: никто не ожидал и не предполагал, что будет все вот так. Хотя, зря, наверное, потому что, как правило, пятница — это всегда дежурный день у Генпрокуратуры. Это самый удобный день для задержания.

- Почему?

— Потому что впереди суббота и воскресенье, невозможно никому дозвониться, сказать, что арестовали; невозможно подключить ни родственников, ни адвокатов. Поэтому считается, что это самый удобный день для арестов. Кстати, в первый раз нас всех арестовывали тоже в пятницу.

- Но ведь Юлия Владимировна сама говорила, что готовится к задержанию…

— Ну, вы знаете, предчувствие оно всегда было. И оно было обоснованным. Мы понимали, что если у них начнутся сыпаться дела, им придется прибегнуть к экстраординарным мерами. У них посыпалось дело по машинам, потом по киотским деньгам. А когда начало сыпаться и это дело, им пришлось взять её под стражу.

- Вы, наверное, и сами знаете о слухах, но я все же спрошу. О вашей семье уже давно ходят легенды, что вы не живете вместе. Это правда?

— Ну конечно, нет. Мы живем вместе. Мы с Юлей живем вместе, Жужжа (дочь — УП) — отдельно. Хотя, да я понимаю людям интересно, знаю, что есть много статей о том, что мы уже разошлись, развелись и у нас совсем разные семьи. Нет, этого нет. И я уверен — уверен! — что не будет.

- Тогда объясните, почему вы нигде с ней не появляетесь — в театрах, в кино?...

— Это все официальные встречи. А я очень не люблю официальных тусовок. Я уставал от этого еще во времена ЕЭСУ. Тогда у нас была охрана — понятно, что у неё в два раза больше — и когда я освободился от охраны, началась другая жизнь! Я стал свободен.

- А когда вы освободились от охраны?

— Когда закончились разборки по ЕЭСУ. Просто в этом уже не было необходимости. И вот тогда я себя почувствовал свободным человеком. И, честно говоря, не представляю, как Юля вообще живёт с охраной. Но, видимо, за много лет она уже к этому просто привыкла.

- Кстати, дома вы на каком языке разговариваете?

— После появления Шона наша семья стала трехъязычной: и украинский, и русский, и английский.

- Дома Юлия Владимировна такая же авторитарная как на работе?

— Нет. Может быть как раз, оттого, что очень устаёт на работе. Дома она как кошечка. Вот многие не верят. И говорят: “А как дома?” Я говорю: “Да всё нормально”. Дома она приходит отдыхать. Очень спокойная, и никогда дома голос не повышается ни на кого.

Но понятно, что у всех членов семьи есть какое-то внутреннее уважение к этому человеку. Мы видим, какие люди вокруг неё, и что вокруг нее происходит. Мы видим и как её уважают в других странах...

На некоторых встречах я сам присутствовал, на многих ей переводила Жужа. И как-то она мне говорит: “Я даже и не думала, что её так уважают”. Поэтому дома присутствует просто внутреннее уважение к человеку, который всё-таки является лидером и ведёт за собой большую партию и огромное количество сторонников.

- А эти десять километров, которые якобы пробегала Юлия Владимировна — это правда?

— (смеется) Правда! Я вам честно говорю. У нас рядом с домом есть луг. И там круг, я как-то просчитал, примерно 1 950 метров. Так вот, когда у неё нет времени, она пробегает три круга. Это около шести километров. А когда есть время, по выходным, то четыре-пять кругов — чётко! Ну, охрана с ней же тоже бегает. И собака. Собака, кстати, не выдерживает.

- Кто ухаживает за собакой сейчас, пока она в СИЗО?

— Есть кинолог, который занимается с ними несколько раз в неделю и учит чему-то.

- А вы сами занимаетесь каким-то спортом?

— Да. Раньше занимался разными видами спорта. А в последнее время бегаю и хожу в зал. Но сейчас я после операции, и бегать пока нельзя. Поэтому сейчас — только проходки по несколько километров.

- Как сейчас чувствует себя ваша дочь Женя?

— Жужа переживает очень... Она делает вид, что как бы спокойна, но я по ней вижу, что она очень переживает. И сейчас на нервах... Ну, сейчас вся семья на нервах. Она пока еще маму не видела, только прилетела, и сейчас снова опять куда-то улетает по делам. Но мы ей оформим разрешение, и все будет хорошо.

- А в семье были разговоры и планы, что делать в случае ареста?

— Да. Такой разговор был у нас уже давно. Как только начались уголовные, дела мы с ней об этом поговорили и спокойно обсудили, что делать в случае ареста. Я бы не стал сейчас рассказывать, о чем именно шла речь. Это касается больше семьи и родителей. Никакие другие дела мы не обсуждали. Там у них есть партия, штаб, руководители. Это решают они.

- Такое самоотстранение — это ваше личное решение?

— Нет, почему же. Я могу помогать, прийти на помощь в любой момент: участвовать в мероприятиях, давать советы, ездить, что-то ещё... Но она старалась меня в это не вовлекать. Да я и сам, честно говоря, не очень люблю то, чем она занимается. Очень не люблю.

- Вы имеете в виду политику?

— Да. Я уверен — и большинство людей это видят и знают — что это грязное дело. Да и вы сами об этом говорите и пишите часто.

- Почему вы до ареста ни разу не приходили на заседания суда?

— Ну, тогда, когда она была на свободе, мы с ней виделись каждый вечер. Она приходила поздно вечером и, честно говоря, мы мало с ней разговаривали о судебных заседаниях. Я ей давал отдохнуть хотя бы дома от всех этих мыслей и этих всех судов. А когда её арестовали, я перестал ее видеть, поэтому решил, что с понедельника буду ходить на все заседания. Тем более, что теперь я уже защитник в деле и смогу быть с ней рядом все время.

- Скажите: а кто оплачивает сейчас адвокатов Юлии Владимировны? Партия или за счет личных ресурсов?

— Искренне — не знаю.

- Вы уже второй день наблюдаете заседание суда. Какое у вас впечатление?

— Я и раньше смотрел заседания — когда они еще транслировались. Но в понедельник я действительно впервые целый день просидел на суде. И к концу судебного процесса у меня просто было ощущение какой-то нереальности происходящего.

Я начал смотреть вокруг: вроде бы везде сидят нормальные живые люди — вот судья, вот прокуроры, вот “Грифон” и “Беркут” — все нормальные ребята с нормальными глазами. И мне вдруг показалось, что нас всех, как они говорят, пытаются развести как лохов или козлов! В то время, когда сами грабят страну, для большинства страны устраиваются вот такие театральные шоу.

Нас просто перевели в режим боя. Мы начинаем оправдываться в каких-то судах, что-то доказывать... А им этого и надо. Им нужен только процесс, чтобы эти суды шли как можно дольше. Чтобы обвиняемых было как можно больше.

Нам говорят о борьбе с коррупцией? Но вы посмотрите по статистике, кто сейчас сидит и против кого в основном заведены уголовные дела. Это видят и внутри страны, и в Европе, и в США.

- А вообще сильно поменялся уклад жизни после начала судебного процесса? Может, вы увеличили количество охраны…?

— Вы знаете, дома атмосфера практически не поменялась. Единственно, я старался ее не напрягать сильно по мелочам. Иногда в течение дня я вычитывал какие-то позитивные статьи, отклики и просто ей говорил, что вот такое пишут, были такие-то заявления в ее поддержку. Старался давать какой-то позитив, чтобы она могла хотя бы поспать. Что касается охраны, мне сложно судить — дома ее нет.

- А вы сами насколько знакомы с материалами уголовного дела?

— Практически не знаю никаких деталей, не изучал. Разве что по ее рассказам и отрывочно по СМИ или в Интернете. Хотя с ней старался не говорить, ей и так тяжело: целый день говорить об этом в суде, приходить домой и со мной ещё говорить по делу... Это был бы полный кошмар.

- Я был на последнем заседании и, судя по вашим репликам, вы неплохо осведомлены о каких-то деталях. Помню, как вы пытались вспомнить Азарову о Харьковских соглашениях…

— Так это все знают. Разве нет? И вы, конечно же, знаете. Я вам даже больше скажу — я не специалист в этом деле, но когда начался процесс, я ей дал такой совет… Мы как-то затронули эту тему, и я ей сказал: “Когда ты будешь допрашивать Азарова, предъяви ему такой же счёт. Как предъявляют тебе. Тебе говорят: вот ваше правительство договорилось о цене 232. Что они сделали: они отняли от 232 доллара цену предыдущего года — 179, получили разницу, умножили ее на объем закупленного газа, на столько-то лет и получили убытки в размере 200 миллионов. Хорошо! А ты посчитай Азарова. У него цена 356, отнимаем от нее 232, умножаем на объём закупки и получаем такой же счет”.

Я конечно не юрист, но я ей это посоветовал. Но это ведь только часть претензии, которую можно выразить в каких-то там деньгах, да? А как выразить потери от сдачи Севастополя на 25 лет? Вот чем это измерить?

- А вы вообще помните газовый кризис 2008-2009 года?

— Да. И кстати вот тогда дома был кошмар. Я помню, как она мне вот так вот сидела и говорила: “Саша, я не знаю, что делать”. Я помню, мне тогда позвонил друг из Чехии и говорит: “Александр, мы начали закупать уголь, чтобы как-то топить печи. Что у вас с газом?”.

Это был серьёзный момент, дома у нас была очень напряжённая ситуация. Честно говоря, я и не помню, чтобы у нас такое было раньше.

- Тогда вам встречный вопрос. Вот вы бизнесмен, и вы знаете, что в коммерческих структурах есть процедура принятия решения: есть правление, наблюдательный совет и так далее. А теперь представьте себе, что фактически посторонний человек дает директору компании указание подписать какое-то соглашение. Как вы считаете, это нормально? Вот был НАК “Нафтогаз Украины”, и формально Юлия Владимировна не имела к этой компании никакого отношения. Но вмешалась в ее работу и дала поручение подписывать газовое соглашение. Вот как бизнесмена вас это не смущает?

— Видите ли, я не знаю положений закона о Кабмине. Очевидно, там есть определённые положения, есть соответствующее законодательство, которое регламентирует взаимоотношения Кабмина с госструктурами.

Но я рассуждаю иначе. Смотрите: идут переговоры между “Газпромом” и “Нафтогазом”. Но со стороны России в них принимает участие премьер-министр, который очевидно вмешивался в этот процесс. Так вот если бы его там не было, тогда — да, можно говорить, что украинский премьер вмешался в дела госструктуры “Нафтогаз” и заставил его подписать якобы невыгодный контракт.

Хотя, опять же, почему невыгодный, я до сих пор не понимаю! Харьковские соглашения о 356 долларах — это выгодно, а январские 2009 года о 232 долларах — это уже невыгодно.

Ну и самое главное. Ведь уже есть заявление МИДа России, которое является официальной позиции России в отношении газовых соглашений. И там четко и буквально сказано: контракты были подписаны в соответствии с законодательством обеих стран, в соответствии с международным правом и с разрешения и с благословления двух президентов и премьер-министров! Что еще надо? Какие могут быть вопросы?

- Кстати, а как вы относитесь к Виктору Ющенко?

— Я начну с того, что очевидно я стоял на Майдане, и в 2004-м голосовал за Виктора Ющенко. Это очевидно. Также как и то, что в 2009-м я голосовал за Юлю. А что касается моего отношения к Ющенко, то…(пауза)…я думаю, мое мнение будет слишком субъективным. Но…(пауза)…вы понимаете, он столько раз её предал. Я думаю, что ни вы, ни я не сможем посчитать, сколько раз он от нее отворачивался.

Может, только она знает, сколько раз он её предал. Первый раз еще в 2000-м году. Когда она была вице-премьером… Потом еще много-много раз… В общем, у меня к этому человеку сверхнегативное отношение.

- А вы его лично знаете?

— Да. Когда-то мы с Юлей были у него в гостях. Помню, он долго нас водил и показывал картины, глечики, целые и разбитые, утварь всякую, крыныцю. Единственное, чего у него тогда еще не было на участке — не было пчёл.

Уже тогда было понятно, что он человек творческий. Понимаете? Но у меня было всегда мнение, что президентом страны должен быть или удавшийся бизнесмен, или кто-то из силовых структур.

Почему из силовых структур — понятно: там всё-таки какой-то порядок и дисциплина. И человека воспитывают в этом жить. Он может собрать команду и вести ее вперед.

С бизнесменом тоже понятно: он умеет руководить большим предприятием, у него есть опыт работы с людьми, и есть видение. Ведь, по большому счету, страна — это большая корпорация. Если ты её руководитель, то ты как отец или… мама (смеется). И ты — как и в компании — должен обеспечить их интересной работой, достойно зарплатой, пенсией и достойным бытом. Тогда люди нормально работают и дают максимальный результат. А разве может все это дать бухгалтер?

- Тогда, по вашей логике, Виктор Янукович — идеальный президент: у него большой опыт руководства большими коллективами. Ему работа в команде — не в новинку.

— Согласен, Янукович — управленец. У него большой опыт в этом. Но по своим моральным качествам он не может быть президентом. А по деловым….я не очень хорошо его знаю.

Но сейчас, когда он пробыл у власти больше полутора лет, видно, что он не занимается страной. Он занимается самолётиками, вертолётиками, Межгорьем и собственным отдыхом: кортом и бассейном, в котором плавает пять километров. Кстати, пять километров — это, я вам скажу, надо долго плавать. Хотя я рад, что он в хорошей форме: в 61 бегает по пенькам.

Можно аплодировать. Молодец! Но надо бы ещё и на работу ходить. И как-то думать о том, какое оставить имя в истории.

- Как вы думаете, в чём главная ошибка Юлии Тимошенко, почему она не стала президентом?

— Как бы ответил политик, я знаю. Но не буду. Я скажу так…(пауза)…наверное, в её сверхдоброте.

- Это как?!

— Понимаете, она — женщина, мать. Поэтому она ко всем относится как мама. Нельзя сравнить мышление женщины с мышлением мужчины. Она для всех готова стать мамой, всем готова помочь, подставить плечо. Мужчины в этом плане — они жёстче, прагматичнее и циничнее. Хотя я только сейчас начинаю понимать, что, наверное, в этой стране надо действовать намного жёстче, чем пытается действовать она.

- Постойте, так вот президентом и стал человек, который однозначно жестче…

— Ну. Это не совсем так. Кроме жесткости должно быть еще что-то — желание дать своей нации добро, справедливость. Я понимаю, что у этой власти есть свои сторонники, но вот вы мне объясните, я задаю риторический вопрос: зачем человеку столько денег?! Ну, не надо себе забирать 90 процентов, а народу бросать 10!

- Насколько я знаю, когда вы представлялись как защитник Юлии Тимошенко, вы передали суду дипломатически паспорт. Откуда он у вас?

— Это простая история. Свой гражданский паспорт я отдал в канцелярию, чтобы получить пропуск в СИЗО. А зарубежный показывать суду не очень-то хотелось — зачем, чтобы кто-то там снимал копии с моих виз и т.п. А дипломатический паспорт у меня остался еще со времен премьерства Юли, мне полагалось по протоколу.

- Юлия Владимировна говорила, что вы занимаетесь строительным бизнесом за границей. А в Украине у вас бизнес есть?

— Нет, не хочу иметь и, слава Богу, что у меня сейчас его здесь нет .

- Почему?

— Во-первых, потому что один раз у нас уже всё забрали. После такого многие люди кончают с собой. Я этого не сделал. Я начал опять работать.

Во-вторых, при нынешней власти опасно иметь здесь бизнес. Пообщайтесь с инвесторами. Когда им предлагаешь во что-то вкладывать, они говорят: “Ну кто же в Украину сейчас инвестирует? Давайте подождём, что будет дальше”. Или вы не знаете, что сейчас происходит?

У людей тотально отбирают бизнес. Нагло и цинично. Топ-менеджмент и директоры банков отправляют свои семьи за границу. И когда у них спрашиваешь, зачем, они отвечают: “Мы ещё останемся, потому что надо как-то защищать свой бизнес, а семья пусть едет, чтобы были гарантии хотя бы безопасности для них”.

Вам этого никто не расскажет. Могу только в общих чертах, без указания имен и компаний. К человеку приезжают люди и предлагают дёшево продать бизнес. Если человек отказывается, то просто забирают. У меня есть товарищ из Донецка, живой реальный человек. У него были какие-то проценты в разных бизнесах. Сначала у него забрали маленькие пакеты. А потом, когда у него в каком-то бизнесе осталось 30%, он решил пойти на переговоры и спросил: “Почему забирают?”. Ну, говорят: “Так надо папе”.

- Кто такой “папа”?

— Ну кто? Сейчас президент у нас папа. В итоге ему из 30-ти оставили 10. И говорят: “Помолись, что тебе оставили 10. Просто мы тебя давно знаем. С детства”. Вот и все.

В Донецке, кстати, вообще самая плохая ситуация. Там ведь земляки его. И они надеялись, что им дадут если не грабить страну, то хотя бы зарабатывать. А у них — наоборот: все отнимают.

- Но это просто голословные обвинения. Вы можете назвать конкретные имена и фамилии тех, кто от имени власти занимается отбором бизнеса?

— Вот давайте, когда я стану депутатом, я вам все расскажу в подробностях, ладно?

- А вы собираетесь стать депутатом?

— До сих пор этого не было и в мыслях. Вы сами знаете, что я ни разу никуда не баллотировался. Но сейчас я понимаю, что может и стоит об этом подумать. Всё-таки 51 год. Вы понимаете? А вокруг полное бесправие, беззаконие. И как в такой ситуации защитить семью? Слава Богу, что нет бизнеса. Но если он появится, то и его нет возможности защитить.

- То есть вы хотите воспользоваться депутатской неприкосновенностью?

— Вы знаете, может быть, если бы сняли неприкосновенность со всего депутатского корпуса, то мы бы и относились к ним иначе. А они, эти слуги народа — к своим задачам. Ведь у них нет никаких обязанностей, а есть только права и льготы. Я говорю обо всех депутатах — и Партии регионов, и БЮТ, и всех остальных. А льгот у них — поверьте! — очень много.

- А откуда вам это известно?

— Я просто пообщался, полетал с одним депутатом. И был в шоке! У них бесплатные поездки по всей Украине, бесплатные переезды, что-то ещё... У них всё бесплатно! Лечись, учись, летай — чего хочешь, то и делай.

- А, если честно: вам Юлия Владимировна предлагал пойти в список?

— Она — нет, не предлагала. Но если уж совсем честно, то я сам её два раза просил. Причем просил серьёзно. Это было недавно. Я пришел к ней и говорю: “Юлечка, посмотри сама: сколько нас уже тут прессуют, сколько уже мы натерпелись! Ну давай я уже пойду в депутаты...”.

И я ведь просил не потому что, мне надо что-то прикрывать — свои какие-то дела или бизнес. Нет. Я просто буду полезен. Я буду работать. Это однозначно! Меня ведь не купишь, никуда не переведёшь, в другую фракцию не перейду.

- И что она вам ответила?

— Она сказала: “Нет, я не хочу семейного подряда ещё и в политике”. И так было оба раза, когда я её просил.

Мустафа НАЙЄМ