Нерв

Она не просто помнит, как все начиналось. Она все еще не забыла ради чего.

Именно этим она и сильна. Именно в этом ее преимущество перед теми, кто искренне пытается, но уже не может ощутить себя тогдашним, майданным. Убежденным в своей правоте, уверенным в своих силах, презирающим препятствия на пути к наконец-то ясно обозначившейся цели. 

На два года ее замуровали в лихорадочном, кричащем, кровоточащем, уже почти забытом нами лете 14-го. Сам того не желая, враг оказал ей неоценимую услугу: позволил сохранить в практически первозданном виде цельность устремлений, крепость веры, незамутненность надежды и, даже не обостренное, а, скорее, оголенное чувство справедливости. Прочные стены российских тюрем невольно-заботливо уберегли ее от преждевременного остывания, червоточины сомнений, цианида разочарований. 

Закамуфлированные пафосные предательства и неотмоленные “целесообразные” сделки с совестью (ставшие приметами Украины двух последних лет), к счастью для Надежды, не были ее каждодневной, медленно умерщвляющей дух реальностью. У Савченко была иная повестка дня. Восемь сотен изнуряющих дней она ожесточенно дралась за свою свободу. И за ту Украину, о которой мы вместе неистово мечтали в 14-м. 

Плен, обернувшийся бессмысленным садистским судом, возможно, уберег ее от преждевременной гибели. Чтобы сберечь ради чего-то более важного. Чего? 

Желание многих увидеть в ней очередного Мессию сколь понятно, столь и наивно. 

На современном политическом плоскогорье вызывающие доверие рельефные фигуры, так же редки как спасительная “зеленка” в прифронтовой зоне. Фарцующие популярностью “онлайн-герои”. Кокотствующие партийные фюреры. Посадившие совесть на диету вожди. На подобном фоне не может не стать магнитом сильный человек, естественно свободный от нытья и вранья. Наглядно продемонстрировавший, как просто выглядит настоящее достоинство. Как трудно, но возможно его отстоять. 

В стране, где перебор желающих править без желания служить существует спрос на готовых служить без рвения править. 

Савченко не огранена, но в ней отсутствуют яркие и дешевые пластиковые вставки. Она беспримесна, но именно в этой ее истинная ценность для изрядно разбодяженного политическими “разводами” общества. Она бесхитростна как в своих политических оценках, так и в признании этого. “Я десять лет служила, два года сидела… Я не специалист в политике… Я пока не знаю, о чем вы говорите. Изучу — отвечу… Я буду учиться… Я научусь”. Это в одновременно уставшей и неутомимой Надежде органично сочетается с воинской готовностью стать президентом “якщо треба”.  

Столь же органично во многих украинцах уживаются стремление требовать от власти профессионализма и готовность прямо сегодня видеть президентом человека, честно признающегося, что ее политические познания весьма ограничены.

Мы соскучились по настоящим поступкам. Настолько, что некоторые готовы хвататься за соломинку. Особенно если она из стали. Даже если это стальная, но все-таки соломинка.  

Надежда Савченко пока не готова быть законодателем. “Закон Савченко”, позволивший выйти на свободу множеству мерзавцев, не столько ее вина, сколько беда государства, которому она честно пыталась помочь. К юристам, оформлявшим законопроект ее имени — отдельный вопрос. 

Надежда Савченко не столько политик, сколько воин. Не по функции. По складу, по совокупности характеристик. И то, что активной политической деятельностью в стране занимается множество людей, еще менее готовых к этому, не столько наша беда, сколько наша электоральная вина. 

Надежда Савченко, по натуре, скорее вождь воюющего племени, чем лидер де-факто создаваемого государства. До 2014-го Украина имела только контуры и лозунги. В 14-м у страны наконец-то появились фундамент и цели. Одновременно начали рушиться старые механизмы. Создавать новые — функция творца, не оборонца.   

Савченко, по Ницше, “берет, не спрашивая, кто здесь дает”. Точнее, даже не по Ницше, а по-фронтовому. “Если не я, то кто?”. Не задумываясь, вытянет ли ношу. Не задумываясь (пока) над тем, что с каждым днем будет расти число тех, кто искренне жаждет, чтобы она оступилась. Упала под непосильным грузом. И больше не встала. 

Ее мужество ежедневно множило число тех, кто желал ее возвращения. В силу естественного восстановления справедливости. Ее возвращение ежечасно множит число политиков, жаждущих ее падения. В силу столь же естественного (для искусства возможного) инстинкта самосохранения. Герои обороны Донецкого аэропорта нужны были как символ сопротивления. Боюсь, что в какой-то период времени мертвые герои были нужнее, чем живые. 

Многие из тех, кто активно помогал Савченко выбраться из российского плена, сегодня столь же активно будут топить ее в украинской действительности. И то, и другое —  совершенно искренне и абсолютно осознанно. Готова ли она к этому? Не уверен.      

Никто не знает точно, фигурой какого замеса должен стать следующий глава государства, долженствующий сменить действующего. Со дня инаугурации гарант решительно отвергал вполне почетное звание “переходной президент” (не смущавшее Валенсу и Гавела), чтобы обрести нелестный позывной “временный президент”. 

Люди, всерьез обсуждающие, станет ли Савченко следующим президентом, детально разбирающие ее оценки минских соглашений либо математически рассчитывающие ее шансы на “победу над Тимошенко” или “устранение Порошенко” (независимо от интересов и мотивов) умаляют и значение факта ее освобождения, и масштаб самой фигуры Надежды. 

Мотивы и поводы Порошенко, Путина, Меркель, Олланда, Медведчука, Тимошенко (список фигур, так или иначе причастных к процессу освобождения Надежды) не важны. Важен сам факт ее освобождения. Как символ восстановления справедливости. Как очевидное доказательство нашей общей силы. Ибо без этого ее возвращение было бы невозможным. При любых раскладах. Она к этому стремилась. Мы к этому стремились. И мы этого добились. Сообща. В этом — чудодейственная химия процесса. Прочее — микробиология последствий. Путин возвращал Украине ярко выраженного пассионария, способного создать проблемы действующей власти. Запад “прикупил” козырь, необходимый для дальнейшей имплементации “Минска”. Порошенко заполучил повод, позволяющий, как минимум, выровнять кривую падения рейтинга.

Но Савченко — не повод. И не провод. Она — ток.  Она — оголенный нерв, прикосновение к которому будет сколь болезненным, столь и полезным. Для тех, кто забыл. Для тех, кто стремится вспомнить. О чем и как мы мечтали. На “Груше”. Под Радой 21 февраля. На беспомощном блок-посту на Рыбхозе в начале войны.  

Она напомнит. Потому что помнит.  Как минимум, помнит обещания вычистить мразь.  

Ее миссия — служить живым угрызением совести для тех, кто смалодушничал. Яростным упреком тем, кто лелеет в себе свежевылупленных вождей. Кто каждодневно торгует. Чужой славой, чужой бедой, чужой кровью. Нашими общими надеждами 

Возвращенная Надежда служит живым примером того, что не нужно падать до выстрела. 

Кем Надежда Савченко станет завтра, покажет время. 

Но думающего она уже сегодня заставляет осмыслять недавнее прошлое, необходимое для скорого приближения неминуемого будущего.  

В 95-м мне довелось слушать Беназир Бхутто. Премьер Пакистана, смеясь, призналась: “Путаюсь во французских королях. Но Жанну д'Арк никто, никогда, ни с кем не спутает. Она никогда бы не стала королевой, даже если бы выжила. Но она стала больше, чем королевой. Она стала символом возрождения достоинства нации. Разве есть миссия более почетная?” 

Сергей РАХМАНИН