Валентина Семенюк: “ ...ко мне попросился на прием Пинчук”

Радикальные и имеющие резко социалистическую окраску заявления Валентины СЕМЕНЮК вызывают неоднозначную реакцию среди представителей либеральных политических сил. Возможно, это стало одной из причин того, что закон о Фонде государственного имущества был в очередной раз ветирован президентом. Этот закон для Семенюк — вопрос жизни и смерти. Именно он делает руководителя Фонда полновластным хозяином в приватизационном процессе. Очевидно, ситуация консервируется до парламентских выборов...

— Президент уже второй раз воспользовался правом вето к закону о Фонде госимущества. Что вы можете сказать по этому поводу?

— Я не видела текста замечаний президента и не знаю, в чем причина. Но думаю, сегодня многим выгодно, чтобы закона не было. Пока закона нет, приватизацию могут проводить “Спецюст”, ГНАУ, управление по банкротству Минэкономики, это можно делать через допэмиссию, суды. Через эти структуры приватизация проводится, минуя Фонд. Закон о ФГИ не разрешает проводить приватизацию без визы Фонда. Поэтому чем дольше нет закона, тем выгоднее тем, кто заинтересован в проведении приватизации обходными путями. Фактически сейчас через ФГИ идет только третья часть приватизации. Все остальное — обходные маневры.

Согласно имеющейся информации, президентские замечания касаются того, что по этому закону ФГИ подчиняется Кабинету Министров только по некоторым вопросам. А президент хочет, чтобы подчинение было полное.

В этом случае можно вообще создать департамент Минэкономики и дать возможность “дерибанить” госимущество так, как его “дерибанят” сегодня. Нужно, чтобы в государстве кто-то отвечал за структурные изменения в госимуществе и имел соответствующую правовую защиту. Если сделать прямую подчиненность Фонда Кабмину, то те указания, которые раньше давала Тимошенко, завтра будет давать кто-то другой. Это какие-то игрища. Кому-то хочется, чтобы Фонд был в подвешенном состоянии — это главная причина того, что закон не подписан. Когда я давала согласие на работу в Фонде, рассчитывала, что закон будет подписан.

— А президент обещал его подписать сейчас?

— Да. Мы в понедельник [21 ноября] говорили с ним, и он обещал подписать [вето было наложено во вторник, 22 ноября].

— Какие следующие шаги?

— В следующий понедельник [28 ноября] мы опять договорились с президентом о встрече. Это очень странно, что он наложил вето, ведь мы учли фактически все его замечания. Думаю, затяжка времени происходит потому, что есть структуры, которым это выгодно.

— Вы занимали последовательно непримиримую позицию по вопросу приватизации объектов с долей госсобственности выше 50%. Вы по-прежнему возражаете против их приватизации?

— Когда Украина приобрела независимость, она приняла решение привести свое законодательство в соответствие к стандартам Совета Европы. Должен быть закон об управлении госимуществом и профессионально подготовленные государственные менеджеры. С ними заключается контракт, и раз в год утверждается план, и все — больше не надо командовать. Почему так делают в других странах? Почему в США наращивают объемы госимущества?

— Вашу позицию не совсем поддерживают в Кабмине. Как вы находите общий язык с членами правительства, в частности, с министром промполитики Владимиром Шандрой и премьером Юрием Ехануровым?

— Я со всеми нахожу взаимопонимание. Для меня главное — диктат закона. А диктат закона всех ставит в одинаковые рамки. При Кучме вначале были действия, потом под них подгонялся закон. Моя позиция такая: сначала — закон, а потом действия. Да, конечно, мне нелегко.

— В следующем году на продажу будет выставлен Криворожский горно-обогатительный комбинат окисленных руд и “Укртелеком”. Вы будете возражать против продажи этих и других крупных объектов?

— ГОК — это незавершенное строительство, Украина его сама не потянет. Пусть идет на приватизацию. Главное, чтобы предприятие заработало. По поводу “Укртелекома” решение будет принимать парламент. Что касается объектов стратегического значения, я вносила соответствующий законопроект в парламент. Но он не подписан. Поэтому все будет решать исполнительная власть. Что она будет выставлять, то и будем продавать.

— Вы так просто сдаете свои позиции?

— Нет, я никогда не сдаю свои позиции. И использую влияние, чтобы другие меняли позиции.

— Каким образом?

— Ну, например, программа приватизации будет утверждаться в сессионном зале. А там есть члены нашей и других фракций. Причем, обратите внимание, планы по приватизации из года в год росли: 8 млрд. грн., 12 млрд. грн. А на следующий год утвердили всего 2,5 млрд. грн. Почему? Потому, что после проведения инвентаризации Фонд уже на сегодня перечислил в госбюджет 1 млрд. 780 млн. грн. дивидендов. Мы заставили платить тех, кто вообще ничего не платил. Если можно не продавать объекты и при этом наполнять бюджет, это, на мой взгляд, и есть наиболее разумная политика, обеспечивающая экономическую безопасность страны.

— Какова ваша позиция по приватизации Одесского припортового завода? Его стоит продавать или нет?

— Стоит ли резать курицу, которая несет золотые яйца? Почему мы говорим только о приватизации? К нам, например, обращается много инвесторов, которые согласны вкладывать инвестиции под готовую продукцию. Для них это стабильные поставки, а для нас — постоянный рынок сбыта. В Германии сегодня энергетика, железная дорога — в государственных руках. Почему мы все стараемся продать?

— О чем вы договорились с братьями Чуркиными [российские инвесторы Черноморского судостроительного завода]?

— Мы подали на апелляцию. На этом предприятии, во-первых, была сделана допэмиссия. Во-вторых, были выведены активы — созданы другие предприятия без согласия ФГИ. В третьих, когда мы стали анализировать дополнительные документы к договору о купле-продаже, обнаружили такое… У нас корпоратизацию делает Минпромполитики, а приватизацию — Фонд. И получается как в анекдоте. Сшили костюм. Костюм кривой. Кто шил? Я пришивал пуговицы. К пуговицам претензии есть? Нет, пришиты насмерть. Так и у нас. После проведенной допэмиссии в случае возврата завода государству у него будет уже не 90% акций, а 36%, причем не подтвержденных материальным активом.

— Что будете делать?

— Провели заседание рабочей группы, на которое мы пригласили и братьев Чуркиных. На предыдущей встрече мы поставили им условия. Посмотрим, как они их выполнили. Итогом станет подписание договора. Вся проблема заключается в том, что условия конкурса выписаны так, что с инвесторов теперь трудно что-либо спросить. А предприятие-то стоит.

— Ваша позиция относительно приватизации “Укррудпрома”?

— Я не голосовала за приватизацию “Укррудпрома”. Когда холдинг создавался, в него были включены предприятия, которые запрещены к приватизации. И весь этот конгломерат был продан. Я настаивала на том, чтобы из перечня приватизируемых объектов были исключены те, которые запрещены к приватизации. Я подавала в суд по “Укррудпрому”. Сейчас эти материалы уже ведет прокуратура. Я не сидела, я также отстаивала интересы государства как физическое лицо и по НЗФ, “Криворожстали” и другим предприятиям.

— Кстати, об НЗФ. Когда эти многострадальные акции вернутся государству?

— Когда исполнительная служба выполнит свою работу. Мы с ними еженедельно проводим совещания, но они тянут резину. Они мне шестой раз показывают документы, что регистратор уже четыре раза перевел акции. Я как физическое лицо отсуживала НЗФ с 20 марта 2003 года. С моей подачи объект возвращен государству. Сейчас — миссия Минюста и исполнительной службы.

— Олигархи приходили к вам, чтобы решать вопросы?

— Когда я только пришла в Фонд, недели через две ко мне попросился на прием Пинчук. Он пришел, как приходят все депутаты. Я его приняла. Он хотел узнать одно — мою позицию по “Криворожстали”. Я сказала, что завод должен быть в госсобственности. Он уточнил, буду ли я свою позицию докладывать президенту. Я сказала, конечно, да. И тогда он сказал мне дословно следующее: “Если предприятие останется в госсобственности, я сейчас требовать деньги от государства не буду. Отдадите, когда можно. Но только не продавайте его индусам”. Это были его слова.

— Что скажете по поводу обвинений Зарубинского в том, что через вас контролируется 30% металлопродукции “Криворожстали”?

— Когда говорят о 30%, я хочу их увидеть. Покажите их мне. Если говорят, пусть докажут. Я никогда бизнесом не занималась. Эти разговоры нужны для того, чтобы дискредитировать меня как главу Фонда и как члена партии, чтобы устранить мою принципиальную позицию.

— Но Зарубинский показывал документы со списком фирм, которым отгружали металл. Там, в частности, была фирма Transalpina.

— Что это такое?

— Это фирма, зарегистрированная по домашнему адресу господина Рудьковского [член фракции СПУ]?

— Знаете, Семенюк — это не Рудьковский. Я к этому никакого отношения не имею. Если бы вы видели, как мне пришлось перед конкурсом по “Криворожстали” и после него — не каждый бы такое выдержал. Я вам одно скажу — я все видела, но такие разговоры, которые у меня были с апреля по сентябрь по поводу НЗФ с Юлией Владимировной — все сотрудники удивлялись, как я могла это выдержать. Это были не просто разговоры, это была коррида! Я шла в Фонд и не знала, с какой стороны сердце. Теперь знаю. И знаю, что это такое, когда говоришь: “Нельзя, не буду”, а тебе отвечают: “А восемь лет тюрьмы не хочешь?”. Так что после того, что я пережила, мне уже ничего не страшно. Мои дети учатся и работают не в Англии, а тут, в Украине. И счетов за границей у меня нет.

— Известно, что Владимир Бойко будет избираться по спискам Соцпартии. Вы знаете, что его обвиняют в том, что он отгружает с комбината им. Ильича металл в интересах вашей партии?

— Вы знаете, я впервые от вас это слышу. У нас во фракции вообще никогда не обсуждают, кто, чем занимается и у кого какой бизнес. Владимира Семеновича я очень уважаю, а куда он что грузит и что делает — это забота его акционеров и контрольной комиссии. Пусть они этим и занимаются. Я в эти вопросы никогда не вникаю.

— С какой целью в списках партии будут другие “красные директора”? Они вас интересуют как финансовые спонсоры?

— Насколько я знаю, в списках будет идти директор “Турбоатома”, еще несколько “красных директоров”. От Киева — Сергей Зимин, фирма “Арма”. Я его хорошо знаю. Своих людей будет рекомендовать каждая областная организация. Перед нами стоит задача не просто пройти в парламент, а создать сильное промышленное лобби, из которого можно будет рекомендовать людей в Кабмин. Мы продумываем, кто от партии пойдет на то или иное Министерство, на ту или иную должность. Аналогично мы просчитываем при формировании списков районных и областных советов. Мы должны думать о перспективах.

— Вы будете теперь работать осторожнее?

— После того, что я пережила, могу сказать, что я человек закаленный. Я каждое утро обливаюсь холодной водой и делаю зарядку. После всего, что произошло, я стала давать еще большую нагрузку организму. Как только выпадет снег, пойду на лыжах, чтобы еще больше закалить силу воли. Чтобы не говорили, что у Семенюк слабая сила воли. С моих глаз никогда не упадет слезинка. Никто не увидит, что я слабая. Чем больше на меня пытаются давить, тем хуже для тех, кто это делает.

— И все-таки, как вы думаете, когда примут закон о ФГИ?

— Рассчитывала, что примут сейчас. Я в это настолько верила. Во вторник, когда вернулась из Берлина и пришла домой, вижу, дочка смотрит на меня как-то странно и говорит: “Мама, ты только не расстраивайся. На “5 канале” прошла бегущая строка о том, что на закон о ФГИ наложено вето”. Вы знаете, наверное, для меня это был второй удар после “Криворожстали”.

— Верите ли, что он будет принят до парламентских выборов?

— Уже не верю. Уже никому не верю. Только себе.

Подготовили Виктория ГРАНИНА, Егор ГАВРИЛОВ