Власть худших на постсоветском пространстве

Древние мыслители уже на заре человечества знали: власть портит не только обладающих ею, но и саму себя. Аристотель, изучая формы правления, разбирал режимы не только как идеальные типы организации коллективов, но и как “испорченные” типы. Собственно говоря, уже тогда было понятно — власть портится.

Эта порча — болезнь государства. Анархисты, правда, сказали бы, что само государство — это базовое заболевание больших групп людей. А отдельные “испорченные” формы правления — лишь симптомы и синдромы. Но такой радикализм сложно поддержать. Болезнь — штука условная, договорная. Оттого время от времени переписываются диагностические справочники — договоренности врачей нестабильны, а консенсусы нужно обновлять. Нынче, к примеру, действует 10-я Международная классификация болезней.

В спорах о порче власти неизбежно возникает речь о какократии. Этот именованный по-гречески политический симптом означает режим отправления власти, при котором во главе государственных учреждений становятся худшие из граждан. Какократия — это минимум эффективности, легитимности и подотчетности власти.

Власть худших устроена на негативном отборе членов элитных групп и противодействует попаданию в точки принятия решений людей, способных выбрать из всех возможных решений не худшее. Эта власть пропускает через особое сито всех возможных кандидатов, превращая прокуратуры, полицию и службы госбезопасности в структуры сбора и хранения компромата. Лицо, не имеющее жутких грехов, не может стать членом правящей группировки.

У политики есть два радикальных определения (и сотни определений, располагающихся между ними). Максималистское определение принадлежит уже упоминавшемуся нами Аристотелю: политика — это общение об общем благе. Минималистское определение говорит о политике как об организованном способе коллективного выживания.

В первом случае политика является способом создания коллектива (полиса, народа, нации) через постоянное обновление своего понимания общего блага и выбора общезначимых решений, связанных с пониманием этого блага. Во втором случае политика определяет минимум пригодности власти, способной обеспечить лишь выживание коллектива. Именно последнее определение касается какократической политики.

Какократия — базовая форма правления большинства постсоветских стран. Постсоветские режимы Украины, России и многих других стран нашей части мира воплотили минималистское понимание политики в его самом худшем варианте. Наши какократии уничтожают платформы обсуждения общественного блага, подменяя его своим приватным интересом. Граждане какократий, приходя на избирательные участки, выбирают лучшее из худшего. Эта диетическая политика ведет не только к неэффективности государства в обеспечении коллективов ресурсами для выживания, но и к стабильному балансированию между минимумом легитимности и открытой нелегитимностью режима.

Какократия основана на минимуме легитимности. Правителей вроде бы и выбирают, но выбор всякий раз подделан на всех стадиях: регистрации кандидатов, конкуренции кандидатов, голосования и превращения голосов в общее решение. Все знают о подменах, и большинство верит в неизбежность нечестности. Это знание, не ведущее к возмущению, — важнейшая воспитательная практика для того, чтобы электорат не стал гражданами. Низкая легитимность — естественное условие существования и воспроизводства правления худших.

Власть — всегда насилие, ведущее к страданию. Жизнь как таковая полна моментов подчинения и несвободы. Но спокойствие населения, подчинение людей властителям стабильно лишь до момента, когда группа людей перестает принимать “естественность” своего страдательного положения. Власть должна знать порог, который нельзя переступать. Легитимность и есть эта мера, неартикулированно и при этом постоянно ощущаемая в нашей коллективной жизни.

Эта мера отличает, скажем, современную Украину и Россию. У обеих стран — общий старт в 1991-м и три с лишним столетия общей политической истории. Однако история последних двух десятилетий сформировала разное понимание меры для какократии.

Быстрые экономические реформы при медленных политических изменениях, расстрел танками парламента, кавказские войны и “нефтяное проклятие” сформировали общественный договор путинской России, где экономическое благополучие граждан основано на отказе от политических прав и гражданских свобод. Это позволило построить вертикаль власти, контролируемую худшими из спецслужб и перераспределяющую бюджетные поступления в свою пользу и частичную пользу послушных групп.

Украинское понимание меры основано на опаздывающих политических и экономических реформах, сохранении мира даже в самых острых конфликтных ситуациях, этнокультурном делении и умеренном “ресурсном проклятии”, основанном на эксплуатации советского наследия (населения, земли и заводов). Такую меру обслуживают не столько худшие с опытом злоупотребления государственным статусом, сколько отъявленные жулики, лидеры блатного мира. На Украине для успеха не нужен опыт долговременных операций по добыче, транспортировке и продаже на зарубежных рынках сырья. Тут нужны виртуозы сиюминутного обмана.

Однако при всей разнице происхождения худших их правление — правление с самой низкой эффективностью и легитимностью. Они постоянно производят кризисы, не предоставляющие возможности остальной части коллектива оспорить право худших на власть и собственность. Сегодняшнее сопротивление украинцев переходу автократии Януковича к диктатуре кремлевского образца — именно такой случай.

Упорно неэффективная власть — это генератор не только бедности и несвободы, это не только тормоз развития всего коллектива, но и фактор, делающий “мирные революции” неприменимыми. “Оккупай-абай” и мирная фаза украинского евромайдана были неуспешны, поскольку какократии успели глубоко внедриться в политическую культуру. Желание общего блага забыто. Элиты отупели и обнаглели, потеряв здоровый инстинкт самосохранения, проявившийся в цветных революциях 2003-2005 гг. Мирные революции уже не могут оказать давления на элиты, а значит, они не могут дать результата.

Перенесение на Украину российских моделей уничтожения публичной политики, гражданского духа и свободного общества оказалось именно тем шагом, который вынудил граждан к восстанию. Худший из украинских властителей довел до полного ничтожества и госслужбу, погрязшую в воровстве казны, и дипломатию, превратившуюся в прислугу семейного бизнеса за рубежом, и полицейский аппарат, ставший всеукраинской пыточной.

Нынешнее противостояние в Киеве — борьба за выздоровление постсоветских политических систем. Не исключено, что гражданское сопротивление древней столицы Руси станет началом восстановления законности и свободы для всего региона.

Михаил МИНАКОВ