Увещевание как крайняя мера

Когда стало ясно, что резолюцию, осуждающую террор в Сирии, согласовать не удастся, Совет Безопасности выбрал более скромный формат и утвердил заявление для прессы, в котором потребовал, чтобы сирийский режим соблюдал права человека и проводил реформы. Даже и этот консенсус таких разномыслящих стран, как США, Россия, Китай, Бразилия и ЮАР, еще недавно казался маловероятным. Но демонстративный и кровавый разгром повстанческого оплота в городе Хама заставил совбез очистить совесть человечества и провозгласить на весь мир, что он это не одобряет.

На то, что в дальнейшем дело совсем не обязательно ограничится одними словами, намекают теперь не только западные лидеры, но даже и некоторые из российских, что довольно неожиданно.

Если Башар Асад не помирится с оппозицией и не восстановит гражданский мир, то “его ждет печальная участь, и в конечном счете нам тоже придется принимать какие-то решения”, — предупредил Дмитрий Медведев.

Впрочем, не стоит делать из этого вывод, что над сирийским режимом нависла физическая угроза со стороны каких-то внешних сил. Вероятность развития событий по ливийскому сценарию, не говоря об афганском или иракском, сегодня практически равна нулю. И дело даже не в том, что этому будут препятствовать Китай, Иран, а также, надо думать, и Россия — что бы ни было сказано нашим президентом о возможности “неких решений”, это вряд ли подразумевает возможность одобрения Москвой чьих-либо действий силового типа. Однако более существенно, что к силовым решениям сейчас явно не готовы и вчерашние их энтузиасты.

Очередной удар Запада по очередной проблемной стране всегда был результатом причудливого соединения державных амбиций, конкретных интересов, идеалистического желания сеять демократию, а также настроя общественного мнения именно против данного режима. Поэтому в координатах реальной политики некоторые акции выглядели иррационально.

Скажем, удар американцев и их союзников по талибскому Афганистану после терактов 11 сентября выглядел осмысленным — там были базы аль-Каиды. А вот последующий разгром именно саддамовского Ирака, а не его политического близнеца, асадовской Сирии, состоялся по причинам вполне субъективным: именно Хусейн, а не Асад, сумел стать объектом ненависти верхушки США и тамошних широких масс.

Но реальные результаты обеих войн оказались как раз противоположными: в Афганистане коалиция безнадежно увязла, как и все, кто раньше пытался завоевать эту страну, а в Ираке американцам удалось подтолкнуть историю примерно в сторону, куда она и сама двигалась. Тоталитарная власть там когда-нибудь пала бы и без их вмешательства, чему пример нынешние мятежи в той же Сирии, которые свергнут или хотя бы приблизят конец очень похожей диктатуры. Сейчас в Багдаде (а со временем, вероятно, так будет и в Дамаске) сложился режим сомнительной демократичности и еще более сомнительной дружественности по отношению к Западу, но совсем не похожий на прежний.

Разочарования, принесенные этими войнами, создали атмосферу, в которой американское и европейское общественное мнение готовы резко возражать против любых человеческих жертв в новых конфликтах.

Но попытка вести в Ливии какую-то частичную, почти бескровную, ограниченную множеством специально придуманных правил войну принесла только новые разочарования. Никто из инициаторов операции почему-то не догадывался, что Каддафи продержится так долго, не говоря уже о сохраняющейся полной неясности относительно тех порядков, которые создадут его противники, если все-таки смогут победить.

Усталость от несбывающихся ожиданий, растущая нерешительность (прямо-таки бьющая в глаза, например, у побережья Сомали, где внушительные морские силы многих стран просто боятся идти на крутые меры, которые одни только и могут обуздать пиратов), неизбежные из-за долгового кризиса сокращения военных бюджетов, и особенно американского — все это на какое-то время подводит черту под эпохой гуманитарных интервенций и малых войн за утверждение человеческих прав и демократических идеалов. Перед тем, как еще разок решиться на что-то подобное, Западу надо отдышаться и собраться с мыслями.

Вот в эту паузу как раз и попал сирийский кризис. Едва ли его масштабы и жертвы меньше, чем в кризисе ливийском. Но сирийцам придется как-то самим выходить из положения. Стороны конфликта не получат извне ничего, кроме добрых советов, строгих укоризн и экономических санкций, малочувствительных для изолированного от внешнего мира режима.

Ну что же, это станет особым историческим опытом. Этот вечно проблемный регион чего только не испытал на себе за последние десять лет. Тут и карательно-освободительные вторжения (Афганистан, Ирак), и восторженно поддержанные Западом народные революции, снесшие диктатуры умеренного толка (Тунис, Египет), и раскол государства надвое, охраняемый натовской авиацией (Ливия).

А теперь вот гражданская война в тоталитарной стране, где режим давит повстанцев танками и одновременно обещает перестать быть тоталитарным. И никаких иностранных кораблей, самолетов и спецназовцев — по крайней мере, в ближайшей перспективе. Внешняя вооруженная сила, будь она доброй или злой, не станет ни толкать вперед историю этой страны, ни тормозить ее движение. Произойдет только то, что там назрело. Итог этого кризиса станет сирийской версией ответа на вечный исторический вопрос: что лучше — придти и навести свой порядок там, где его нет, или терпеливо ждать, пока его на собственный манер наведут изнутри.