Удочерение Москвы. Почему в ПЦУ боятся перенести Рождество на 25 декабря

В свете появления поместной украинской церкви, очевидного разрыва с Московской церковью и актуализации пуповинной связи с церковью Константинополя вопрос о пересмотре календаря уже вовсе не кажется таким экзотическим, как всего год-два назад.

Праздновать Рождество и Пасху вместе с “материнской” церковью — Вселенским патриархатом — и заодно с тем, западным, миром, за который украинцы проголосовали на Майдане, казалось бы, вполне логично. Да и сам митрополит Киевский Епифаний, предстоятель Православной церкви Украины вроде как намекнул, что нет ничего невозможного.

Но тут же осекся. То есть, конечно, ничего невозможного, но... В общем, не в этой жизни.

“Католическое” Рождество уже третий год — выходной день. Но это все еще “не Рождество”. Никаких попыток нарушить порядок, при котором есть “католическое” (или даже круче — “польское”) Рождество, а есть “православное” (или даже круче — “наше”) сделано не было. Наоборот, церковные спикеры выступили в защиту этого разделения. Из их слов можно сделать вывод, что вопрос не просто “несвоевременный” — его вообще в церкви не рассматривают всерьез. Как выразился владыка Евстратий Зоря, в пересмотре календаря “нет церковной целесообразности”.

Что ж, вопрос можно представить как “чисто политический”, т.е. заведомо “нецерковный”: “прочь от Москвы” — по морям, долам, волнам эфиров и календарным датам. Чистая политика. Впрочем, когда ПЦУ была только в проекте, и слово Томос звучало с вопросительной интонацией, политическая целесообразность церковной автокефалии вовсе не сбрасывалась со счетов, в том числе, церковными спикерами. И это было правильно: граждане Украины, они же православные верующие, принадлежащие к украинской церкви, не меняют реальность, как обувь, входя в храм или выходя из храма. Церковный диссонанс в симфонии общественного бытия зазвучал слишком остро и очевидно — и потому люди поддержали автокефалию, Томос, президента Порошенко, который это все лоббировал, и владык, которые создали ПЦУ. Стремление гармонизировать общественную жизнь, в том числе, ее политическую и церковную составляющую — вот что мотивировало людей.

Но как только владыки получили то, что хотели, они тут же вспомнили о том, что быть в “отдельной реальности” и блюсти свой суверенитет в ней гораздо выгоднее, чем что-то там гармонизировать. Да и чревато это — перемены устраивать. Казалось бы, люди устроили и пережили такую колоссальную перемену — провели объединительный собор, получили автокефалию, — каких перемен им еще бояться?

А вот боятся. Вопрос календаря — как бы он не представлялся “политическим” или “чисто техническим” — интересен и важен и для общества, и для церкви.

Да, это, в первую очередь, вопрос самоидентификации. Но все не сводится только к “прочь от Москвы” — это только одна сторона проблемы. Ну, допустим, прочь. А куда? С кем нас объединит календарь? С католиками? С греками? С условным Западом? С какой-то точки зрения — все лучше, чем с Русским миром, в котором только и остался юлианский календарь.

Но в этом и проблема. Как однажды высказался тогда еще всевластный патриарх Киевский Филарет, “Рим нам не отец, но и Москва — не мать”. “Свой путь” — это было его кредо, вполне совпадавшее с неувядающей многовекторностью украинского политического бомонда. Могу сказать больше: Запад не нравился патриарху даже больше, чем СССР. Либерализм, демократия, секуляризм — вот это вот все было даже хуже, чем понятный и обжитый авторитаризм, патриархальность и представления о “порядке”, по которым у нас ностальгируют многие, не только церковники. Патриарх Филарет был предельно откровенен в своей нелюбви к западу. Его преемники и воспитанники, получившие автокефалию после — и на волне — Евромайдана, не могут себе позволить такой откровенности. Но в глубине души с ним наверняка согласны: западные ценности — это бездуховность. Ассоциироваться с ними нам ни к чему. Хоть Москва нам и не мать.

Отношения с Москвой, впрочем, мы тоже не рвем. Мы их только запутываем, как заяц — следы. Москва нам, конечно, не мать, но и не чужая. Кто же она нам?

Очень просто: она нам дочь. Ну, может, падчерица. Так что если вы надеялись вообще разорвать с ней всякие родственные узы — у меня для вас плохая новость. Наша новая церковная идеология отталкивается от того, что Киевская митрополия — материнская для Московской (хотя Московской митрополии, строго говоря, никогда и не было, там сразу замахнулись на патриархат). И с точки зрения истории это утверждение имеет право на существование — московская церковь не только была рождена киевской, но и просвещена ею. Сложные материнско-дочерние отношения между этими двумя церквями достойны изучения психоаналитиками и дают повод для вмешательства терапевта.

Вот вам маленький пример: украинские церковники защищают юлианский календарь, как “нашу”, украинскую традицию. Владыка Евстратий прямо говорит: это “наше”, а Москва “присвоила”, поэтому нет смысла нам отказываться от “своего”, чтобы отдалиться от Москвы. Подразумевается, что мы Москве не уступим ни пяди нашего украинского календаря — ни 29 февраля, ни 32 мая.

Что ж, справедливость так справедливость. Календарь — это, конечно, не московская традиция. Но и не наша. Юлианский календарь — традиция греческая. При этом сами греки некоторое время назад сочли эту свою традицию устаревшей и перешли на новоюлианский календарь. Именно “новоюлианский”, а не “григорианский”, конечно, потому что так же как нам не комильфо “присоединяться” к Третьему Риму, так и им не с руки ассоциироваться с Первым. Так что календарей, строго говоря, не два, как любят писать мои коллеги, а три. Правда, новоюлианский — это “переходный” вариант календаря, однажды, лет через сто, он совпадет с астрономическим. Сам совпадет, никакого “присоединения к римскому календарю” не будет. Греки — те еще хитрецы.

Может, я кого-то разочарую, но никакого “украинского традиционного календаря” не существует. Так что и терять нам особо нечего. Как и защищать.

Куда более веским кажется аргумент о возможности раскола церкви по принципу приверженности стилю. Пример — все те же греки, среди которых осталось некоторое количество не принявших реформу “старостильников”. Но что поделать? Реформы — они такие. Обязательно будет какое-то количество тех, кто их не принимает. Правда, не принимают обычно не потому, что не устраивает суть реформы — это только обострение противоречий, которые и без того существуют внутри сообщества, а реформа становится только последней каплей или, скорее, поводом объявить об окончательном разводе.

Видимо, ПЦУ есть чего опасаться. Конечно, вам этого никто не скажет прямо, но обиняками намекнут. Например, из Моспатриархата к нам не перейдут, если мы поменяем календарь и станем “как католики”. Вера в чужое обрядоверие и его ключевое значение не беспочвенна — знают, с кем дело имеют. Но не договаривают до конца: точно такое же обрядоверие присуще и верным ПЦУ. Для них, действительно, важно, когда именно будет их 25-е декабря — 25-го декабря или 7-го января. Второе предпочтительнее, потому что их давным-давно кто-то убедил, что “это наше”. А разубеждать то ли боятся, то ли не считают целесообразным, то ли знают, что не получится. Соцпоросы уверяют, что больше половины украинцев собираются праздновать Рожество 7 января. Церковники просто соглашаются с большинством.

ПЦУ, действительно, еще молода и достаточно хрупка. Ей, возможно, стоило бы избегать какое-то время серьезных потрясений. У потенциальных украинских “старостильников” слишком много возможностей и соблазнов — можно уйти в УПЦ МП, для которой это было бы неплохим шансом поправить свое положение. А можно, что даже хуже для ПЦУ, — к патриарху Филарету. Конкуренция — упрямая штука. Поэтому не стоит сбрасывать со счетов “церковную целесообразность”.

Однако церковная целесообразность не отменяет необходимости сверяться с гамбургским счетом. А этому счету вопрос формулируется просто и почти по Писанию: чтобы ваше 25 декабря было 25 декабря, а ваше 7 января было 7 января. Это именно вопрос смысла, а не доктрины веры. Любое удвоение реальности — когда ваши дни, часы, слова и дела не совпадают друг с другом — путь к манипуляциям и лукавству. Совершенно естественный для нынешней РПЦ: мультипликация реальностей — одна из основных военно-политических стратегий Кремля. Это, действительно, “их традиция”, от которой очень хотелось бы отделиться.

Но и для нас, увы, оказывается, что календарь — вопрос не астрономический, и даже не догматический. Это вопрос “целесообразности”. Церкви выгодно удвоение реальностей и она будет его поддерживать, используя, в частности, календарь как демаркационную линию, очерчивающую ее “суверенитет”. Она сама будет решать, когда Христос родился, а когда Христос воскрес. То, что у нас в календаре теперь будет два Рождества — это, видимо, не ее проблема.

Екатерина ЩЕТКИНА