У Грузии начало проясняться в голове

Во-первых, Корея по просьбе грузинского МИДа, разосланной во все страны: “Называйте нас, пожалуйста, иначе. Ваша Джорджия” — согласилась называть Грузию 조지아 “Чочжиа” вместо 그루지야 “Кыручжия”, а Япония Грузии в том же самом отказала, и Грузия как была у японцев グルジア “Гурудзиа” так “Гурудзией” и останется. А могла бы, как американский штат, называться ジョージア, Дзёдзиа.

Грузию, с одной стороны, можно поздравить — ее идею с переименованием поддержала первая, и к тому же развитая страна. Хотя простой грузин, да и вообще европеец вряд ли воспримет на глаз переход к 조지아. С другой стороны, Япония в кои-то веки оказалась в некотором смысле на стороне России, потому что в кои-то веки может поставить себя на место России, как Корея может себя поставить себя на место Грузии.

Япония была империей и владела Кореей, а теперь ни один кореец не ходит без грубых шуток мимо дома своей бывшей японской тещи: то “заднюю часть гениталий” покажет, а то вовсе пришлет отрубленный палец в конверте на адрес японского посольства.

Корея — идеальный союзник и инвестор для Грузии, удивительно, что в Грузии этого раньше не поняли. Теперь, после истории с переименованием точно поймут. Внутренняя политика прогрессивной и развитой во всех остальных смыслах Южной Кореи держится на такого накала националистических антияпонских лозунгах, что под их горячим дыханием в миг увяли бы жалкие ростки нынешних европейских крайне правых партий. Такое Европа позволяла себе только до Второй мировой. Зато это очень похоже на современный Кавказ.

Кроме этой очевидной солидарности бывших колоний у Кореи с Грузией должно быть полное филологическое взаимопонимание. Во-первых, Южной Корее успешно удалось переименовать свою столицу. В январе 2005 г. мэр Сеула, будущий президент Кореи Ли Мён Бак объявил на специальной пресс-конференции, что договорился с Китаем о переименовании. До 2005 г. Сеул в китайском языке и на китайских картах назывался Ханьчэн, что в переводе с китайского, собственно, значит “китайский город”. Но корейцам было не по себе от того, что их корейская столица у соседей называется китайским городом. Только представьте, что Kyiv называется не Киевом, а Москвы уголком. В 2005 г. китайцы согласились официально перестать называть Сеул Ханьчэном и переименовали его в Шоуэр (так звучит транслитерированное иероглифами слово “Сеул”). Конечно, языку не прикажешь, но китайцы — народ дисциплинированный: поиск в китайском интернете дал 300 000 употреблений Хэньчэна и 600 000 — Шоуэра. Работает.

И со всей страной не легче. Нам только кажется, что есть Корея такая и Корея сякая, а на самом деле есть две страны с совершенно разным, назло друг другу и внешнему врагу, названием. Корея несколько раз меняла имя, и между названиями Северной и Южной Кореи нет ничего общего. Одно из средневековых корейских государств называлась Корё (полную версию приключений имени Корея можно прочесть у Андрея Ланькова вот тут), но к ХХ веку Корея подошла с самоназванием “Чосон”. XIX век был эпохой пробуждения наций, декабристы разбудили Герцена, несколько позже — к концу ХХ века — проснулись корейцы и назвали себя империей Хан. Новую “империю” немедленно выпили японские империалисты, привыкшие к слову Чосон (в своем, разумеется, произношении), но многие корейские борцы с японским игом и, в частности, корейское правительство в изгнании назло им называли свою страну Хангук (государство Хан). Короче, когда Корея разделилась, коммунистическое правительство стало использовать традиционное название Чосон, а южане стали называть себя Хангук. Так что грузин с корейцем — братья навек.

НОРМАЛИЗАЦИЯ УМОВ

Теперь про важное событие. В Грузии появились люди, публично высказывающиеся за признание независимости Абхазии. Сначала это был политолог Мамука Арешидзе, потом его поддержал бывший президент Эдуард Шеварднадзе. Обоих, особенно Арешидзе, тут же обвинили в предательстве, и он тут же придумал, как оправдываться: он имел в виду признание как способ возвращения Абхазии. Вот, мол, было время — Китай и еще 25 государств признали оторванное от него Японией государство Манчжоу-го, а после войны Китай это Манчжоу-го тоже немедленно выпил. (Опять в Грузии дальневосточная тема). Или что признание можно обменять на возвращение беженцев (почитайте абхазские сайты и поймете, что меняться поздно. Арешидзе это тоже понимает ведь). Но это все детали. Главное, что кто-то что-то такое начал произносить вслух. Вовсе не потому, что я считаю, что только это правильно. Бог знает. Зато я точно считаю неправильным, когда таких голосов в стране нет.

Грузия на общем постсоветском фоне — пример действительно успешных реформ, хотя в политике там, так же, как и в России, пока не произошло главного — мирной передачи власти от правительства к оппозиции на выборах. Но кроме этого там была пугающая монолитность общественного мнения в том, что касалось бывших грузинских республик. Ну, то есть чтоб все: и власть, и оппозиция, и студенты, и преподаватели, и рабочие, и колхозницы были согласны с линий правящей партии по вопросу об утраченных территориях — такое не встречается не только в мире западных демократий, куда Грузия просится кандидатом, но и в России.

В любой стране есть люди — даже в день, когда протрубит труба архангела и небеса свернутся, как свиток, — которые будут толковать о том, что справедливые границы родины должны быть шире нынешних и предъявят по этому поводу претензии явившемуся мессии: чего пришел, раз территориальная справедливость еще не восстановлена. Но в любой здоровой нации должны быть и другие. В Грузии таких не наблюдалось, и отсюда рождалось предчувствие, что это добром не кончится.

Весной 2008 года, за три месяца до войны, я поехал с подругой в отпуск возрождать старинную русскую традицию “путешествовать по Кавказу”. Я оказался, наверное, одним из последних русских туристов в Грузии, а тогда, в мае, — просто одним из редких, по крайней мере, судя по реакции тбилисцев. Пожилой банщик тифлисских серных бань, вызванный в “нумер”, где двести лет назад парился Пушкин, почему-то обрадовался и повторял, взбивая мыльный пузырь: “Давно москвичей не мыл!” В ответ на обычную туристическую попытку сфотографировать приглянувшийся дом с балконом, хозяйка зазвала к себе наверх, варила кофе и показывала пейзажи покойного мужа — фотографа-любителя.

Гостям из Москвы не пришлось долго гулять одним. В первый же вечер к гостинице подкатили на машине какие-то знакомые дальних знакомых и не отпускали до самого отъезда в сторону армянской границы. Пили “за великую русскую культуру”, “за дружбу предков, чтобы она продолжалась” и “за великий русский язык, чтобы его не забывали дети”, поминали Грибоедова. Это были грузинские врачи, успевшие отучиться в СССР, к ним периодически присоединялись депутаты парламента от партии власти, оппозиционеры и еще кто-то, кто пил и говорил тосты.

Между тостами я заметил одну странность, из-за которой мне показалось, что война на Кавказе, наверное, будет. Никто не говорил про Абхазию и Осетию в том духе, что насильно мил не будешь, и пускай себе идут, раз не хотят с нами жить. В 90-е в России было полно интеллигенции, которая была готова отпустить от России советские республики и даже Чечню. Сейчас ее меньше, но всё равно много. В Грузии я такой не встретил. Все говорили об Абхазии и Осетии просто как о кусках грузинской земли, а что там думают о себе их нынешние жители — дело десятое, передумают. Это как если бы Россия видела в Украине или Казахстане просто территории, которые надо вернуть, восстанавливая территориальную целостность государства по состоянию на 1991 г. Потому что там же половина русских, и еще Екатерина великая, и еще Ярослав мудрый, ну, и т.д. — читайте на соответствующих интернет-ресурсах. Но это у нас на соответствующих, а там — на всех.

В “европейской и демократической Грузии” почему-то никому не приходит в голову, что с Осетией и Абхазией можно поступить, как 20 лет назад “имперская Россия” поступила с самой Грузией. То есть признать их независимость. Эта возможность не обсуждается даже в дружеском застолье. Если взять любимый интеллигенцией лозунг, здесь готовы обсуждать “нашу”, то есть свою, свободу и не готовы обсуждать “вашу”. Государству, наверное, положено биться за свои территории. Но когда не встречается интеллигенция, которая — неважно, права она или нет — со своим государством не согласна, возникает ощущение, что в стране чего-то не хватает.

Хорошо, Грузия — демократия, и Грузия — Европа, а Тбилиси — Париж Кавказа. Тогда при чем тут “еще царь Давид-строитель, который начал объединять Грузию с Абхазии”? А если бы и начал — бывает, что и рыба гниет с головы. Где вы видели в Париже студенческую демонстрацию под лозунгом “Еще Людовик Святой ходил на Иерусалим!”. Или разговор двух биржевых трейдеров о том, что “еще Людовик XIV владел Фландрией. Поэтому долой Бельгию, искусственное создание британского и русского империализма!”. “Луи Каторз” находится там, где ему место: в музее, в антикварной лавке, в доме буржуа. В романе. В кино. В разговоре за домино во дворе. Но не в интеллектуальной элите.

И вот в Грузии, наконец, появилось то, что было у нас всегда — интеллигенция, готовая поговорить о свободе бывших собственных территорий. Люди, которые поняли, что в 1991 году распадалась не Россия, а СССР, то есть и Грузия тоже. Что с тех пор прошло 20 лет, и что раз независимость Грузии считается данностью, то независимость Абхазии, которая де-факто наступила тогда же, 20 лет назад, можно хотя бы обсуждать. Пусть не от избытка идеализма, а из самых практических побуждений (ну разве не ясно, что только признание Абхазии Грузией — единственный способ прекратить ее положение российского протектората?). Таких умников не большинство, а единицы, их никогда не будет большинство. Зато с их появлением Грузия стала нормальной страной, и ее перспективы, на мой взгляд, сильно улучшились.

Александр БАУНОВ