“Такой эксперимент над страной еще никогда не проводился”

Главными будут — исчезновение товаров, безработица и проблемы с экспортом энергоносителей, считает профессор экономики Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе и один из самых известных российских экономистов на Западе Олег Ицхоки. Мы поговорили с ним о том, как экономика будет приспосабливаться к этим шокам и что это будет значить для населения.

Три шока для российской экономики

— Из-за санкций экономику России ждет ряд шоков: инфляционный, валютный, технологический, бегство капитала и сокращение спроса. Какой будет главным?

— Это эксперимент над российской экономикой и над российским населением, который в таком масштабе никогда и нигде не проводился. Эксперимент над страной, которая экономически в целом была благополучна, в которой уровень дохода, по мировым меркам, был выше среднего. Для нас, экономистов, попросту нет аналогий для сравнительного анализа. Сложно даже представить масштабы кризиса, и вряд ли само это слово адекватно ситуации.

Действительно, шоки будут разнообразные. Когда происходит закрытие экономики такого масштаба, возникает много разных источников кризисных изменений. И сейчас сложно сказать, какой из них окажется наиболее чувствительным. Но можно предположить, что основным шоком станет то, что из экономики начнут пропадать товары. Все, что сейчас происходит с валютой, инфляцией, с потоками капитала — это в некотором смысле второстепенно. Основная проблема — это нехватка товаров и услуг в разных частях экономики.

И тут сразу будет происходить несколько вещей. Первая — это, конечно, то, что закроется импорт каких-то ключевых компонентов. Такие компоненты могут играть относительно небольшую роль с точки зрения стоимости (это может быть 5-10% стоимости товаров), но без них нельзя завершить процесс сборки, чтобы сделать продукт до конца. Это значит, что нехватка этих компонентов может оказаться ключевой и какие-то товары просто пропадут. И такие нехватки спровоцируют каскадный эффект, ведь если в экономике пропадает один товар, это часто приводит к проблемам с производством других товаров.

— Вы имеете в виду технологический шок? Эмбарго на поставку комплектующих, микроэлектроники, чипов и прочих товаров — все это приводит к тому, что у нас будет просадка в автомобилестроении, в промышленности, авиации.

— Правильно. Но сложно сейчас увидеть всю картину. Представьте, что существует конвейер, на котором полностью российское производство. И этот конвейер работает, но происходит какая-то поломка. И если какие-то компоненты этого конвейера произведены, скажем, в Германии, то быстро заменить их не получится — в итоге одна простая деталь может остановить все производство.

Мы не знаем, в каких отраслях такие сбои будут происходить, это сложно предсказать. Все говорят про автомобилестроение, авиацию, но это будет происходить и в большом количестве других отраслей.

Именно процесс подстройки к таким вызовам делает этот шок таким необычным, ведь обычно экономика плавно и медленно приспосабливается к разного рода шокам. Ковид — один из примеров такого большого шока, но тогда выходили из строя только какие-то отдельные части процесса, какие-то поставки остановились сначала из Китая, а потом из других стран. Но вот представьте, что Россия закрывается практически от всего мира одновременно — это шок гораздо большего масштаба. Приспосабливаться придется долго — возможно, на это уйдет несколько лет. Это к вопросу о том, что многие вещи могут быть произведены в России — и в конечном итоге они будут произведены в России, но процесс первичного приспособления будет длительным. Это вторая мысль.

А третья заключается в том, что очень много компаний ушло с рынка. И это тоже уникальная ситуация — речь не просто об ограничении импорта, а об остановке заводов, торговых центров, ресторанов, простой или увольнение работников. И это тоже беспрецедентный шок, это огромная редкость, когда компании просто оставляют капитал и отказываются продолжать работать. Они обещают выплачивать работникам зарплаты в течение какого-то периода, но если они не вернутся в ближайшее время и не начнут работу, то очевидно, что Россию ждет массовая волна увольнений.

Когда мы говорим про рецессию, то обычно это спад на 1-2% ВВП и в таких ситуациях мы ожидаем рост безработицы примерно в два раза больше, чем спад производства. Сейчас, как вы знаете, существует широкий спектр прогнозов падения ВВП России по итогам текущего года — от 10% до 30% (проправительственный российский ЦМАКП ожидает спада ВВП России в 2022 году на 6,3-6,6%, бывший главный экономист Всемирного банка Бранко Миланович оценивает падение экономики в 2022—2023 году в 8-12%, IIF ждет спада на 30% в 2022 году. — The Bell).

При этом очевидно, что российская экономика сильно отличается от западных экономик тем, что большая доля рабочих мест — близко к 50% — напрямую или косвенно связана с государством. Государство не будет увольнять людей с этих рабочих мест. Зато в частном секторе избежать массовых увольнений, как сейчас кажется, не получится.

Последствия могут быть разные. Во-первых, когда человек теряет зарплату, государство выплачивает пособие по безработице, но в России оно очень низкое, и государству придется пытаться поднять эти пособия (последний правительственный проект плана по поддержке экономики не предполагает повышения пособия по безработице. — The Bell). В любом случае, если будет кризис безработицы, с которым Россия на самом деле никогда еще не сталкивалась, государству придется как-то приспосабливаться. Мы не знаем как — может быть, оно будет запрещать предприятиям увольнять людей, платить предприятиям компенсации, чтобы они поддерживали занятость, либо повышать пособия по безработице.

Но так или иначе важно понимать, что когда происходит падение доходов — либо в результате безработицы, либо из-за того, что зарплаты в реальном выражении уменьшаются, — это приводит к сильному падению спроса. Первый шаг приспособления экономики будет выражаться в том, что люди сильно изменят структуру своего потребления, откажутся от многих вещей, которые не жизненно необходимы. К этому относится большая часть сферы услуг — сферы, которая занимает огромное количество людей. В этом как раз и заключается причина, почему рост безработицы обычно больше, чем падение ВВП. Потому что есть такой кумулятивный эффект. Один человек теряет работу, снижает свои расходы, и это приводит к потере работы еще кого-то — как правило, в сфере услуг. Как будет происходить процесс приспособления здесь — это ключевой вопрос, потому что Россия с этим никогда не сталкивалась.

— Может ли быть такое, что российская экономика не сможет приспособиться? Может ли быть такое, что введенные ограничения, уход из страны западных компаний действительно разрушат экономику?

— Это интересный вопрос. Экономическое равновесие так или иначе всегда существует. Оно может быть очень плохим, катастрофическим с точки зрения потери благосостояния населения, но так или иначе экономическое равновесие существует. Что интересно, про политическое равновесие такого сказать нельзя. Может оказаться, что спад экономики будет таким сильным, что политический режим не сможет это пережить. Аналогия напрашивается сама собой: экономические проблемы позднего СССР привели к разрушению политического режима. Давайте вспомним, что происходило в 80-е, а потом и в 90-е годы, когда было огромное количество государственных рабочих мест, а зарплаты при этом не выплачивались месяцами. Экономическое равновесие существовало и тогда, но люди вынуждены были сильно снижать свое потребление. И они начали протестовать, но не по политическим причинам, а потому что очень сильно теряли в благосостоянии.

— Ждут ли экономисты, что нынешний провал экономики и падение доходов россиян вызовут социально-политический кризис в России?

— Это очень сложно предсказывать, потому что тут сталкивается целый ряд факторов. С одной стороны, есть [“специальная военная операция”]*, и мы знаем, что люди готовы терпеть, когда им объясняют, что сейчас надо переждать, сплотиться. Во всех странах есть такой эффект — когда происходят катаклизмы, люди из-за неопределенности сплачиваются вокруг своего лидера, потому что они на него полагаются.

А с другой стороны, это будет беспрецедентное падение благосостояния, и в какой-то момент люди могут начать винить политическое руководство. И вот как эти два фактора будут сталкиваться между собой — сложно предсказывать, но очевидно, что чем дольше продолжается [“специальная военная операция”]*, тем больше второй фактор будет доминировать над первым.

— Что касается благосостояния населения. Как долго Россия сможет поддерживать заявленные огромные социальные расходы: от индексации пенсий выше инфляции, пособий на детей до выплаты материнского капитала и др. Как долго продержится бюджетная система?

— Это следующий вопрос, который следует обсудить. Но, если выделять, я бы выделял вначале два шока — невозможность производить и импортировать целый спектр товаров, и второй шок — безработица, вызванная уходом компаний и спадом производства. Третьим шоком может стать проблема с продажей энергоносителей — если “военная операция” продолжится, мы можем ожидать, что Европа откажется или сократит импорт российской нефти, которая уже сейчас продается с большими скидками. Это сократит валютную выручку от российского экспорта.

Полной автаркии российской экономики, тем не менее, пока нет, поставки продолжаются. Кроме того, всегда есть серые, черные рынки, где можно покупать иностранные товары, компоненты. Всегда можно пытаться наладить новые поставки с Китаем, Индией, другими странами, которые захотят торговать с Россией. В этом смысле нельзя недооценивать экспортные доходы — они по-прежнему очень важны.

Есть два механизма, которые могут работать при такой санкционной блокаде. Первый — когда есть экспортная выручка, которую можно не возвращать в Россию, а за счет нее налаживать какие-то поставки товаров. Это то, что мы видели во многих странах, попавших под санкции. Второй вариант связан с отправкой экспортной выручки в бюджет и использованием ее внутри страны. За счет этого можно получать ресурсы, чтобы продолжать платить зарплаты, пособия и пенсии, используя валютную выручку, которая играет огромную роль для бюджета на фоне сильной девальвации рубля и спроса на валюту со стороны населения. Именно валютная выручка позволяет не прибегать к печатанию денег в России. Потеря этой выручки вызовет сложности с получением импорта, за который надо платить валютой. А вторая проблема в том, что без нее российский бюджет ждет дефицит.

Кажется, что развилка сейчас такая — если не будет европейского эмбарго на энергоносители, то не будет и большого бюджетного дефицита, у государства по-прежнему будут ресурсы платить зарплаты, пенсии и пособия, не печатая большого количества денег.

Если мы переходим в более автаркический режим, где нет этой валютной выручки в бюджете, то очевидно, что бюджет становится дефицитным. В этом случае государство столкнется с тем, что не сможет выполнять свои социальные обязательства. Тогда мы ожидаем, что правительство заставит ЦБ начать монетизировать эти обязательства, то есть фактически печатать рубли, чтобы выплачивать зарплаты и пенсии. Надо сказать, что это то, чего Россия не делала никогда. Несмотря на провалы других институтов, политических или судебных, в России финансовая, монетарная политика оставалась на высоком уровне. С макроэкономической точки зрения в России не было существенных проблем.

Ключевая проблема заключается в том, что объем товаров и услуг, которые российская экономика может произвести, резко сокращается. И дальше приспособление будет происходить либо за счет безработицы, либо государство сократит социальные выплаты, либо будет инфляция и реальная покупательная способность зарплат и пенсий упадет. Но в любом случае это результат падения возможности экономики производить товары и услуги. Отталкиваться всегда надо от этого.

Печатный станок, национализация и шок роста издержек

— Все эти три варианта, которые вы озвучили, неизбежно ведут к обнищанию населения.

— Очевидно, что это будет падение благосостояния, которое Россия не переживала с начала 90-х годов. Когда мы говорим о политике государства — что оно может сделать и что не может — нужно понимать, что предотвратить этот спад доходов россиян просто невозможно, он уже заложен. Мы будем наблюдать, как он будет разворачиваться в ближайшие недели и месяцы, но он заложен, и у государства нет инструментов, чтобы его остановить. Государство может использовать некоторые инструменты, чтобы его сгладить. И есть риск, что государство будет использовать эти инструменты неверно под политическим давлением на ЦБ и на Минфин.

— Не могли бы вы привести пример таких инструментов?

— Государство может просто начать печатать деньги. Мандат ЦБ заключается в том, чтобы этого не делать, — но при политическом давлении избежать этого будет очень сложно, а эмиссия неизбежно приведет к ускорению инфляции. Вопрос в том, что хуже для экономики: приспособление к шокам без инфляции или инфляционное приспособление. Это на самом деле открытый вопрос. Возможно, какой-то значительный уровень инфляции — это сейчас правильно для экономики. Альтернативы — это отказ государства от выполнения своих обязательств по выплате зарплат и пенсий, и, возможно, это худшая альтернатива.

Когда вы говорите слово “обнищание”, сразу возникает вопрос — обычно мы говорим о самых незащищенных слоях населения, у которых и так были низкие зарплаты, не было существенных сбережений, тут действительно государство может выбрать, по кому сильнее ударит кризис. Если будет значительная инфляция, но государство будет продолжать выплачивать зарплаты, пенсии и пособия по безработице, то это может быть правильным использованием инструментов. Если государство откажется это делать, это может привести к катастрофе. И мы не знаем, что политически будет проще сделать: отказаться от выплат, снизить их или пойти на ускорение инфляции из-за печатания денег. Правильная политика государства в данных условиях, если бы оно заботилось о людях, в первую очередь думать о самых незащищенных слоях населения и сделать так, чтобы они не потеряли свои доходы. Во время коронавируса государство не сильно заботилось об этой проблеме. Но надо понимать, что шок сейчас будет существенно больше.

Есть также путь ценовых ограничений. Экономисты считают эту меру одной из самых неэффективных в обычное время, но в военное время страны прибегают к ценовому контролю. Полагаю, что политическое давление будет направлено на то, чтобы решить проблему инфляции с помощью этого инструмента. Но ценовые ограничения не решают проблему инфляции. И если ЦБ будет печатать деньги, а правительство — параллельно пытаться использовать ценовой контроль, это может привести к катастрофическим последствиям. Но политически именно это сочетание может казаться самым простым. Например, что происходит в условиях, когда компании заставляют не менять цены? Они будут терять деньги, что приведет к закрытиям бизнесов, а это дополнительная потеря рабочих мест. Еще одно последствие — дефицит. Можно себе представить, что супермаркеты не закроются, но ряд товаров просто будет недоступен. И наконец, финальный аккорд такой политики — национализация бизнеса. Национализация в том смысле, что государство с ограниченной компетенцией тем не менее возьмет на себя прямое экономическое управление попавшими в сложную ситуацию предприятиями.

— Но председатель ЦБ Эльвира Набиуллина уже публично заявила, что она против искусственного сдерживания цен и что ЦБ не пойдет на печатание денег.

— Совершенно справедливо. Но Россия еще не вступила в фазу острого кризиса.

— А когда она наступит?

— Сложно сказать, так как неясно, какие производственные цепочки и в какой момент начнут давать сбой. Это скорее вопросы недель или нескольких месяцев. Но к лету наверняка многие эффекты начнут чувствоваться остро. Вопрос, как долго предприятия, которые сейчас не работают, будут готовы платить своим работникам зарплаты. Надо смотреть на сбой производственных цепочек и массовых увольнений. Я думаю, что это вопрос нескольких месяцев. И к лету в этот момент начнется момент сложных решений, когда делать то, что правильно, станет политически невозможным.

— А правительство и ЦБ могут что-то сделать, чтобы не довести до этого края? Как России обеспечить базу для импортозамещения в условиях, когда все отказываются иметь с ней дело?

— Тут есть опыт иранской экономики и других экономик, на которые накладывали санкции. Очевидно, что будет поиск каких-то серых схем, стран-контрагентов, которые будут, несмотря на санкции, торговать с Россией. В этом смысле принципиально важно сохранение валютной выручки от продажи нефти, потому что ее можно будет использовать для поставки товаров через третьи страны. 

Пример, который хорошо помнить, это Беларусь — страна без выхода к морю и природных ресурсов, которая одновременно стала крупным экспортером (российской) нефти и крупным экспортером морепродуктов в Россию. Беларусь покупала морепродукты в Польше и продавала их России — таким образом обходились контрсанкции. Но западные страны будут достаточно четко следить за выполнением санкций и накладывать вторичные санкции на контрагентов. И если мы говорим про Китай, то крупные китайские компании боятся вторичных санкций, но всегда будет огромное число компаний поменьше, которые захотят сделать прибыль на этом и какое-то время торговать с Россией, пока не попадут под санкции. 

Россия будет переплачивать в два, три раза за то, чтобы обходить первичные и вторичные санкции, но так или иначе за какое-то время этот рынок наладится. Где-то контроль будет более серьезным: например, поставку деталей Boeing и Airbus наверняка будет сложнее осуществить, чем поставку каких-то относительно более простых компонентов для конвейеров — например, для производства сельскохозяйственной продукции. Приспособление произойдет, но это тоже будет шок роста издержек. Если есть нехватка товаров или за них приходится платить вдвое или втрое больше, то это тоже приводит к сжатию экономики.

Роль Китая, санкций и глобальные последствия для мировой экономики

— Можно ли ожидать ограничений на выезд россиян за рубеж под давлением экономических или демографических факторов? Сейчас из России уезжают образованные россияне, в частности IT-сотрудники. К тому же естественная убыль ускорилась из-за пандемии.

— Эти факторы нельзя недооценивать. Мы знаем, что с начала [“специальной военной операции”]* из России уехало несколько сотен тысяч человек, но если сравнить это с числом людей, которые были вынуждены покинуть Украину, это на порядок меньше, а страна все-таки более чем в три раза больше. Конечно, с одной стороны — это массовое бегство, с другой — большинство россиян не смогут уехать, так что речи о потере миллионов людей, что важно с точки зрения рабочей силы, не идет. Но уезжают те люди, которые имеют наибольшее количество ресурсов как финансовых, так и с точки зрения человеческого капитала. Это другой источник проблем, но в данный момент закрытие границ по экономическим причинам — это второстепенный вопрос. Впрочем, важно понимать, что люди, которые принимают решения в России, — это люди с советским образом мышления и памятью из СССР. Железный занавес был одним из инструментов тогда. Для него нет серьезных оснований (он не сможет решить какую-то экономическую проблему), но если люди руководствуются тем, что они помнят, то это возможно.

Интересный вопрос — кто в этом случае больше пострадает: более бедные или более богатые слои российского населения. Экономисты всегда говорят, что более бедные слои населения страдают сильнее от экономического спада, но в контексте России важно понимать, что на самом деле средний россиянин никогда не был богатым человеком. В структуре потребления среднего россиянина импорт не играл такой огромной роли: например, качество медицинских услуг не было очень высоким для среднего россиянина. Богатые россияне — верхние 10-20% — они получали более высокого уровня медицинские услуги и полагались гораздо больше на импортные компоненты в этих услугах. 

В этом смысле кто пострадает сильнее? Всегда страдает бедное население, потому что у них нет ресурсов, сбережений, чтобы сгладить шок для себя. Для среднего россиянина доля импорта в корзине потребления не такая большая, для него эффекты будут происходить за счет общего спада экономики. С другой стороны, очень сильно пострадают люди, образ жизни которых полагался на импортные товары, в частности электронику, авиаперелеты, медицинские услуги. Отрасль электроники — отдельный вопрос, большая ее часть не собирается в России, электроника ввозилась как готовый товар. Очевидно, что будет дефицит электроники высокого качества, которая будет заменяться поставками из Китая.

— Одной из самых неожиданных и смертоносных санкционных мер стала заморозка резервов ЦБ. Что ЦБ рационально сейчас сделать с оставшимися в доступе золотом и юанями. Насколько адекватна позиция российского регулятора сейчас? Допускаете ли вы, что золотовалютные резервы России могут стать контрибуцией Украине?

— Украина будет подавать в суд на Россию за разрушение страны и экономики. Международный трибунал будет принимать решение по этим вопросам. Очевидно, что замороженные активы России могут быть использованы в качестве расплаты. Это может произойти в ближайшие два-три года.

Вы совершенно верно сказали, что это [заморозка валютных резервов ЦБ] стало абсолютно неожиданной мерой, но, возвращаясь к тому, что я сказал в самом начале: все, что сейчас происходит с экономикой России, — это эксперимент, который никогда в мировой экономике не проводился. И важно понимать, что Россия к этому эксперименту подошла совершенно неподготовленной. Я не говорю, что этот эксперимент нужно было делать. Это людоедский эксперимент. Очевидно, что финансово-экономический блок правительства и ЦБ не знали, что будет полноценная [“специальная военная операция”]*. Их предупреждали об отключении от SWIFT, что является относительно маленькой мерой в сравнении с сегодняшними санкциями. Они к отключению от SWIFT готовились и могли с этим справиться, в отличие от санкций против резервов ЦБ. Сейчас ситуация такова, что в краткосрочной перспективе никто не хочет совершать транзакции с российским ЦБ, поскольку это институт, попавший под санкции. Пока никто не знает, как с ним можно иметь дело. Со временем найдутся серые и черные контрагенты, которые не будут бояться санкций и будут производить транзакции, и действительно можно будет продать часть золотовалютных резервов, которая осталась незаблокированной. 

В этом смысле все смотрят на Китай. Мы с вами обсудили, что первый ключевой вопрос сейчас  будет ли эмбарго на российские нефть, газ и уголь, а второй ключевой вопрос — какую позицию займет Китай.

Китай находится в сложной ситуации: с одной стороны, Пекин в абсолютном шоке от [“специальной военной операции”]*, в Китае явно ее не ожидали, к тому же Китай всегда высказывается за территориальную целостность стран из-за вопроса Тайваня. Китай не хочет, чтобы другие страны объявили Тайвань независимым государством по примеру того, как Россия любит делать с анклавами в разных странах. Для них эта часть альянса с Россией неприемлема. Вместе с тем, Китай сейчас находится в противостоянии с США, и с геополитической точки зрения Пекин не хочет, чтобы украинский конфликт закончился поражением России, что для них будет означать победу Вашингтона. То есть, с одной стороны, Китай хочет поддержать Россию, но с другой — [“специальная военная операция”]* для них кажется неприемлемой. Никто не знает, какое решение примет Пекин. Сейчас идут переговоры между США и Китаем, которые происходят на фоне очень недружелюбной политики между двумя странами в последние шесть лет. Так или иначе Китай понимает угрозу разрастания украинского конфликта, экономического спада в мировой экономике.

Перед Пекином дилемма: как в ближайшие недели/месяцы общаться с Россией, поддерживать ее открыто, то есть давать обещания, что будет налажена торговля через Китай, Китаю можно будет продать оставшиеся золотовалютные резервы, получать технологии и др. Или же сказать России, что ничего подобного не будет. Это ключевой открытый вопрос, за которым надо очень внимательно следить, потому что Китай может стать экономическим тоннелем для России, через который можно будет совершать транзакции, импортировать товары и технологии, если политически Пекин примет решению поддержать Москву.

— Это сделает Россию фантастически зависимой от Китая?

— Совершенно справедливо. Китай думает горизонтами не месяцев и годов, а горизонтами десятилетий и пятидесятилетий. Очевидно, что у Китая есть территориальные претензии к России, и если сейчас Китаю выгодно быть в альянсе с Россией, то нельзя рассчитывать, что это не изменится через 5-10 лет, когда Россия окажется в более слабом положении. В долгосрочной перспективе с точки зрения России как страны альянс с Китаем просто опасен. А в краткосрочной перспективе, как мы уже обсуждали, Россия будет переплачивать вдвое и втрое за все те же самые товары и продавать все, что у нее есть, с большой скидкой. Когда ты зависишь так сильно от одного большого игрока, это приводит к очень невыгодным экономическим сделкам.

— Сейчас на Россию обрушились санкции практически со всего мира. Как вы считаете, может ли это заставить власти прекратить “военную операцию” и изменить внешнюю политику?

— Россия начала эту [“специальную военную операцию”]* без серьезного анализа, что произойдет с экономикой. Экономику отдали на откуп. Я так понимаю, что финансово-экономический блок правительства и ЦБ спросили: справитесь? Они сказали: справимся,  не зная при этом, что будет. Мир поставлен в такие условия, что закрыть глаза на происходящее, как закрывались глаза на войну в Сирии, невозможно по ряду причин — в частности, потому что эта [“специальная военная операция”]* происходит очень близко к центру Европы, [“специальная военная операция”]* против страны, которая находилась на пути демократического развития. Из-за того что у России есть ядерное оружие, мир понимает, что нельзя вступать в этот конфликт военным образом. И остается один инструмент — экономические санкции. Поскольку остановить [“специальную военную операцию”]* таким инструментом очень сложно, то действительно ничего не остается, кроме как вводить санкции по полной программе. 

Избиратели в Европе задаются вопросом: сделало ли их государство все, что оно может, чтобы остановить [“специальную военную операцию”]*? Люди в демократических странах не любят геополитику, они любят свое благосостояние и голосуют за него. Но, как видите, протесты в Германии показали, что уровень недовольства среди населения тем, что правительство не делает все, что возможно, чтобы остановить Россию, достаточно высокий, и это становится даже для демократической страны серьезным вопросом. Поэтому сегодня всерьез обсуждается отключение от российского газа, которое для Германии приведет к существенной потере благосостояния. Но население видит, что происходит в Украине, и не способно терпеть.

Можно ли экономическими санкциями остановить [“специальную военную операцию”]*, спрашиваете вы. То, что мы видим, это то, что решения в России принимаются очень узким кругом лиц. Очевидно, что у власти нет никакого формального мандата от российского населения. Смерти с обеих сторон — никого не волнуют, как и потеря благосостояния 144 млн россиян. Идея санкций, чтобы они работали через потерю благосостояния россиян и таким образом влияли на решения, принимаемые в Кремле. Но такого механизма нет, тут никаких иллюзий. Но есть два других механизма. В среднесрочной перспективе — 3-6 месяцев — возможен социальный протест в России, который может повлиять на решения в Кремле (по крайней мере, раньше там достаточно чутко относились к социологии и изменению общественного мнения). Второй механизм — деньги, которые Россия получает за экспорт энергоносителей, используются в том числе для финансирования [“специальной военной операции”]*. Поэтому в Европе принято решение отрезать финансирование по максимуму. Именно из-за этого были введены санкции против ЦБ. И именно из-за этого с большой вероятностью будет введено полное или частичное эмбарго на импорт энергоносителей из России. Этот механизм может остановить [“специальную военную операцию”]* в пределах трех-шести месяцев, особенно если Китай не будет поставлять оружие России. Отсутствие финансовых ресурсов — это способ ее остановить, но, к сожалению, он не работает на интервалах недель.

— Как “спецоперация” и санкции скажутся на глобальной экономике и инфляции?

Мы видим, что месяц [“специальной военной операции”]* привел к замедлению темпов роста мировой экономики и усилению инфляционного давления. Центробанки будут пересматривать свои прогнозы по росту цен и повышать процентные ставки. Очевидно, что будут использованы фискальные ресурсы. Например, в Европе будут компенсировать населению рост цен на энергоносители, что в итоге приведет к росту глобального государственного долга, который и так сильно вырос во время коронавируса. Мировая экономика находится в фазе быстрого восстановительного роста после пандемии. Эти темпы будут снижены, а беспрецедентно высокая глобальная инфляция 6-7% продолжится, что однозначно является плохим развитием событий. Но если [“специальная военная операция”]* затянется или не дай бог перекинется на соседние страны, то это будет экономический кризис совершенно другого масштаба в пределах Европы, а экономический спад Европы приведет к спаду мировой экономики.

Своими действиями Путин сплотил страны Запада — это достаточно удивительный эффект. Мы наблюдали долгосрочный процесс падения влияния США в мировой экономике в последние 15 лет, а сейчас, кажется, происходит возрастание роли европейского альянса с США как политического и военного, так и экономического, что в целом укрепляет экономику США. [“Специальная военная операция”]* в Украине — колоссальный шок для мирового устройства — вероятно, самый большой в XXI веке.

* Словосочетание “специальная военная операция” используется в тексте по требованию российских властей, под угрозой “закона о фейках”, который грозит журналистам и обычным гражданам 15-летней уголовной ответственностью.

Юлия СТАРОСТИНА