Спаситель на белом танке

 “…Плохие дороги? Танки и по таким пройдут! Строить их потом будем, когда некому будет разворовывать бюджет…”

“…Сейчас необходим мгновенный выбор между классической латиноамериканской хунтой и операцией “Валькирия”, дабы спасти то, что осталось от Украины с нынешними “менеджерами”…”

“…Нас только хунта спасти может. Увы…”

“…Це ж так просто. Літерний літак гарно підсвічується, одна ракета і країна вільна. Невже серед офіцерів не залишилось патріотів?”

“…Може, досить уже покірно мовчати військовим, да устроить военный переворот?”

“…Военная хунта спасет Украину!!!“

Как вы, наверное, догадались, приведенные выше цитаты — выжимки из “постов” на отечественных интернет-форумах. (Стилистика, орфография и пунктуация сохранены). Решил поинтересоваться, насколько распространена среди продвинутых юзеров идея “очистительного вооруженного переворота”. Выяснилось — более чем. Приведенный выше список — толика малая. 

Сильная рука, сжимающая автомат 

Популярность тезиса косвенно подтверждается результатами разнообразных замеров общественного мнения. Разумеется, ни одна социологическая фирма не рискнет напрямую спросить респондентов, готовы ли они утопить в цветах танки, держащие курс на Банковую. Но, скажем, вопрос о приверженности так называемой “твердой руке” в опросники попадает периодически. Свежих изысканий на данную тему не встречал давно. Что не удивительно — точкой зрения населения по этому поводу обычно интересуются в канун президентских выборов. В 2009-м это проделали “Фонд Общественное Мнение — Украина” и Research & Branding Group. Результаты исследований повергли в ужас либерально настроенных граждан. Согласно данным “ФОМ — Украина”, более 70% поддержали мнение о том, что “только сильный лидер твердой рукой может навести порядок и наладить дела в стране”. Зондаж почвы, организованный компанией R&B, выявил еще более консервативные настроения: около 80% опрошенных согласились с тем, что Украине необходима “сильная рука”. При этом 36% граждан выразили готовность пожертвовать своими гражданскими свободами во имя стабилизации. 

Безусловно, под пресловутой “твердой рукой” можно понимать не только Гитлера, Сталина, Пиночета или Франко, но и, скажем, де Голля, Тэтчер, Франклина Рузвельта либо Индиру Ганди. Впрочем, недавний опрос, проведенный Киевским международным институтом социологии (в рамках проекта, инициированного российским “Левада-центром”), дает дополнительную пищу для размышлений. Подробнее об этом исследовании вы сможете прочитать в материале Ирины Кириченко “Призрак Сталина бродит по СНГ”. Я же предлагаю остановиться только на трех цифрах. 34% украинских граждан считают Сталина мудрым рулевым, приведшем свою страну к мощи и процветанию, 15% хотели бы жить при таком вожде. Наконец, 27% убеждены, что наш народ никогда не сможет обойтись без руководителя такого типа как Сталин, который придет и наведет порядок. 

Тезисы о “насильственном освобождении народа”, “наведении порядка карательными мерами”, “силовом принуждении к законности” весьма популярны и объяснимо привлекательны. Подобное решение подкупает, во-первых, кажущейся простотой. Во-вторых, предполагается, что проблему решат за тебя. Мысль о том, что ее решат, в том числе, и за твой счет, отгоняют как вредную. 

Некоторые наблюдательные эксперты обращают внимание на примечательную деталь: если ранее чудесный спаситель ассоциировался с диктатором-единоличником, то в последнее время (во всяком случае, в сетевых обсуждениях) все чаще взывают к коллективному военному разуму. Если законопослушные социологи боятся произнести вслух слово “хунта”, то безнаказанные анонимные юзеры склоняют его с завидным удовольствием. В потенциальных мессиях-одиночках обыватель, похоже, разочаровался. Он ждет будущего спасителя не на белом коне, а на белом танке. Можно спорить о масштабах популярности идеи “освободительной хунты”, но то, что она уже достаточно популярна — бесспорно.

Отчего?

Значительное число граждан не удовлетворено происходящим в стране, но при этом большинство слабо верит в способность действующих политиков изменить ситуацию к лучшему. Мало кто из соотечественников верит и в собственные силы. Посему для какой-то (допускаю, достаточно большой) части недовольных единственной альтернативной кажутся военные. 

Причины — на поверхности. Они — сила, они дисциплинированы, они решительны (а каким еще, с точки зрения обывателя, должен быть носитель погонов?). Вполне возможно, что на выбор влияют представления об офицерстве как сообществе людей чести и долга. Как о социальной группе, априори патриотически-настроенной. Кто-то склонен считать армию наименее коррумпированным государственным институтом. 

Многие догадываются, что подобные воззрения, скорее архаичны, нежели реалистичны. Но так хочется во что-то верить и на кого-то полагаться. Забавная штука: кого не спроси, никто не жаждет отдавать сына в армию, всякий сильно сомневается в боеспособности родных вооруженных сил. Пузатый ограниченный хам — ассоциация, возникающая при слове “генерал” если не у каждого, то у каждого второго. Но при этом уровень доверия к армии остается достаточно высоким. По недавнему утверждению директора военных программ Центра Разумкова Николая Сунгуровского, больше украинцы доверяют лишь церкви и журналистам. 

Разуверившийся во всем и во всех обыватель подсознательно надеется, что человек с ружьем если и не защитит его от внешних врагов, то хотя бы освободит от врагов внутренних — алчных правителей, болтливых политиканов, ненасытных олигархов, продажных судей, вороватых чиновников, беспомощных управленцев. Пришел — увидел — расстрелял… 

Способны ли наши военные оправдать подобные ожидания? Едва ли. К счастью. 

В мае прошлого года на некоторых сайтах появилась ошеломляющая информация о том, что СБУ сумела предотвратить военный переворот. Со ссылкой на официальных представителей Службы безопасности сообщалось: группа действующих и отставных офицеров и генералов планировала силой сместить Виктора Януковича и установить в стране режим чрезвычайного положения. Утверждалось, что арестовано 17 потенциальных путчистов. Неизвестно, что в этой новости изумило больше — готовность отечественного офицерства на вооруженный поход против власти или способность отечественной спецслужбы раскрывать заговор. Пока общественность оправлялась от шока, пришла успокоительная весть — “сенсация” является “уткой”. 

Ложечка нашлась, но осадок остался. Граждане, предрасположенные к конспирологии, погрузились в полумечты-полурассуждения. А вдруг… А может…

Так может или нет? Поразмышляем. 

Когда возникают военные перевороты? 

Как правило, подобный сценарий предполагает наличие нескольких условий. 

Первое: низкий уровень общественного доверия к элитам вообще и к власти, в частности; несостоятельность государственной системы; отсутствие у правящего режима эффективных механизмов противодействия заговору и защиты от посягательств на власть. Уверенная в себе, организованная власть успешно противостоит военным путчам, как это было в апреле 1961-го во Франции, в феврале 1981-го в Испании) 

Второе: наличие в стране комплекса острых социально-экономических проблем. Чем больше недовольных и поводов для недовольства, тем выше уровень открытой либо латентной поддержки вооруженных заговорщиков. Способных предложить рецепт простого и быстрого излечения от любой болезни. При помощи одной таблетки. 

(Может быть, и некстати, но мне припомнился персонаж из моей армейской юности, военврач капитан Бич (вот уж, поистине, у Бога особое чувство юмора). Сей офицер пытался исцелить всех страждущих при помощи двух чудодейственных снадобий — витаминов “Ундевит” и зеленки. Независимо от того, с каким недугом к нему являлся болезный, — с гриппом, растяжением, диареей или гонореей. Логика армейского эскулапа была безупречной. Он считал, что всякий приходящий — симулянт. И всякий симулянт — бездельник. А лучшее лечение от безделья — работа, отвлекающая не только от мыслей, но и от болей, если таковые действительно присутствуют. Потому, насыпав в ладонь пациента горсть драже и убедившись, что достойной цели для “озеленения” на его теле нет, он настоятельно рекомендовал страдальцу возвращаться в расположение и не отвлекать его от несения службы. Кроме того, складывалось впечатление, что войсковой лекарь не располагал необходимыми лекарственными средствами и профессиональными знаниями. Зато был твердо убежден в правильности избранной им терапии. Изучая историю хунт, автор этих строк пришел к выводу, что из товарища капитана получился бы образцовый военный правитель). 

Но вернемся к серьезному. Третье условие: слабость демократических институтов и недоразвитость гражданского общества. Военные приходят к власти в тех странах, где свободой не дорожат, ее не готовы защищать (тем более, ценой собственной жизни), ею способны жертвовать ради получения неких дивидендов. Успех вооруженного заговора возможен, если значительная часть населения элементарно недооценивает степень угроз и характер ограничений, связанных с приходом к власти хунты либо военного диктатора. Скажем, в Греции времен “черных полковников” даже сторонники режима не были готовы к некоторым новациям правителей в мундирах. Например, к запретам носить короткую юбку и отпускать длинные волосы. А еще бравые вояки требовали брать разрешение властей на проведение любого мероприятия, численность участников которого превышала трех человек. Включая свадьбы, дни рождения и тихие семейные вечеринки. Исповедующие застолье греки испытали шок.

Есть примеры и пожестче. Исследователи диктатуры Пиночета обращали внимание на характерную деталь: многие из чилийцев, изначально приветствовавших проведение антикоммунистических репрессий, были поражены масштабом, жестокостью и спешностью расправ.

Четвертое. Чаще всего, военные выходят на передовую политической борьбы там, где опыт государственности невелик, а в массах доминируют патерналистские настроения. Образно говоря, в таких странах многие подсознательно привыкают к бесплатной тарелке супа. При этом большинство недовольно и качеством еды, и чистотой тарелки, не говоря уже о размере порции. Кто-то способен добровольно отказаться от подачки и готов зарабатывать на хлеб с маслом самостоятельно, но таковых меньшинство. Прочие требуют долива и добавки. Коли их в обществе — критическая масса, а запасы супа на исходе, — жди переворота. 

Разумеется, из этого правила, как и из многих других, существуют исключения. Но факты упрямо указывают на то, что большинство военных заговоров приходится на бывшие колонии либо осколки империй. Хрестоматийный пример — “черный континент”. Если верить открытым источникам, в тропической Африке с конца 40-х до середины 80-х прошлого века зафиксированы
56 удачных и 65 неудачных переворотов. За этот период 68 глав государств были насильно отстранены от власти, из них около 20 казнены. Еще одна классическая постколониальная история — Южный Вьетнам. Там, в период с 1963 по 1965 гг. произошло 13 мятежей, организованных армейцами.

Есть и вполне европейские примеры: возникшие на руинах империй независимые Польша, Литва, Латвия и Эстония пережили военные перевороты, приведшие к власти, соответственно, в 1926-м — Юзефа Пилсудского и Антанаса Сметону, в 1934-м — Карлиса Ульманиса и Константина Пятса. 

Пятое. Выдвижение военных на авансцену часто стимулируется наличием некоей общенациональной угрозы, реальной либо надуманной. А еще — готовностью населения поверить в то, что именно военные (и только военные) способны эту угрозу отвести или хотя бы уменьшить ее масштабы. Поводом может выступить что угодно — потенциальная “большевизация”, разгул терроризма, предчувствие гражданской войны, сепаратистские настроения, территориальные претензии соседей. Или, например, масштабная коррупция. Искоренить ее обещали греческие “черные полковники”. Примечательная цитата из их воззвания к народу: “Мы — не продажные политики и коррумпированные чиновники, которые вас грабят”. Лейтенант Джерри Ролингс (с 16 соратниками-офицерами захвативший в 1979-м власть в Гане) объявил главной целью своего правления изгнание мздоимцев из высших эшелонов. В Турции оправданием действий военных (на счету которых значатся четыре успешных заговора) почти всегда была защита государственной светскости. Когда в 1997-м у тамошних армейцев появились подозрения, что премьер Эрбакан коварно заводит страну в трясину фундаментализма, они решительно выпроводили его из кресла главы правительства и сами сформировали новый кабинет. Операцию по выдавливанию Эрбакана из власти местные журналисты окрестили “постмодернистским переворотом”, так как военные обошлись без применения оружия. 

Доказано: военным проще добиться успеха, когда они берут на вооружение набор лозунгов, находящих достаточный отклик в обществе. Как правило, в их риторике фигурируют родина и вера. В частности, тезис о том, что, все левые — безбожники, а потому несут прямую угрозу устоям, активно использовался Франко в Испании, “режимом полковников” в Греции и хунтой в Бразилии.

Шестое. Важную роль играет состоятельность армии. Малочисленная группа заговорщиков если и способна захватить власть, то едва ли способна ее удержать. Либо каста военных вызывает уважение, и ее претензии на власть поддерживаются большой частью населения, а значительной (или вовсе подавляющей) частью, как минимум, не оспариваются. Либо армия вселяет страх, и с ней не рискуют открыто бороться. Однако, и в первом, и во втором случае, армия воспринимается как нечто фундаментальное, емкое, авторитетное и, что очень важно, цельное. Генералы должны опираться на полковников, полковники — пользоваться авторитетом у лейтенантов, лейтенанты — обладать влиянием на сержантов, сержанты — держать в подчинении рядовых. Беспрекословный авторитет вождей заговора и безоговорочная дисциплинированность бойцов — факторы одинаково значимые. Единство, решительность, дисциплина, секретность, план и оружие — шесть равновеликих составляющих успешного вооруженного мятежа. 

Тезис о том, что военный переворот обязательно требует наличия харизматического вождя, не вполне состоятелен. Популярные военные на разных этапах истории в разных государствах попадали во власть и без применения насилия. Зарождение Бирмы, становление Турции, сохранение Финляндии и возрождение Франции требовало людей решительных, жестких и авторитетных, что и привело к общественному запросу на генерала Аун Сана, генерала Мустафу Кемаля, маршала Маннергейма и генерала де Голля. Режим хунты совсем не обязательно предполагает авторитет военачальников в стране, но подразумевает их авторитет в армии. 

Чтобы заговор обернулся успехом, в рядах мятежников должны быть талантливые организаторы, могущие разработать план захвата власти; опытные контрразведчики, могущие обеспечить сохранение этого плана в тайне; умелые исполнители, могущие его осуществить 

Способность армии осуществить переворот, помимо всего прочего, означает наличие на разных уровнях системы достаточного количества людей, готовых: 

— погибать; 

— убивать;

— посылать на смерть (как своих солдат, так и своих врагов).

Седьмое. Вдохновители и организаторы мятежа должны быть действующими военными, причем желательно высокого ранга. Специалисты в один голос утверждают, что время “переворотов сержантов” и “заговоров лейтенантов” закончилось в 70-х прошлого столетия. Теоретически творец путча может быть и отставником, но в этом случае он должен являться не только беспрекословным авторитетом для бывших коллег по ремеслу, но и обладать серьезными связями в вооруженных силах. Его опора — его старые соратники, верные ученики, надежные единомышленники, хотя бы часть из которых занимает ключевые посты. Ветеранские организации, по мнению аналитиков, в качестве инициаторов будущего военного переворота рассматриваться не могут. И в силу объективной оторванности от современной армии, и по причине естественной для любой общественной организации рыхлости. Формализованные сообщества участников боевых действий практически неизбежно подхватывают все печально известные болезни политических структур, там начинается обычная для партий борьба за лидерство, влияние и доступ к средствам. Наиболее энергичные ветераны, объединенные в неформальную ячейку, могут стать штурмовым отрядом или группой заговорщиков, но никак не военной кликой. 

Русский след 

Разговоры о том то, что главное — зажечь, а там и народ поднимется, и армия поддержит, не выглядят состоятельными. Соседняя Россия привела массу доказательств этому. В 1991-м армия не столько поддержала Ельцина, сколько отказалась поддержать путчистов. В 1993-м армия не встала на сторону оппозиции, хотя в ее рядах наличествовали и герой-афганец Руцкой, и бывший командующий ВДВ Ачалов, чья репутация в военных кругах была достаточно высокой. Но при этом армия всячески уклонялась от участия в подавлении мятежа-93, и главной опорой Ельцина в критический момент оказались подразделения ФСБ, МВД, ВВ, ГРУ, но не регулярные армейские части. В полной мере российская власть смогла рассчитывать только на придворную Таманскую дивизию, которую многие военные за глаза именовали “президентскими опричниками”. Кажется, в 1995-м знакомый московский журналист утверждал, что в частной беседе ныне покойный экс-министр обороны РФ, бравый десантник Павел Грачев обронил симптоматичную фразу: “Армия должна уметь уклоняться от ненужной стрельбы”. 

Заслуживают внимания несостоявшиеся российские путчисты — полковник Квачков, полковник Хабаров и майор Луконин. Первые двое проходили по делу так называемого “Народного ополчения имени Минина и Пожарского”. Два полковника, два боевых офицера-орденоносца, два героя (безо всяких кавычек), бывшие “афганцы”, спецназовец и десантник. Оба оказались на скамье подсудимых. Если верить СМИ, “ополчение” формировалось в ряде городов РФ из патриотически настроенной молодежи и попавших под сокращение офицеров. “Мининцы” создали боевые группы (прошедшие необходимую подготовку на полигоне в подмосковном Мякинино), закупили оружие. Мятеж должен был начаться в провинциальном Коврове в июне 2010-го. Предполагалось, что заговорщики разоружат ряд воинских частей и выдвинутся походом на столицу, “присоединяя к себе всё новые и новые отряды восставших” (цитата из материалов дела). Вдохновители переворота, судя по всему, были убеждены, что их акция спровоцирует аналогичные события в других регионах. Они в самом деле в это верили? 

История с “орловскими партизанами” майора Луконина выглядит еще более абсурдной. 32-летний преподаватель кафедры физкультуры орловской академии Федеральной службы охраны сколотил подпольную группу (в состав которой вошли несколько офицеров), совершавшую поджоги и взрывы в отделениях милиции, районных прокуратурах, а заодно кафе и магазинах, хозяевами которых являлись кавказцы. В онлайн-обращении к населению “партизаны” объявили, что поднимают “знамя открытого восстания в городе”. Дело окончилось открытым судебным процессом. 

Мировой опыт и украинский путь

Украина — не Россия. Но именно поэтому российская практика должна внести сомнения в рассуждения некоторых отечественных теоретиков. В РФ, с ее культом силы, сотвествующими традициями, огромным количеством людей с реальным боевым опытом, с целой прослойкой более или менее авторитетных людей в погонах, идея военного переворота не воплотилась в жизнь. Целый ряд военных аналитиков приходил к выводу: армия в разное время не пошла за Варенниковым, Руцким, Макашовым, Ачаловым, и едва ли пошла бы за Лебедем или Рохлиным (которым приписывали диктаторские амбиции, с чем конспирологи и связывали их преждевременный уход из жизни). Стоит ли удивляться, что армия не могла поддержать Квачкова или Хабарова и, тем более, “физрука” Луконина. Тем более странно было бы ожидать, что их массово поддержит население. 

Ранее, особенно на постколониальных землях, население выдавало безоговорочный кредит доверия военным как сплоченной, патриотичной, просвещенной прослойке, испытывая подсознательное уважение к людям, получившим образование в просвещенных государствах. Успешный путчист Зия-уль-Хак говорил: “Чтобы приобрести политический вес в Пакистане, вовсе не обязательно быть политиком. Достаточно быть генералом”.

В наше время этого уже недостаточно. Даже в показательной геройской России. Тем более — в Украине. Где генералы — такие же государственные чиновники, как и все прочие (со всеми вытекающими отсюда последствиями). И максимальное проявление генеральского протеста — эпистолярное послание президенту-главковерху, начинающееся с прославления его мудрости и заботы. Где большинство толковых офицеров давно сбежало на гражданку, не видя перспектив в структуре, которая, похоже, окончательно превратилась в объект пошлого коммерческого дерибана. Где убиты старые традиции воинства и так и не созданы новые. Где дисциплина не опирается на авторитет. Где лейтенанты борются за выживание. Где рядовые-срочники чувствуют себя случайными людьми. Где контрактники-сержанты не всегда готовы признаться, что оказались простаками, доверившимися государству. 

В ряде случаев люди в погонах, решавшиеся на перевороты, руководствовались благими намерениями. Политологи, например, уверяют, что приход военных к власти в Индонезии и на Тайване позволил отстранить коррумпированную гражданскую элиту и сделать политику более национально ориентированной. Вы можете назвать имена генералов, мечтающих искоренить коррупцию и способных это сделать?

Идейное заговорщичество — по сути, разновидность религии, нечто вроде аскетичной страсти. Вы верите в подвижничество наших ленивых жизнелюбов в мундирах, украшенных иконостасами юбилейных медалек? Греческие полковники в 1967-м открыто заявили: “Мы — одни из вас”. И многие поверили, потому что для того были некоторые основания. Кто из наших рискнет изречь подобное, не боясь показаться смешным? И вообще рискнет ли? 

В политологии существует так называемая “теория транзита”, изобретенная, если не ошибаюсь, Хантингтоном. Ее краткая суть: политический порядок — это самодостаточная ценность, без него невозможно экономическое и социальное развитие. Диктатор либо хунта могут обеспечить этот самый порядок, обуздать коррупцию, заложить основы модернизации, обеспечить диктатуру закона и создать условия для успешного социально-экономического развития. После, когда начало положено, в почву стабильности и порядка засевают семена демократии и гражданской инициативы. Тем более, что к этому времени военные неизбежно теряют легитимность (что естественно в условиях абсолютной несвободы и ручного администрирования). Фукуяма это объяснял так: “Легитимность является краеугольным камнем даже самой несправедливой и кровожадной диктатуры… Ключевой слабостью, которая в конце концов и обрушила все эти государства, была неспособность к легитимности — то есть кризис на уровне идей. Достигнув ограниченной цели, поставленной перед собой, как то восстановление общественного порядка, прекращение экономического хаоса и тому подобное, — режимы оказывались перед тем фактом, что не могут более оправдывать свое нахождение у власти, и теряли веру в себя”.

Опыт Греции, Бразилии, Чили, Аргентины отчасти подтверждает очистительную роль военных режимов. Хотя лишь отчасти. Об экономическом чуде Пиночета не слышал только глухой. А умеющий читать может узнать из открытых источников, что в 1970 г. за чертой бедности в Чили находилось 20%, а 1987-м — 44,4% населения. В Бразилии времен хунты тоже было свое чудо: семь лет подряд (1968—1974) прирост ВВП в среднем за год превышал 11%, а промышленной продукции—12,4%. Но при этом с 1965 по 1974 гг. реальная заработная плата уменьшилась на 31% (и это при росте производительности труда на 56%.) Экономический подъем во многом достигался сокращением расходов на оплату труда. Реформы хунт часто усиливали пропасть между очень богатыми и очень бедными. 

Я не экономист и не могу объективно оценивать “реформы” Пиночета, бразильской хунты или “режима полковников” (которые, как утверждает историк Ирина Круговая, провели водопровод и канализацию в каждый дом, в то время как до этого 75% жилого фонда Греции не были снабжены подобными достижениями цивилизации). Но я рискну спросить экономистов: вы верите в способность наших генералов провести какие-нибудь реформы? 

Тот же Фукуяма писал: “То, что теряется в царстве личной свободы, должно быть обретено на уровне национальных целей”. Способны ли отечественные потенциальные “просвещенные военные” продуцировать такие цели? Способны ли отечественные обыватели к реальным “потерям в царстве личной свободы”? Готовы они к запрету политических партий, закрытию газет, табу на любые митинги, к отмене Конституции? К арестам и расстрелам, сопровождающим любой военный переворот? 

Социолог и мыслитель Зигмунт Бауман, написал: “Фразу “Я просто беру мрамор и отсекаю все лишнее” могли бы повторить вслед за Микеланджело многие преступники современности — Сталин, Гитлер, Мао или Пол Пот. Речь здесь идет не об обломках камня, а о живых человеческих существах. И сколько бы раз не маячил на горизонте новый порядок, кто-нибудь из этих существ может ожидать того, что его спишут на потери и оттранспортируют на свалку, потому что инспектора качества его забракуют. Они будут отходами или “побочными продуктами” прогресса”. Вы к этому готовы? Каждый уверен, что его не отбракуют. Откуда у приверженцев хунты уверенность в том, что “убивать будут только плохих”? Что его не запишут в плохие? 

В Греции в концлагерь превратили ипподром, в Чили — Национальный стадион. Велодром в Сантьяго стал гигантской пыточной и для явных противников Пиночета, и для случайных жертв массовых облав. Вы хотите узнать, сколько узников вместят “Олимпийский” и “Донбасс-Арена”? Вы готовы оказаться в их числе? 

Впрочем, есть ли чего бояться? Неформально опросил ряд знакомых политиков, представляющих разные силы. Спросил: верите ли в военный переворот? Их единодушие не удивило: нет вождей, нет мозгов, нет инструментов, нет электоральной поддержки. Сторонники власти (даже будучи предупрежденными о том, что никто ни на кого ссылаться не собирается) на всякий случай оговорились: причин тоже нет. Квинтэссенция ответов:

— танки не заведутся; 

— солдаты разбегутся;

— офицеры не соберутся; 

— генералы побегут “сдавать” друг друга после первого тайного сборища. 

Не являюсь экспертом в военной сфере, но на основании имеющейся информации рискну сделать вывод: эта армия не угрожает власти. Хотя бы в силу отсутствия необходимой для путча готовности военных погибать и убивать. А возможно, и способности применять оружие. 

По-моему, абсолютно очевидно, что эта армия не является единым организмом, в ней отсутствуют признанные авторитеты. И она явно не способна исполнять полицейские функции. Еще раз повторюсь, к счастью. 

Кто-то из крупных социологов, кажется, Энтони Гидденс заметил: если гражданский порядок поддерживается исключительно полицейскими силами, а вооруженные силы занимаются только обороной, шансы на захват власти военными минимальны. Позволю себе задать дилетантский вопрос: а каковы шансы военных захватить власть, если они не занимаются даже обороной?.. 

Вчера спросил своего знакомого: “Если грянет хунта — что станешь делать? Запрешься дома, запишешься в армию или побежишь строить баррикады?” Мой приятель очень не любит власть. А еще он воевал и убивал. Рисковал жизнью и отдавал приказы. Он рассмеялся в ответ: “Нам нужна не хунта, а “оттепель”… Тем более, весна на дворе”.