Словакия уже совершеннолетняя

Восемнадцать лет в жизни человека — признак совершеннолетия. С государствами иначе. Ведь что такое 18 лет по сравнению с тысячелетней или даже более глубокой историей многих европейских государств?

Первого января 2011-го исполнилось ровно восемнадцать лет с момента распада Чехословакии и возникновения двух независимых государств — Чехии и Словакии. Уже появилось поколение совершеннолетних словаков и чехов, родившихся в своих независимых государствах. Эта независимость особенно важна для наших соседей словаков, которые в совместном с чехами государстве чувствовали себя неполноценными и менее привилегированными, чем их братья с запада. Как бы то ни было, а совершеннолетие — удобный случай для подведения итогов. Какова же современная Словакия? Чего этому молодому государству удалось достичь за годы независимости, а что не получилось?

Экономика — от аутсайдера к лидеру

Первые годы независимость не была легкой. Словакия намного острее, чем Чехия, пережила негативные последствия трансформации. Ведь, в отличие от Чешской Республики, которая даже во времена коммунизма оставалась более интегрированной с Западом, словацкие предприятия были тесно связаны с экономикой бывшего СССР.

Вытягивали словацкую экономику на изломе 80-х и 90-х годов металлургическая и военная промышленность (Кошице), а также НПЗ “Словнафт” в Братиславе. Причем эти крупнейшие заводы очень зависели от поставок сырья из России и Украины. В то же время их экспорт был направлен преимущественно на рынки бывшего СССР. С падением коммунизма и разрывом связей с Советским Союзом в 1989—1990 годах словацкая экономика оказалась в глубоком кризисе. Что и привело к конфликтам между Прагой, стремившейся к скорейшей интеграции Чехословакии с Западом, и Братиславой, предлагавшей политику „многовекторности“. В 1992 году эти разногласия стали настолько большими, что чешский и словацкий премьер-министры, Вацлав Клаус и Владимир Мечиар, договорились о разделе государства, состоявшемся чрезвычайно мирно.

Путь, пройденный за 18 лет независимости словацкой экономикой, действительно поражает. В 1993 году многие эксперты и политики предвещали молодому государству экономический коллапс. Самый большой успех первых лет — 1993—1998 — это то, что Словакия все-таки неплохо развивалась (экономический рост ежегодно составлял в среднем 4%) и инвестировала в транспортную инфраструктуру. Хотя по темпам реформ осталась далеко позади Польши и Чехии и постепенно увязала в долговом кризисе.

Переломным моментом в словацкой экономике стал 1998 год — начало „шоковой терапии“ нового премьера Микулаша Дзуринды. До 1998 года Словакия оставалась страной, которая медленнее других государств Вышеградской четверки проводила экономическую трансформацию. А уже в 2002 году ее стали считать европейским лидером реформ и „экономическим тигром“. Проведенные в сжатые сроки мегареформы — налоговая, пенсионная, медицинская, образовательная, социальная и многие другие — полностью изменили облик этой страны. Их результатом, в частности, стали: достижение динамики роста ВВП более 10%, при рекордно низком дефиците (1—2% ВВП), а также инвестиционное эльдорадо, обрушившееся на Западную Словакию. Главным образом благодаря иностранным автомобильным заводам.

Символом этого словацкого пути „от аутсайдера к лидеру“ было то, что именно Словакия, а не Чехия или Польша, первая среди стран Вышеградской четверки приняла евро. И это тогда, когда членство в еврозоне еще было синонимом принадлежности к элитному клубу развитых государств Западной Европы.

Словакия и Украина — старт похожий, а результат...

Экономический успех Словакии может поражать, особенно если сравнить его с ситуацией в соседней Украине, которая стартовала в тех же 1991—1993 годах и была примерно на таком же уровне.

Однако сами словаки, за исключением жителей столицы, не согласны с утверждением об экономическом успехе их страны. Средняя зарплата 800 евро в месяц — это меньше, чем в соседней Австрии социальное пособие безработным. А именно с Веной, а не с Ужгородом словаки сравнивают свое положение, и это сравнение толкает к пессимистическому выводу: чтобы преодолеть дистанцию, разделяющую Словакию и ту же Австрию, понадобится, в лучшем случае, лет тридцать.

Но вернемся к словацко-украинским параллелям. Трудно найти в Центральной Европе два других государства, которые бы имели столь похожий исторический опыт и были бы столь близки в языковой и ментальной сферах, как Словакия и Украина. Можно сказать, что в 1991—1993 годах украинцы и словаки стартовали с аналогичных позиций, одновременно простившись с коммунизмом и начав строить независимые государства. Поэтому Словакию зачастую считают наглядной демонстрацией того, как — при другом ходе событий — могла бы сейчас выглядеть Украина.

Словакия наилучшим образом подходит для таких сравнений. Польша и Чехия с самого начала провели образцовую трансформацию, имели основательную государственность, поддержку Запада... А у словаков сначала дела шли очень плохо. В 1992—1998 годах это была фактически полуавторитарная страна без независимой юстиции, с явной политической коррупцией. Власть преследовала независимую прессу и оппозицию. Злоупотребления словацкой секретной службы, такие как политические убийства (Роберт Ремиаш) или похищение и избиение сына президента Михала Ковача, поразительно напоминают дело Георгия Гонгадзе и другие скандалы эпохи Кучмы. Все это закончилось международной изоляцией Словакии, которую выбросили из списка стран, которые первыми должны были войти в НАТО и ЕС. Теперь в это трудно поверить, но весной 1998 года Словакию ставили в один ряд с Беларусью Лукашенко и Сербией Милошевича, а поляки готовились к установлению шенгенской границы в Татрах и введению виз для словаков.

Переломным моментом в политической жизни Словакии стали вышеупомянутые выборы 1998 года, когда словаки отстранили Владимира Мечиара от власти. Это событие можно смело сравнить с украинской оранжевой революцией. Однако с одним отличием: в Украине Майдан привел к власти популярных лидеров, которые разбудили большие надежды, однако так и не провели ожидаемые реформы. В Словакии все было наоборот: антимечиаровская оппозиция не имела харизматичных лидеров, и никто на нее не возлагал больших надежд. Микулаша Дзуринду выбрали премьером только потому, что он казался слабым и никаким. Только такое лицо могли одобрить все члены новой коалиции. То, что правительство Дзуринды не только не распалось спустя полгода, как предвещали аналитики, но и провело реформы и оставалось у власти целых две каденции — и является самой большой неожиданностью и источником евроинтеграционного успеха наших соседей.

Сегодня членство Словакии в ЕС и НАТО кажется нам чем-то очевидным. Однако в 2002 году, когда уже был виден первый эффект реформ кабинета Микулаша Дзуринды, Словакии все еще отказывали во вступлении в ЕС с первой волной расширения, вместе с Польшей, Чехией и Венгрией. Зато словакам предлагали войти в Евросоюз вместе с Румынией, Болгарией и Хорватией. Причем тогда еще не было очевидно, что Румыния и Болгария войдут в ЕС так быстро — в 2007 году. Скорее, речь шла о 2010—2012 годах. Могло случиться так, что Словакия по-прежнему оставалась бы вне ЕС, как и не менее „европейская“ Хорватия.

Идентичность и национальные комплексы

Если взглянуть на карту Европы, то Словакию мы обнаружим в самом сердце континента. Этот факт официальная Братислава часто использует в качестве главного лозунга, на котором делает рекламу своей стране в мире. А геополитический маркетинг для Словакии — вопрос стратегического значения. Впрочем, как и для Украины. Ведь рядовой европеец до недавних пор не знал о Словакии ровным счетом ничего, а случаи, когда эту страну путали с Чехией или Словенией, даже на серьезных официальных мероприятиях, не были чем-то чрезвычайным.

Проблема Словакии — в мизерном количестве узнаваемых в мире брендов, тогда как все соседи (за исключением Украины) — государства с многовековыми традициями, которым никого не надо убеждать в факте своего существования. Кто в Европе не слышал о красотах Вены, Будапешта, Праги, Кракова или Гданьска? А кто из вас может сказать что-то конкретное о Братиславе и Кошице, назвать хотя бы одну характерную историческую достопримечательность в этих городах?

Знаете ли вы какого-нибудь всемирно известного словака? Возьмем для сравнения Польшу: во всем мире известны Коперник, Шопен, Иоанн Павел ІІ, Валенса... То же можно сказать о чехах или австрийцах. А всемирно известные словаки? Даже если в мире о них знают, — их не ассоциируют со Словакией. Подтверждение тому — хотя бы Александер Дубчек.

Может, есть какие-то общеизвестные словацкие продукты? Тоже нет. Все, что во времена Чехословакии придумали словацкие изобретатели, ассоциируется, скорее, с Чехией. Словацкие инженеры изобрели „кофолу“ — самый совершенный в соцлагере заменитель кока-колы, который остается модным до сих пор. А теперь, после распада федерации, — это чешская фирма. Словакам остается сливовица и брынза, потому что даже традиционный словацкий бренд — пиво „Златый бажант“ — купил „Хайнекен“.

Конфликты с соседями и проблема с историей

Почему этим имиджевым вопросам мы посвятили столько места? Ответ прост: они очень сильно влияли на формирование внутренней и внешней политики современной Словацкой Республики. Каждый народ ощущает потребность в национальной гордости, которую следует на чем-то строить. А в Словакии таких возможностей немного. Результат: националистические силы опираются на традиции фашистского словацкого государства Йозефа Тисо 1939— 1945 годов и строят чувство „патриотизма“ на зачастую примитивном противостоянии соседям. Мол, мадьяры — это все самое худшее, чехи нас использовали, украинцы — азиатские мафиози, а вот мы, словаки, — лучшие в мире.

Такие ксенофобские взгляды весьма популярны среди значительной части словацкого общества. Так называемая мадьярская хартия — постоянный элемент каждой избирательной кампании. В Словакии есть политические силы, которые свои программы строят на популистских лозунгах вроде: „Венгрия хочет отнять наши южные области, а другие партии готовы продаться Будапешту — поэтому голосуйте за нас“. В роли „врагов народа“ выступают также цыгане, а иногда — и украинцы.

Кроме того, у словаков есть проблема с собственной историей. Кто из вас знает, что Братислава (тогда — Пресбург) в течение двух веков являлась столицей Венгрии? В братиславской кафедре св. Мартина короновали несколько венгерских королей. Братислава была любимым городом австрийской цесаревны Марии Терезии, которая половину своего времени проводила в братиславском замке. При ее правлении Братислава процветала, именно Мария Терезия поручила создать на правом берегу Дуная первый в Европе публичный парк — сад Янка Краля.

Этих исторических фактов вполне достаточно, чтобы распиарить Братиславу в Европе, сделать из города узнаваемую туристическую достопримечательность. Однако словаки редко о них вспоминают. Потому что это — не словацкая история, а история соседей. Поэтому в материалах, которые рекламируют Словакию в мире, есть только сельский подтатранский фольклор и галушки, но никоим образом не Мария Терезия и венгерские короли.

Баланс независимости

Как оценить 18 лет словацкой независимости? Если сравнить Словакию с Австрией и другими странами Западной Европы, то вывод будет не в пользу словаков. И не только потому, что в Словакии средняя зарплата (800 евро) ниже социального пособия безработным в соседней Австрии (1000 евро), при том что продукты питания в Австрии дешевле. Разница в уровнях экономического развития понятна: сам по себе чрезвычайно высокий уровень коррупции или посткоммунистическая ментальность людей — уже большая проблема. Серьезной проблемой Словакии является юстиция. Словацкая пресса (например, „Неделя“) регулярно описывает скандалы в судах, с которыми ничего нельзя поделать. Ведь судьями по делу о таких скандалах являются коллеги из другого суда.

Словакия — одна из беднейших стран расширившегося Евросоюза: это тоже словаков не радует. Тем более что их сравнивают с чехами, которые живут явно лучше. Но с другой стороны, не следует забывать, что в Словакии после „развода“ были все предпосылки для того, чтобы оказаться в ситуации Украины, Беларуси и Сербии, а она все же провела успешные реформы и даже на какое-то время стала “лидером трансформации”.

Если вспомнить кровавый развал Югославии, — мирный развод словаков и чехов заслуживает пристального внимания. Никаких территориальных претензий, вполне цивилизованный раздел имущества... Но самое феноменальное — это то, что народом, к которому словаки испытывают самую большую симпатию, являются именно чехи. Можно даже сказать, что чешско-словацкие отношения теперь еще теплее, чем во времена Чехословакии, ведь сегодня никто никого не упрекает в том, что он живет за счет другого...

Якуб ЛОГИНОВ