Сложность простого выбора

Но меня больше удивил другой посетитель. Он остановился прямо напротив картины и несколько минут молча поедал ее глазами. “Нравится?”, — не удержавшись, поинтересовался я у созерцателя. “Что?” — растерянно отозвался вопрошаемый, с трудом выходя из ступора. “Да картина!” — не менее растерянно отреагировал я. “Какая картина?..”

Он ее не видел. Он глядел в стену. И думал о своем.

Наши перспективы во все сильнее разгорающейся на Востоке войне, каждый волен оценивать по-своему. На нее смотрят по-разному. Одних ежедневное созерцание телевизионных картинок с передовой вгоняет в состояние мрачной безысходности. Другие без труда находят жизнеутверждающее в лицах закопченных мужиков, воюющих под тяжелым фронтовым небом.

К войне можно относиться по-разному. Ее нельзя не видеть. Пытаться победить в войне, которую не замечаешь, все равно, что биться головой об стену.

27-го меня вогнал в ступор выпуск новостей на одном из телевизионных каналов. Сюжет первый — реакция западных политиков и СМИ на неприкрытое российское вторжение. Сюжет второй — бодрое сообщение официального представителя отечественного МИДа о возобновлении контактов между украинским и российским Генштабами… Ну что, давайте еще разведданными обмениваться по случаю российского вторжения... На официальном уровне. На неофициальном, похоже, и так происходит. В одностороннем порядке.

Изгаляясь над робкими попытками Запада обуздать Россию при помощи вялых (с нашей точки зрения) санкций, мы как-то забываем, что сами не сподобились даже на такие. Решение Верховной Рады о возможности применения жестких мер в отношении тех, кто разжигает и подкармливает войну, сопровождалось звучным PR-аккомпанементом. И? Две недели миновало. Две недели войны. Кабмин составил список санкций? Президент ввел их своим указом?

Наше возмущение Францией, не желающей отказываться от поставок ВМС РФ вертолетоносцев “Мистраль”, по-своему справедливо. Но лишь в том случае, если будем помнить, что наши предприятия так и не прекратили сотрудничества с ВПК России. О готовности положить конец подобной кооперации впервые заговорили вслух еще в апреле. В июне последовал якобы прямой запрет президента. Почему “якобы”? Потому что о введении подобного запрета в августе заявил уже премьер. Это означало, что грозный окрик главы государства два месяца игнорировался. До сих пор, по неофициальным утверждениям ряда экспертов, два десятка украинских предприятий продолжают снабжать своей продукцией оборонку страны, ежедневно убивающей наших граждан… Руководители некоторых заводов пытаются объяснять это необходимостью выживания. Выживания за счет смертей соотечественников? Простой вопрос: страна воюет? Если да, то должна жертвовать. Не только жизнями своих детей. И чего мы тогда хотим от Франции, которая с Россией не воюет? Даже “гибридно”.

Можно понять тех, кого растрогала речь Петра Порошенко в День независимости. Не могу понять только, почему в этом прочувствованном спиче ни разу не прозвучало словосочетание “война с Россией”. Если мы с ней не воюем, тогда можно было обойтись без военного парада, достаточно трогательного “парада вышиванок”. Скажу больше — в выступлении главы государства ни разу не прозвучало слово “Россия”. И слово “Крым”, кстати, тоже. А зачем, спросите? Ну, не знаю. Нет, не стоило в очередной раз обещать “парад победы в Симферополе”. Просто, наверное, было бы важно, если бы президент воюющей страны поздравил с Днем ее Независимости жителей оккупированной территории, продолжающих считать себя частью украинского народа. Нет? Ну, тогда не стоит попрекать западных лидеров за то, что они так редко и неохотно затрагивают крымскую тему. Это ведь не американская земля. Не немецкая, не французская. Или уже не наша? “Крымих”?

Не знаю, произносилось ли президентом слово “Крым” и словосочетание “война с Россией” 26-го в Минске. В тех фразах, которые стали достоянием гласности, этот набор звуков отсутствовал. Путин в белорусской столице от войны демонстративно дистанцировался, вскользь упомянув о некоей “сложившейся на Украине острой кризисной ситуации”. Поправить Владимира Владимировича никто не рискнул.

27-го после массированной атаки “братских” военных на наши позиции, главковерх Украины на летном поле, кажется, впервые открыто заявил о “фактическом введении российских войск на территорию Украины”. Ожидавшееся слово “агрессия” из уст Порошенко так и не вылетело. Уже не маскирующийся захватчик так и не удостоился официального эпитета, которого заслуживал еще с весны.

Многие политики и эксперты не скрывали, что считают наиболее логичным итогом запланированного на среду заседания Совета национальной безопасности и обороны решение о введении военного положения. Однако, никаких экстренных мер “обострившаяся ситуация” не породила: в длинном и засекреченном решении СНБО масса ненужных пунктов, касающихся ОПК и логистики, подготовленных по итогам парламентских слушаний трехнедельной давности. Кроме того, от главы Совбеза пришел другой месседж: поставлена задача организовать совместное с российскими пограничниками патрулирование границы.

Ей Богу, интересно, как мир отреагировал бы 23 июня 1941 года на информацию о совместном патрулировании советско-немецкой границы?

Теперь уже даже не знаю, как реагировать на сообщения о “жестких требованиях” нашего внешнеполитического ведомства к ЕС. Киев требует от Брюсселя четко определить отношение Европейского союза к российскому вторжению. А сам Киев определился? Война названа войной?

Войну нельзя одолеть, не назвав ее по имени. Бывают безымянные солдаты, не бывает безымянных войн.

А ведение войны предполагает введение военного положения. Увы. Происходящее на Востоке давно никакая не АТО (да, собственно никогда ею и не было), это нельзя назвать и полицейской операцией. А проведение полноценной военной операции предполагает иные дефиниции, иные методы, иные шаги.

Что мешает признать очевидное и осуществить неизбежное? Аргументы президентского окружения не убеждают. Статус воюющей страны не позволит получать военно-техническую помощь? А мы сейчас ее получаем? Кроме того, любой военный эксперт расскажет вам дюжину историй о том, как, кто и кому оказывает военную помощь. Определяющим фактором всегда являлась готовность стороны защищаться. Объявление войны поставит крест на финансовой помощи со стороны МВФ? Эксперты спорят о жизнеспособности этого тезиса. Но вопрос в другом: будем ждать, когда помощь оказывать будет нечему?

Ни Европа, ни США не готовы воевать с Россией? Да. Они, и в первую очередь, ЕС не позволяют нашей власти называть войну войной и вести войну как войну. Да. Но это наша страна. И это наша война. Совершив очевидное, мы заставим мир определяться. А пока мир заставляет нас использовать определения удобные для них. Объединенной Европе малоприятна полноценная война у ее границ. Но еще меньше ей нужна экспансия России.

Признание войны войной вносит предельную ясность в происходящее. Для всех. Для граждан этой страны в первую очередь.

“Почему я (мой муж, мой сын) должны умирать за Донбасс? А здоровые мужики оттуда — жить у меня под боком как беженцы?” Некоторые патриоты недовольно морщатся, слыша подобное от раненых и с боем вырвавшихся из котла. От уклонистов и дезертиров. От матерей погибших. И жен плененных. Можно морщиться, сколько угодно, но сегодня тех, кто думает так, становится больше. Число тех, кто думает о Донбассе и его обитателях отчужденно, едва ли уменьшилось. Число тех, кто думает о нем враждебно, явно возросло.

Вопрос “С чего начинается Родина?” предполагает разные ответы. Для многих, скажем честно, он начинается не с Донбасса. И не с Крыма. Причем, в число тех, для кого Родина с Крыма не начинается, мы можем смело записать большую группу наших высших руководителей, отдавших полуостров да, бескровно. Но безропотно.

Не мне судить, но между формулировками “погиб в полицейской операции против террористов на Донбассе” и “отдал жизнь в войне за Родину” есть существенное отличие. Павшим уже без разницы, но многим из тех, кто должен и готов занять их место, наверное, нет. И когда государство наконец официально признает несуществующую АТО против неясных террористов полноценной войной за Родину, это будет честно. По отношению к гражданам. Павшим и живым. В войне за Родину она, Родина, начинается с первого пограничного столба. За который приходится сражаться с захватчиком. А не осуществлять с ним “совместное патрулирование”.

Не объявив войну войной и при этом объявив о возобновлении призыва, государство, возможно, делает верный шаг с военной точки зрения (и то, при условии, что мобилизационная работа будет проводиться не так, как сейчас). Но едва ли делает верный шаг с точки зрения политической. Призыв не на войну за Родину, а на полицейскую операцию (которой до сих пор толком не понятно кто руководит) на Донбасс принесет ощутимый положительный эффект только для некоторых сноровистых сотрудников военкоматов. Получающих реальный шанс существенно улучшить свое материальное положение.

Да, смешно думать, что от одной простой замены формулировки все удивительным образом изменится. Нет, не изменится. Человек, от которого зависит принятие жизненно важного решения, должен сам поверить, что это война. Война за Родину. И вести ее нужно как войну за Родину. И тогда это действительно поймут, в это искренне поверит большинство тех, кому Родину защищать. А еще вести себя власти надо так, чтобы все поняли, что ты защищаешь Родину, а не рейтинги, бизнес и контроль потоков…

Но человек, похоже, пока не верит. Поэтому война и не называется по имени. А не потому, что хватают за руку чины из ЕС или МВФ.

Я не мог заставить себя писать слово “президент” рядом со словом “Янукович”. Это была несколько наивная, но от того не менее принципиальная позиция. С недавних пор соседство имени собственного и главной должности страны не вызывает у меня отторжения. Порошенко, наверное, не совсем тот президент, которого я хотел бы видеть у руля своей страны. Но он мой президент. Президент моего государства.

Сегодня немало тех (и я, в том числе), кто искренне сочувствует Петру Алексеевичу, не желая оказаться на его месте. Но никто из нас не стремился к этой должности. И публично не обещал стране мир. Который можно только отвоевать. Сегодня это очевидно. Его нельзя выторговать. “Выговорить”. К чему предрасположен наш главковерх, известный и привычкой, и умением вести переговоры всегда и со всеми.

Один умный человек, имеющий некоторое отношение к избирательному процессу, 27 августа сказал мне, что проведение выборов в этой ситуации неверно, что введения военного положения требует ситуация, что от руководства требуется волевое решение. На мой прямой вопрос: готов ли он это заявить вслух, ответил категорически: “Нет. В этой ситуации у государства должна быть одна точка зрения. И озвучивать ее должен один человек”.

Мне бы очень хотелось ошибаться, но этот человек, глядя на картину военных действий, думает о своем. О будущих парламентских выборах. На проведении которых введение военного положения ставит крест. По Конституции. Возможно, это не единственная, но почти наверняка одна из основных причин необъявления военного положения. Не знаю как сейчас, но недели три назад большинство совещаний в администрации президента воюющей страны посвящалось выборам. Источник в АП, сообщивший мне об этом, искренне удивился моему удивлению…

Введение ВП, с одной стороны, облачает главу государства дополнительной властью и дополнительными возможностями. И одновременно возлагает на него ВСЮ полноту ответственности за происходящее на фронте. Сегодня эта ответственность размыта.

А управление военной операцией разбалансировано. Сложная система (бессистемность?) принятия и согласования решений, путаная координация действий дается дорогой ценой. Самой дорогой.

И дело не только и не столько в фигуре начальника Генштаба или министра обороны. Хотя и в этом тоже. Министр обороны Гелетей — это оксюморон, пардон за мой древнегреческий. Не претендую на роль знатока военного дела, но, по-моему, не нужно специального образования, чтобы понять — карьерный опер и паркетный генерал не должен возглавлять оборонное ведомство воюющей страны. В такой войне. С таким противником.

Поделился с двумя опытными политиками слухом о возможном назначении на пост министра обороны Александра Турчинова. “Смешно…”, — отреагировал один. “Смешнее Гелетея не может быть ничего…”, — возразил другой.

Введение военного положения предполагает прямую, ясную и жесткую вертикаль управления. Формирование Ставки предельно уточнит роль Генштаба, начальник которого не должен сам ходить в атаку и заниматься организацией блок-постов. Не его это дело. Как и не дело министра обороны позировать перед камерами в каске и щегольском камуфляже на фоне города, сданного противнику без боя. Война требует иного подхода, иных исполнителей на ключевые роли. Как только президент со всей беспощадной очевидностью осознает, что у него несложный выбор — победить в войне или проиграть страну — он будет обречен на поиск и нахождение нужных кандидатов. Смешно думать, что их нет. Война, даже такая, уже выдвинула многих инициативных, умных и ответственных в самых разных сферах. В том числе и сугубо военной.

Истерика и паника — худшие союзницы войны. Если назовем войну войной — начнется паника с истерикой, — утверждают пессимисты. Как раз наоборот. В условиях войны истеричка и паникер — враги, специфику обращения с которыми определяют законы военного времени. В условиях АТО истерика и паника — проявления демократии.

Режим военного положения ясно обозначает врага, четко определяет задачи и устанавливает жесткую ответственность за их исполнение. Военное положение — это не просто возможность ввести комендантский час или упростить порядок применения оружия. Это привитие другого, предельно честного взгляда на вещи. Если мы воюем, то приказы командира не обсуждаются, оставление позиций не допускается, мародерство и грабежи не сходят с рук. Рамки демократии в условиях военного положения сужаются, увы, но это даже в Основном законе прописано. И отношение к участникам и покровителям некоторых массовых акций в этом случае должно быть уточнено. К не настоящим, а ряженым “матерям и женам” (как это было, например, в Закарпатье), к не настоящим, а проплаченным “героям”. К не вырвавшимся из вражеского окружения, а вырванным из окружения друзей по стакану (увы, и такие случаи были). И, конечно, к тем, кто им платит.

А еще военное положение означает, что у каждого невыполненного приказа, у каждого недочета, тем более преступления, есть реальный адресат. Который понесет неминуемое наказание. Каждый брошенный без прикрытия боец, каждый некупленный бронежилет, каждый непоставленный БТР, каждый “отмазанный” призывник, каждая недоукомплектованная аптечка, каждый перепроданный сухпаек и каждый украденный литр горючки должны стать причиной для неотвратимой кары. Война укажет многим, включая тучных генералов, увешанных орденами за паркетные войны, их истинное место.

Введение военного положения предполагает не просто смену дефиниций, но и смену отношений. В том числе смену отношения к командирам. Которых нельзя ослушаться, нельзя послать по матушке или даже ударить.

Плохое материальное обеспечение, тяжелые бытовые условия и унизительное денежное довольствие, помноженное на отсутствие дисциплинарных мер воздействия, порой приводили к потере управления подразделениями и частями. Особенно в тех случаях, когда командир не мог доказать свой авторитет подчиненным. Институт военных прокуроров возвращен недавно, военной полиции нет, гауптвахты и дисбаты, насколько ивзестно, отменены. Уточнение дисциплинарных механизмов должно происходить параллельно с повышением обеспечения личного состава. Боец должен быть максимально защищен от врага, а командир — от посягательства на его власть. Иначе неизбежная победа придет слишком дорогой ценой.

Осознание того, что за мир придется воевать сложно и страшно, должно убедить в ценности победы. А это, в свою очередь, — в ценности человеческой жизни. Потому, что человек не может не быть ценен для страны, так тяжко отстаивающей свое право на существование. А патриот с боевым опытом вдвойне ценен для воюющей страны. Случаи, когда людей бросают на произвол судьбы ради сохранения техники, невозможны в войне за победу. В войне с теми, кто никогда с потерями не считался — “бабы еще нарожают”. Война за победу предполагает бережное отношение к кадрам, в первую очередь, квалифицированным. Истории, когда умелых офицеров выдергивают с мест дислокации и отправляют на фронт, часто используя их как пехоту, а подразделения и части в тылу оставляют, порой, без нужных специалистов и опытных командиров, не должны повторяться.

Введение военного положения предполагает уточнение характера ведения действий, коррекцию инструментов борьбы. Война с огромной милитаризованной страной предполагает усиление диверсионного компонента. Минирование, рельсовая война, засады — должен быть максимально использован весь арсенал средств и методов, наносящих максимальный урон противнику при минимальных потерях. Чем больше “грузов 200” будет отправляться через границу, тем выше вероятность того, что противник дрогнет, а жители соседней страны осмыслят происходящее. Страшной ценой? Да. Но мы их сюда не звали.

Людей и раньше нельзя было превращать в беззащитные мишени для авиации и “Градов”. Теперь — тем более. Когда современная техника беспрерывным потоком льется через дыру в границе (расширенную, по некоторым данным, до 200 км), а счет кадровых военнослужащих РФ, воюющих на нашей земле, пошел на тысячи.

События последних дней отмечены активностью диверсионных групп противника. Можно предположить, что в ближайшее время их целями будут не только инфраструктура (мосты, дороги и “железка”), но и военные объекты, в первую очередь, аэродромы. Повышение защиты этих объектов, контрдиверсионная работа должны стать приоритетными задачами. Наряду с борьбой с провокаторами, пособниками, подпольем. Которое, насколько можно судить, в последнее время четко “затачивают” на проведение терактов. Цель терактов в “невоюющих” областях — связать, привязать к местам дислокации части, нужда в которых на Востоке, а теперь уже и на Юге.

По некоторым сведениям, Россия форсирует усилия по разрушению системы управления государством. Что может привести к куда более страшным последствиям чем разрушение инфраструктуры и промышленности. Страну сознательно “раскачивают” и “расшатывают”, и в свете этого компетентным службам имеет смысл быть более решительными с некоторыми “общественными” и “политическими” организациями, антиукраинский характер которых неочевиден только для слепых. Введение военного положения расширяет возможности для борьбы с ними. Но и действующий правовой режим позволяет отдельным ведомствам употреблять силу и власть в отношении тех, кто до сих пор пользовался бессилием власти…

На состоявшемся заседании Совбеза, насколько известно, сторонниками введения военного положения выступали премьер и спикер. Однако президент объявил, что этот вопрос не обсуждается. Ввиду “однозначной позиции наших западных партнеров”. “Думаю, что главная причина — все же выборы”, — поделился своим мнением один из источников в АП. — “Петр Алексеевич не намерен их отменять ни при каких обстоятельствах”.

Зачем они Петру Алексеевичу? Зачем они государству?

Парламент должен понести политическую ответственность? Безусловно. Законодательная власть должна обновиться? Несомненно. Но кто понес уголовную ответственность за то, что происходило в стране? Один депутат вчера пошутил: “Бывший следователь областной прокуратуры несколько месяцев поработал очень большим прокурором и резко утратил интерес к интегральному национализму и политике вообще. Говорят, даже в предвыборный список родной партии не хочет. А еще говорят, что обеспечил себя до конца жизни…” Даже не знаю, о ком мой собеседник. Но знаю, что говорить об обновлении пока рано. И в исполнительной власти, и в законодательной. Да, после этих выборов в Раде, скорее всего, не будет Ефремова с Олийныком. Бог даст, не будет коммунистов. Но есть основания думать, что очень многие из тех, на чьих руках кровь, кто напрямую повинен в продолжающемся кровопролитии на Востоке, просочатся в парламент по спискам “майданных” партий. По мажоритарным округам, кандидатов для которых, по поручению президента, отбирает, например, Давид Жвания. Интересно будет посмотреть на результаты этого “кастинга”. И в одних списках со вчерашними и сегодняшними убийцами окажутся и настоящие герои, “самооборонцы” Майдана, командиры и бойцы добровольческих батальонов. Они пойдут на выборы вместе с теми, кто так и не ответил за жертвы Майдана, кто за деньги выпускал заказчиков истребления “Небесной сотни”, организаторов и исполнителей преступлений, кто, не морщась, сдал Крым, кто довел ситуацию на Донбассе до реальной войны, почему-то стыдливо называемой АТО.

Боюсь, для обновления и очищения окажется мало Майдана и выборов. Для этого еще понадобится война. Для победы в которой, возможно стоило бы пожертвовать выборами. Как бы ни ненавистны многим (и мне лично, не стесняюсь сказать) были некоторые обитатели здания под куполом. Надо заставить их работать на победу. Всех. Инструменты есть. Пускай, искупают грехи. Глядишь, зачтется.

Еще раз повторюсь: очень бы хотелось ошибиться, но, боюсь, что пока в системе приоритетов президента выборы значат больше, чем война.

То, что президент занят выборами, не означает, что он не занимается войной. Ряд решений, принятых на недавнем заседании Совбеза, по словам наших источников, носили важный и объективный характер. Но, по словам тех же источников, никто не мешал принять их раньше… И главное, эти меры не решают ключевой задачи — не изменяют отношения к происходящему. Речь идет об улучшении логистики проведения АТО, но не об изменении качества ведения войны.

Со страшным противником. Каждый день наращивающим свое присутствие. Вчера звонил знакомый из Донецка. Сидел в кафе неподалеку от военных в форме без знаков различия. Говоривших с отчетливо выраженным российским акцентом. “Зеленые человечки” обсуждали, где разместить 600 военнослужащих, которые должны прибыть вскорости…

О планах (очевидных и гипотетических, тактических и стратегических) написано много и подробно. Аналитиками и экспертами. Не стану повторяться. Расскажу лишь о сценарии, о котором до сих пор слышать не приходилось. Ряд спецов считает, что ближайшей задачей Путина будет продвижение вглубь украинской территории со стороны Крыма. Ситуация на полуострове требует немедленных мер. Паромная переправа загружена, поставки по морю в ближайшее время будут затруднены в связи с начинающимися штормами. Настроения в Крыму местами уже так себе, а в скором времени могут стать еще хуже. “Новый регион России” нуждается в бесперебойных поставках продовольствия, топлива, электроэнергии и, конечно, воды. Москве необходимо Каховское водохранилище. Необходимы участки суши и различные объекты, на ней находящиеся. Нужно расширение и удлинение “коридора для Крыма”, требуемого и для жизнеобеспечения полуострова, и для захвата плацдарма для дальнейшего наступления. Наши источники говорят о возможном вторжении в Херсонскую, Николаевскую и, возможно, Запорожскую области. Звучит маловероятно, но мы постепенно отучаемся удивляться.

Где готов остановиться Путин? Приходилось слышать и вовсе невероятную версию. Некоторые западные дипломаты и военные эксперты убеждены, что уничтожение украинской государственности является промежуточной целью. Что его планы простираются дальше — на Польшу, на Прибалтику, на Балканы. Звучит совсем уж дико, но мы постепенно отучаемся удивляться. Во всяком случае, в Варшаве, Таллинне, Риге многие оценивают намерения именно так. В Берлине, Париже и Риме явно думают иначе. По крайней мере, пока. Там не готовы назвать войну по имени.

Как, увы, и в Киеве. По крайней мере, пока. Мы движемся к выборам. А перед нами стоит выбор. Точнее, не так. У нас нет выбора — Украина должна остановить Путина.

Мы не выбирали войну. Война выбрала нас. Война за Родину, которую мы тяжко обретаем.

Сергей РАХМАНИН