“Считаю себя русофилом, но не кремлефилом”

Автор вышедшей на минувшей неделе книги “Мафиозное государство: как один журналист стал врагом новой жестокой России” (отрывки из нее можно прочесть во “Власти”, а саму книгу — на сайте Guardian) — бывший собкор The Guardian в Москве Люк Хардинг рассказал корреспонденту “Коммерсанта” Елене Черненко, за что он полюбил страну, из которой был вынужден уехать.

— Зачем вы написали эту книгу? Злились на Россию, за то, что вас выслали (см. “Коммерсант” за 9 февраля 2011 года), и решили еще сильнее подпортить ее имидж на Западе?

— Я не собирался писать книгу о России! Но как только агенты ФСБ начали врываться в мой дом, мне стало ясно, что в этой истории есть что-то важное и тайное и что об этом надо рассказать. Есть и другие журналисты, которые правдиво и хорошо пишут о деятельности ФСБ. Я, в частности, имею в виду Андрея Солдатова и Ирину Бороган. Их книга про ФСБ “Новое дворянство” прекрасна, они храбрые журналисты и мои хорошие друзья. Но никто прежде не писал про ФСБ с точки зрения жертвы. Когда я писал книгу, то, в частности, хотел развеять тайну вокруг этих взломов ФСБ — так, чтобы другие жертвы тоже перестали бояться и начали говорить об этом.

— Но ведь в России сотни других иностранных журналистов, почему к ним никто не вламывается?

— Насколько мне известно, я пострадал от ФСБ больше, чем другие иностранные журналисты. При этом я слышал по крайней мере о четырех или пяти других коллегах, которые также испытали проблемы со спецслужбами и стали жертвами взломов. Это их дело — рассказывать об этом или нет. Но то, что происходило со мной, было хуже. Я так и не узнал, почему ФСБ преследовала меня с таким рвением. Они что, думали, что я Джеймс Бонд? Ведь для того, чтобы узнать, над чем я работаю, не обязательно было врываться в мою квартиру — они могли просто следить за моими публикациями в Guardian.

— В книге вы пишете, что ФСБ применяла по отношению к вам тактику Штази и КГБ. Расскажите подробнее.

— После первого взлома я решил во что бы то ни стало найти ответ на вопрос, что за тайные агенты ворвались в мою квартиру и кто послал их. Я хотел понять, что все это говорит о современной России, спустя два десятилетия после того как холодная война якобы закончилась…

Подробностей о самих “домушниках” я так и не узнал, но спустя три недели после моей высылки из Москвы, в марте этого года, я поехал в Берлин, где встретил бывшего высокопоставленного сотрудника Штази, тайной полиции ГДР. Его зовут Йохен Гирке, во времена ГДР он преподавал операционную психологию в учебной академии Штази в Потсдаме. Господин Гирке рассказал мне, что Штази использовала те же самые психологические методы, как тогдашняя КГБ и сегодняшняя ФСБ. По-немецки это называлось zersetzung, что можно перевести как “деморализация” или “подрыв”. Врагов режима “выключали”, нарушая их личное пространство, взламывая их квартиры и оставляя там почти что невидимые следы. Такие операции проводились в условиях полной секретности, и они были крайне эффективными. Жалобам жертв никто не верил. Эта тактика была изощренной, бесшумной и непостижимой. Штази использовала этот метод начиная с середины 1970-х в основном против диссидентов, церковных деятелей и восточных немцев, желавших сбежать на Запад. Владимир Путин, тогда еще носивший звание подполковника, именно в это время, то есть с середины 1980-х, работал в Дрездене. И судя по всему, ФСБ все еще действует по инструкциям КГБ. Правда, в мире мгновенной коммуникации через LiveJournal и Twitter подобные методы кажутся все более нелепыми.

— А вам хоть что-то в России нравилось?

— Да! Многое. Несмотря на то что мы страдали от преследования со стороны спецслужб, мы были очень счастливы в Москве. У нас было много русских друзей. Дружба в России более интенсивная и, если можно так сказать, страстная, чем в Англии. Я любил московское метро, любил ходить в баню, нырять в прорубь на Крещение. Любил ходить в театр и посещать культурные события мирового класса за копейки по сравнению с ценами Лондона, Парижа или Нью-Йорка. Мне очень нравится искусство XIX века, особенно передвижники — в одной только Третьяковской галерее я был не менее 15 раз. И, конечно, я не мог остаться равнодушным к изумительному, лирическому и иногда сводящему с ума русскому языку. Что бы там ни говорили про меня некоторые критики в России, я считаю себя русофилом. Но только не кремлефилом! В этом большая разница. Можно одновременно любить Россию, но неодобрительно относиться к тем, кто ею управляет.