Вообще-то законопроект на самом деле касается поддержки многодетных семей. Но российские коллеги уже закрепили за ним “малодетное” прозвище. То ли дело в том, что репрессивные элементы закона сами собой вылезают на поверхность и застят глаза. То ли “налог на малодетность” — это даже для российского закаленного уха звучит довольно экзотично.
Судя по тому, что пишут в российских СМИ, проект закона обсуждался с организациями, объединяющими многодетные семьи. Закон касается, в общем, как раз их — выплаты, жилье, материальное обеспечение, поощрение отцовства, включение воспитания детей в трудовой стаж и т. п. Но одними только поощрительными мерами законопроект не ограничивается: поддержка многодетности сопровождается налоговыми репрессиями в отношении тех, кто “недорабатывает” на ниве размножения. И неважно, у тебя вообще нет детей или ты все-таки спромогся хотя бы на одного.
Именно это уравнивание чайлдфри с родителями одного ребенка — очень интересное концептуальное новшество, которое привлекло необычайное внимание к законопроекту.
Любопытно также, что законопроект, предполагающий “репрессии” для малодетных, был, как подчеркивается авторами проекта, обсужден и одобрен многодетными. В каждом комментарии авторы проекта подчеркивают, что “проект проработан и одобрен общественностью” — и это чистая (хоть и несколько однобокая) правда. Извечные противоречия между любыми двумя группами, которые придерживаются противоположных взглядов, оказались успешно использованы для пополнения бюджета.
Многодетные — особенно те из них, которые входят в соответствующие общественные организации, — уверены, что малодетные сделали неправильный жизненный выбор, неверно расставили приоритеты, попросту “недорабатывают” и за эту ошибку должны каким-то образом платить. Кстати, если вы спросите малодетных, они тоже найдут, что сказать нелестного о многодетных и их выборе. Но их мнение в этот раз оказалось невыгодным — поэтому их не спросили.
Этот законопроект — как и все подобные — оправдывается тем, что нужно “спасать демографию”. Рождаемость падает — и потому, что падает, и потому, что в репродуктивный возраст вступило “кризисное” поколение рожденных в 90-х, которым нужно рожать гораздо больше, чтобы компенсировать собственную малую численность. Через каких-то 10-15 лет на каждого работающего будет n-дцать пенсионеров. И демографический кризис пока что обещает только углубляться.
Тревоги властей понятны. Но принимаемые меры приводят в замешательство — если, конечно, принимать аргумент демографии всерьез. Сколько раз говорено-переговорено о том, что демографические проблемы не решаются путем репрессий, в том числе налоговых. Ни налог на бездетность, ни — тем более — на “малодетность”, ни запрет на аборты не помогают поднять демографические показатели в долгосрочной перспективе. Ситуацию можно изменить только путем поощрения рождаемости. Например, в Украине бэби-бум начался после прихода президента Ющенко, который определил довольно высокие по тем временам выплаты по рождению ребенка.
Впрочем, после того не значит вследствие того. Кроме выплат, напомню, тогда и страна, и мир переживали экономический подъем, а страна еще и душевный — после Оранжевой революции. Социальный оптимизм и здоровая экономика — вот “формула окситоцина”.
А проблема с недостаточным приростом — симптом не столько демографического, сколько общего социального кризиса. “Лечить демографию” при этом — означает бороться с симптомами, а не с причиной болезни.
Тем не менее власти бесперечь хватаются за рычаги “управления рождаемостью”. Это почему-то оказывается заколдованным местом для постсоветских стран — речь уже не только о РФ с ее странными инициативами, выдающими отчаяние, но и об Украине, поскольку у нас тоже то и дело всплывает “законодательная озабоченность” репродуктивными вопросами. И учитывая тот факт, что, несмотря даже на войну, Россия, к сожалению, нередко остается для нас законодателем социальных и прочих “духовных” мод, я с некоторым содроганием наблюдаю за тем, что происходит в ее юридическом поле. Идея контроля за рождаемостью — вполне постсоветская идея. Потому что ключевое слово тут — “контроль”. Неважно, бьют рублем или по голове — важно, что бьют. Граждане обязаны размножаться. В интересах страны.
Постсоветские государства “находят себя” в регулировании детородной функции — потому что подспудно (или явно) пытаются имитировать патернализм. Государство выступает в роли патриарха, который имеет право входа в супружеские спальни и может распоряжаться телами своей “челяди”. Это все преподносится — и в России, и у нас — как “наши традиции”, “моральные ориентиры” и прочая “духовность”: здоровая семья (в которой обязательно есть дети, и их много), мать-берегиня, отец-добытчик и прочие благоглупости. Идеал этот выдуман не просто так — но, как видим, на продажу. За его нарушение нужно платить. И говорить спасибо за то, что готовы взять деньгами.
Так или иначе, подобные законодательные “регулирования” бьют в первую очередь по женщинам — просто потому, что именно они рожают, “работают у колыбели” и совершенно закономерно приносят в жертву этой своей “высокой общественной миссии” свои социальные и профессиональные стремления и чаяния. Что ж, если не хотят приносить подобную жертву — государство готово взять деньгами. Рожай или плати — вот что означает налог на малодетность.
Малодетность — повторюсь — интересный и странный концепт, который пытаются уравнять (и таким образом оправдать) с бездетностью. Каждый, у кого есть хотя бы один ребенок, согласится: в реальной жизни (в том числе финансовой) разница между бездетностью и наличием хотя бы одного ребенка — космическая. Но это не имеет значения, когда стране нужны деньги. И если есть удобный прецедент налога на бездетность — почему бы не расширить круг тех, кто должен платить?
Налогу на бездетность можно найти оправдания — как экономические, так и социальные. Во всяком случае, в рамках нашей социальной политики — и российской, и украинской.
“Бесплатный чайлдфри” могут позволить себе граждане западных стран, которые обеспечивают себя пенсиями сами, делая вложения в соответствующие фонды в течение активной трудовой жизни.
Но у нас совсем другая пенсионная система — у нас каждое следующее поколение кормит предыдущее. Поэтому отказ от рождения детей — это совершенно определенный материальный убыток для государственного пенсионного фонда. Который и пытаются компенсировать налогом на бездетность. В такой интерпретации налог на бездетность уже не выглядит репрессивной мерой и апеллирует к социальной справедливости.
А вот за налогом на малодетность трудно рассмотреть подобную апелляцию. Это вообще очень странная и скользкая инициатива. Начиная сначала — что значит “малодетность”? Мало — это сколько? Хорошо, по нынешнему законодательству — и российскому, и нашему — многодетность начинается с трех детей. А малодетными названы семьи с одним ребенком. В данной точке исторического пространства-времени “мало” — это один, а “много” — три и больше.
Проблема в том, что числа эти — произвольные. Кто и почему решил, что трое детей — это уже много? И что один — это мало? Кто и как считал? Из чего исходил? Можно апеллировать к биологическому воспроизведению — двое детей как раз компенсируют двоих родителей, а один как бы не компенсирует, а трое — это уже “с запасом”. Но это очень узко даже с точки зрения биологии — такая примитивная арифметика безосновательна. Для поддержания численности популяции количество детенышей, прижитых одной продуктивной парой, вычисляется по более сложным формулам.
Необходимое количество будущих налогоплательщиков тоже так просто на пальцах не посчитаешь. Причем тут все окажется даже сложнее, чем в случае с биологией. Ведь здесь очень многое будет зависеть не только от количества, но и от качества налогоплательщиков — образования, социального запроса и т. д. Я не стану цитировать вечные и бесконечные споры малодетных с многодетными о том, кто больше вкладывает в ребенка, кто делает его лучшим гражданином, более качественным налогоплательщиком и т. д. Не стану, потому что, во-первых, вложения в ребенка опять-таки на пальцах не посчитаешь, а статистики по поводу “качественных” граждан и налогоплательщиков в зависимости от их принадлежности к мало- или многодетной семье нигде нет. А во-вторых, потому что подобные пассажи вовсе не имеют смысла, пока мы не определились с самым главным — что значат слова “много” и “мало”?
Повторюсь: “малодетность”, “многодетность” и “всамыйраздетность” описываются (и будут описываться) числами, взятыми преимущественно с потолка. Лет двадцать назад, например, никому в голову не пришло бы, что трое детей — это “много”. Зависеть эти числа будут не от реальной потребности в количестве налогоплательщиков на период до 2100, например, года (цифры с потолка, да), а на нынешней, сиюминутной потребности государственного кармана.
Исторический экскурс на злобу дня: налог на бездетность в СССР впервые был введен осенью 1941 г.
И вовсе не потому, что нужно было быстренько “рожать новых” — о долгосрочной демографической перспективе тогда мало кто думал. Просто стране нужны были деньги. “Бездетный налог” — что-то вроде лакмуса, фиксирующего не демографический, а экономический кризис. Если о таком налоге заговорили — значит, казна пуста. А если круг плательщиков решили расширить за счет “не совсем бездетных” — значит, в казне немного меньше, чем ничего.
По всей видимости, проблема России в данный момент не в том, что нечем будет кормить пенсионеров через тридцать лет. Что будет с пенсионерами, бюджетом и целой Россией через тридцать лет, вряд ли интересует кого-то из нынешних насельников Кремля — даже они вряд ли надеются прожить так долго. Зато им уже сегодня нужно латать дыры в бюджете — на Крымнаш, на поддержку “братских народов” ЛДНР и сирийского диктатора. “На бомбу”, в общем. И на кооператив “Озеро”, само собой. Вот тут и пригодится “налог на N-детность”. Никакой демографии, биологии и высшей математики — просто тысяча первый способ относительно честного отъема денег у населения.
