ДАЙДЖЕСТ

“Просто колонной ехали, как на парад”. Как сотрудник штаба Навального попал на войну и отказался ее продолжать

[09:10 16 мая 2022 года ] [ BBC News Русская служба, 12 мая 2022 ]

Би-би-си удалось поговорить с одним из контрактников российской армии, который отказался продолжать воевать в Украине.

Его имя изменено из соображений безопасности, в распоряжении редакции есть настоящие данные военного и документы, подтверждающие его биографию.

В 2020 году в одном из городов-миллионников нецентральной России 21-летний Сергей Боков закончил колледж, стал дипломированным электриком и получил повестку в армию — на срочную службу. К тому времени в России молодым людям с образованием не ниже среднего специального уже несколько лет предлагали сразу заключить контракт с минобороны — и служить не год, а два, зато с зарплатой, выходными, да и жить можно не в казарме.

“Я подписал это, потому что плюсов больше, служить комфортнее, да и интересно было узнать армию более профессионально, не как срочник, военное ремесло понять”, — рассказывает Боков Би-би-си. В конце 2020 года он уехал в ближайшую от родного города часть водителем-электриком.

Службу там 23-летний Боков теперь вспоминает с ностальгией: “Если честно, после того, через что я прошел, мне кажется, что жил я там чудесно”.

В мирное время служба в армии — это рутина: проверка и обслуживание техники, уборка территории, поддержание оружия в надлежащем состоянии.

— А чему-то военному учили?

— Мое личное мнение — мне было мало. За год в школе или колледже студент очень много узнает нового, а год в армии с точки зрения обучения проходит практически бесследно. Очень мало толковых занятий и толковых офицеров. В моей части полезных занятий было мало.

— Там было что-то, что могло пригодиться на войне?

— Ну, стрельбы, стрельбы на технике.

В ноябре 2021 года, когда Бокову оставался год службы по контракту, в части начали говорить, что все военные поедут в январе в командировку — в Воронеж и Белгород. Зачем — не уточняли. Потом стали пояснять, что это будут учения, вспоминает Боков.

Перед Новым годом родственники недавних выпускников техникумов слушали, как политики по телевизору уверяют, что никакой войны не будет — и начали расспрашивать мужей, братьев и сыновей, куда они едут и зачем они туда едут в таком количестве.

“Тогда нам сказали, чтобы мы доводили до своих семей, что мы на учениях “Союзная решимость-2022”. Понимаете, они даже выдумали название учений… А ведь не было никаких массовых учений. Красиво обманули. Н***и [обманули]”.

Новый 2022 год Боков встретил дома, а 23 января в военном эшелоне уехал в сторону южных городов Черноземья. 1 февраля сошел с поезда. Через пару десятков километров устроили полевой лагерь: доехали, поставили палатки и в лесу стали жить.

“Ну как это, мы как к себе домой приехали?”

В больших военных палатках модели М-30 — больше 40 квадратных метров — спали по 20 человек.

“Условия были комфортные. До войны с обеспечением все было отлично. Никаких подозрений, что это не учения, у нас не было, — рассказывает Боков. -- Большой полевой лагерь. Оружие привезено в отдельном запечатанном ящике, оно лежало в специально оборудованной комнате для хранения оружия. Не было такого, что мы его на руки получали”.

Военные ничего не делали — ждали, “когда начнется что-нибудь”. Обосновались там, жили, ходили в наряды, охраняли лагерь. Надоедали жителям небольшого города: “Мы там всех заколебали, наверное, — смеется Боков. — В магазины ходили, во всяких развлекательных комплексах ошивались. Местные всех нас видели, но тоже были уверены, что учения. Там это бывает”.

Три недели стояли и ждали. 23 февраля, по словам Бокова, командиры сказали: “Перемещаемся ближе к границе, в другой лагерь”. “Мы новости слышали, конечно, но никто не верил, что будет то, что произошло. Командиры сказали, чтобы мы сообщили семьям: едем, мол, в новый лагерь, там связи не будет, не теряйте [нас]”. Телефоны у солдат забрали.

В ночь на 24 февраля Боков проснулся, сел с сослуживцами на БМП и поехал.

Говорит, осознал, что попал на территорию Украины, только через несколько часов на рассвете — вдоль дороги начали появляться вывески на украинском языке.

“Как я понимаю, мы пересекли границу не через погранпункт, а через какие-то леса. Поэтому мы сразу и не поняли, где мы. Мы ехали внутри машин, был плохой обзор и темнота”.

Боков утверждает, что популярная среди пленных российских военных фраза “Мы поехали на учения, а оказались на войне” — это не попытка оправдаться или соврать. Все так и было, говорит он.

“Реакция, у нас, конечно, была… Неужели мы зашли туда? Никто не хотел верить, что это война. Ну как это, мы как к себе домой приехали сюда? И ни одного выстрела не было слышно на этот момент. В общем, мы не верили до последнего. Вспомнили, что учения назывались “Союзные”, и решили, что они не только совместно с Беларусью — но и вместе с Украиной тоже”.

Только потом, по словам Бокова, контрактники поняли, что украинские войска “сразу и тихо” отдали границу, но встали в городах — и начали войну оттуда.

“Было ощущение, что в начале войны они сами боялись и недооценивали себя”, — говорит он.

“Как вы поняли, это не шутки, все всерьез”

Колонна Бокова остановилась в лесу на дозаправку. Но залить бензин во все БМП не успели — в тридцати метрах от электрика разорвался артиллерийский снаряд.

“Или не снаряд… Я не понял толком, — говорит Боков. — Это был такой большой взрыв… Сердце колотится, адреналин, аааа… Тут мы слышим команду “По машинам” и уезжаем вперед — из зоны обстрела”.

Вечером они доехали до заброшенной фермы, встали в старых амбарах. “И только тогда командир сказал: “Ну, как вы поняли, это не шутки, все всерьез. Занимайте оборону, выставляйте патруль…”

“Так мы поняли, что мы оказались на войне”, — рассказывает контрактник.

Боков говорит, что не помнит, о чем он тогда думал. Первые мысли были: “Неужели это взаправду происходит? Неужели это действительно со мной происходит?! Да мне же до сих пор в это не верится, даже когда с вами говорю”. Вторая его мысль: “Надо выживать”.

Поужинали гречкой и тефтелями из пайка, разогретого на таблетке сухого спирта. У Бокова тогда еще был спальник — скоро он его потеряет. Уснули вчетвером в боевой машине. “От осколков она защитит, но если в нее прилетит снаряд — экипаж сгорит заживо”, — уточняет военный.

С этого дня Боков попадал под обстрелы почти каждый день. Его дивизия проехала вглубь Украины на 30 километров. “Мы имели право спрашивать, но нам имели право не отвечать. На вопросы вроде “куда двигаемся”, нам отвечали — на новое место дислокации”.

Потом он узнал, что ехали они в черниговско-киевском направлении.

Через четыря дня пути колонна распалась. Мост, который они пересекали, оказался заминирован — и взорвался, когда по нему поехала российская военная техника. Би-би-си удалось найти координаты и фотографии, подтверждающие подрыв переправы через реку.

Часть сослуживцев Бокова, пересекшие реку, уехали к Киеву, а он не успел заехать на мост и остался на этом берегу. В итоге он присоединился к другой роте и поехал на осаду Чернигова.

4 марта ему удалось позвонить жене и матери. “Сереж, ты на границе?” — первым делом спросили они. “Нет. Я оказался на войне”.

Реакцию он не услышал — связь прервалась.

“Все были до 25 лет, 10 человек умерли, 10 ранены”

После подрыва моста Боков впервые увидел, как умирают сослуживцы. Говорит он об этом неохотно.

“Помимо минометного и артиллерийского обстрелов, мы попадали еще под автоматные. Когда мы ехали мимо одной деревни, там открыли огонь из автоматов, а машина перед нами ехала — и ее то ли из гранатомета подорвали, то ли еще что-то… Я не понял, что это было. Она загорелась, там люди остались. Мы на БМП объехали и поехали вперед, отстреливаясь. Назад я не смотрел”.

Это был первый раз в жизни Бокова, когда он стрелял по-настоящему. Противников он не видел: “Когда идет колонна, они же не будут вплотную подходить. Откуда огонь шел, туда и мы стреляли. Хотелось просто выжить. Надо было перестрелять их плотность огня, чтобы они отступили”.

— Вам повезло, что колонна распалась, под Киевом больше было смертей?

— Ну, даже не знаю. Но по итогам потерь в той роте, от которой я отстал, было меньше, чем в той, где я двигался.

Боков вспоминает, что их постоянно обстреливали и по ходу движения, и на стоянках, поэтому ночевки были короткие.

“Жестче всего минометы и артиллерия. Это вообще жесть. Это просто падает все по вам, и надо [и тебе] падать, занимать укрытие или подобие окопа, просто на удачу надеяться, что он не прилетит прямо в тебя”, — рассказывает контрактник.

— А что было с боевым духом в роте?

— Сейчас попробую вспомнить… Были те, кто был рад происходящему, сам хотел и рвался в бой — это люди с опытом войны на Донбассе. Они горели за судьбу ЛНР и ДНР и рвались им помогать-освобождать. Но это ветераны.

— А ваших ровесников из контрактников сколько было?

— Много. Молодая рота вся. Из 50 человек — 70% до 25 лет.

— А выжили?

— В моей роте, уехавшей на Киев, выжили все, кроме того, кто наехал на фугас. А в той, где я остался, там тоже почти все были до 25 лет, 10 человек умерли, 10 ранены. В общем, половина роты пострадала.

Сослуживец Бокова из другой роты рассказывает, что с ним служили юноши-минометчики, “которые не знали, как стрелять и с какого конца к этой пушке подойти”.

“Я думал, что мы российская армия, самая супер-пупер в мире, а тут нас ночью ***т [ударит], а у пехоты приборов ночного видения нет, мы как слепые котята, — говорит собеседник Би-би-си. — У украинцев танки с американскими “ночниками”. Я в шоке от наших, это ж копейки — оснастить всех этими “ночниками”, почему же их не было?”

Те же жалобы об отсутствии приборов ночного видения встречаются в разговорах российских военных с семьями, которые перехватывает Служба безопасности Украины и публикует в YouTube.

Раненых и погибших, говорит Боков, увозили в одних машинах в госпитали и морги на территории России. Рассказывая об этом, он использует военный термин “груз 300”, обозначающий транспортировку раненого солдата, вывозимого из мест боевых действий. Название вошло в обиход после войны в Афганистане. При перевозке раненого заполнялась форма документа № 300 (типовой бланк).

Боков, которому все еще везло, ехал в колонне дальше до Чернигова — он с сослуживцами сопровождал артиллерию.

“По дороге всё то же — обстрелы. До Чернигова доехали не все. Боев толком и не было. Мины, огонь с воздуха, засады — противника в лицо мы не видели ни разу”, — рассказывает военный.

Через две недели после пересечения границы подразделение Бокова заняло позицию под Черниговом . “Наша артиллерия стреляла по Чернигову каждую ночь. А мы ее охраняли. В ответ прилетала украинская артиллерия”.

Чернигов был в 10 километрах от нападавших, ночью они видели, как там что-то горит: “Над Черниговом свет был — как будто бы солнце восходит”.

В город Боков и сослуживцы так и не зашли. Неофициально, вспоминает Боков, командиры говорили, что российских военных туда доехало очень мало — чуть ли не меньше половины от запланированного числа.

— Не было достаточных сил для зачистки города. И усиления мы так и не дождались. Вот вы спрашивали, какой был план. Так вот, судя по тому, по какой стратегии мы двигались — а точнее, по отсутствию стратегии… Мы шли без вертолетов, просто колонной, как на парад ехали. Похоже, что план был у командования — очень быстро захватить Украину, опорные пункты и города. Расчет, возможно, был на то, что украинцы будут сдаваться. Мы двигались так, как будто за три дня хотим доехать до Киева и попутно взять все города на дороге. Несемся вперед, с короткими ночевками, без окопов, без разведки. Никого в тылу не оставляли, проезжаем, например, деревню — и всё, если кто-то решит зайти сзади и нас ударить с тыла — защиты там никакой. Такое делают в блиц-криг, знаете?

— У этого были последствия?

— Считаю, что ребята погибли во многом из-за этого. Если бы мы двигались постепенно, с вертушкой, если бы проверяли дороги на мины... Предполагаю, если бы мы не так гнали, жертв можно было бы избежать.

Наступление на Чернигов с начала марта велось по трем направлениям. По словам мэра, все подъезды к городу были заминированы. Бои шли на дорогах и мостах в пригороде, но городом российские военные не завладели.

“Бабушки якобы накормили военных пирожками, и ребята умерли”

В лесу под Черниговом Боков провел две недели. В села ходили за водой. Говорит, что местные жители, глядя на российских солдат с оружием в руках, ничего плохого им не говорили: “Как скажешь, если у другого автомат? Так что оккупантами, рашистами и орками нас не называли. Просто говорили, как все плохо и быстрее бы это кончилось. Нас тоже жалели. Жалко, что вы в этом участвуете, быстрее бы все кончилось, быстрее бы вы домой поехали”.

А потом из соседнего подразделения пришли контрактники и наказали Бокову с товарищами никакой еды у местных не брать. Уверяли, что в соседнем полку, расположившемся неподалеку, бабушки якобы накормили военных пирожками, и “ребята умерли”.

Еда из России до роты Бокова под Черниговом дошла: крупы в мешках и тушенка, можно было готовить. Воду брали из колодца в соседней деревне, не боялись — думали, местные не будут травить, сами же пользуются.

По ночам был снег и мороз, палаток уже не было — не учения. Самодельный навес от дождя, под ним земля — на нее солдаты клали броню и стелили одеяла, взятые из соседних домов. Этими одеялами и продуктами из магазинов мародерство подразделения Бокова ограничивалось, уверяет он.

“Брали только, что нужно было для выживания. Чтобы мы вырывали у кого-то что-то из рук или в дома жилые заходили — такого не было. Моя группа не брала никаких ценностей. Но в других подразделениях такое было, знаю”.

Украинские военные публиковали видео из Черниговской области, где из разбитых машин противника они достают посуду, детские велосипеды, игрушки и даже купоны — местные деньги начала 90-х годов.

Житель одного из сел на этих видео рассказывал, как российские военные ворвались к нему домой, загнали во двор грузовой автомобиль и начали сгружать все ценные вещи из гаража. Украли, по словам пенсионера, телевизор, инструменты, два кондиционера и даже замороженную тыкву из холодильника.

Глава Черниговской области говорил в интервью украинским телеканалам, что российские военные “тащат из частных домов ковры, чайники и еду”.

О расстрелах или казнях среди мирного населения в селах Боков не слышал. Он “не исключает”, что местные могли пострадать “случайно из-за осколков при обстрелах или когда ночью двигается маршем колонна — машины могли задавить человека”. Но намеренного насилия не было, говорит он о своем подразделении.

По данным украинских властей, за месяц обстрелов в Чернигове погибли около 700 человек. Сам осажденный город журналисты называли “смертельной ловушкой”: выезды и мосты заминированы, электричества, тепла и воды не было, хлеб превратился в деликатес.

Судя по рассказам местных жителей и сообщениям СМИ, огонь по Чернигову велся такой плотный, что умерших от осколочных ранений не выносили из подвалов — и дети спали рядом с трупами.

“Не хотелось ехать, умирать и убивать”
Всего на территории Украины Боков пробыл 37 суток. 29 марта жена прислала ему скопированный в смс текст новости: глава российской делегации на переговорах с Украиной Мединский говорил о деэскалации на Киевском и Черниговском направлении.

Через сутки в роту пришел приказ: собираемся, уезжаем, куда — снова не сказали. А через 24 часа и одну ночевку Боков оказался в России.

Вернувшись в первых числах апреля, Боков сильно не радовался. “Официально никто не говорил, надолго мы, домой или нет. Мы читали новости, что война продолжается, деэскалация только на одном направлении, по военным ходили слухи, что нас сейчас перегруппируют, а потом все продолжится”. Вскоре контрактникам объявили об этом официально.

В это же время почти половина первой роты Бокова, вернувшись из-под Киева в Россию, отказалась ждать перегруппировки. Контрактники, рассказывает он, сказали, что они возвращаются с границы в свою часть, там будут писать рапорты и увольняться.

“Хотите — судите нас, делайте, что хотите, на войну мы больше не поедем. Сели на попутки и уехали”, — вспоминает он.

Его рассказ подтверждается данными расследовательского проекта Conflict Intelligence Team. Судя по ним, порядка 20-40% российских военнослужащих, выведенных с киевского, черниговского и сумского направлений фронта в первой половине апреля, пытались и пытаются отказаться от дальнейшего участия в войне.

Боков, оторвавшийся от своей первой роты во время подрыва моста, остался на границе, не осмеливаясь уехать.

“Я ему говорил: пиши рапорт быстрее. А он все никак не мог решиться. Командиры им говорили, что они в запасе будут стоять, — рассказывает приятель Бокова, юрист. — Я ему говорю — вам так и про учения говорили. А потом — что вы едете Луганск защищать говорили. Вас два раза уже ***ли [обманули], значит, ***т [обманут] и третий! Беги оттуда!”

Боков вспоминает, что после новости о 20 уехавших с границы контрактниках начальство убеждало, что не надо следовать их примеру. Говорили, что их посадят, что на них 100% заведут уголовные дела и что уехать отсюда — это получить десять лет лишения свободы, вспоминает Боков.

“Это оказалось неправдой. Но тогда я этого не знал. Не хотелось ехать, умирать и убивать. В тюрьму садиться тоже не хотелось”.

“Есть реальный шанс не быть убитым и не убивать”

“Их всех запугивают до усрачки, это правда, — говорит Би-би-си об отказывающихся воевать контрактниках правозащитник, директор правозащитной организации “Школа призывника”, юрист Алексей Табалов. — Трибунал! Сядешь на 25 лет! Откуда 25 лет, не понимаю! Уклонение от призыва — 2 года, оставление места службы — 2 года дисбата, неисполнение приказа — 2 года. Если неисполнение приказа группой по предварительному сговору, а равно повлекшее тяжкие последствия — и то срок до 5 лет. Какие 10-25 лет?”

Командиров можно понять — до них же довели, что они должны всеми силами людей удержать, вот они и запугивают, как могут, считает Табалов.

Практика Табалова показывает, что попавший на войну контрактник может отказаться от продолжения военной службы — и без всякого уголовного преследования.

С начала войны, согласен с ним правозащитник Сергей Кривенко, к которому воевавшие обращаются за консультацией, еще не было заведено ни одного уголовного дела из-за отказа контрактника возвращаться на фронт. Формально война с Украиной не объявлена, в России не введено военное положение, и ни у кого нет приказа об участии в этом мероприятии или отметок в военных билетах.

У военнослужащего есть реальный шанс не быть убитым и не убивать людей на территории Украины. “Но он должен сам предпринимать активные действия. Сидеть надеяться, что мама или бабушка вытащат его оттуда — это бесперспективно”, — добавляет Табалов.

Первый шаг — подать рапорт с отказом участвовать в спецоперации. В нем юристы рекомендуют ссылаться на 59-ю статью Конституции. “Появление антивоенных убеждений после месяца под артиллерией на территории Украины вполне подходит под уважительную причину”, — говорит Кривенко.

Олеся ГЕРАСИМЕНКО