Причины европейского кризиса

Что заставило Германию измениться

В ранних 90-х экономика Германии ослабла в результате объединения ФРГ и ГДР. Отсталые регионы приходилось подтягивать за счет регионов более развитых, в том числе и повышая налоги в последних. Это привело к потере конкурентоспособности Германии на мировом рынке.

Мало того, в то время политикой стран Евросоюза было удержание курсов своих валют стабильными относительно друг друга. Так они готовились к введению единой валюты евро. Это закрывало для Германии возможность восстановления конкурентоспособности через ослабление собственной валюты (девальвацию). Дешевая марка помогла бы Германии продавать больше товаров и услуг на сосдених европейских рынках.

Единственным выходом для немцев оказалось снижать стоимость производства (читай — труда) без девальвации. Для этого в Германии были проведены очень серьёзные и крайне нетипичные для социал-демократических западноевропейских стран реформы рынка труда. Нанимать и увольнять работников стало проще, стало легче менять уровень зарплат, появились удобные для работодателей категории не полностью занятых работников и т.д. В результате, к началу 00-х Германия оказалась единственной континентальной западноевропейской страной с гибким и эффективным рынком труда.

Необходимость повышать конкурентоспособность привела в Германии и к специфической налоговой политике, когда потребление облагается высокими налогами, а доход от сбережений — низкими. Такой подход стимулировал создание сбережений, а, значит, удешевлял стоимость заемных денег (ведь банковская система создает кредиты именно из депозитов) для компаний. А дешевые займы повышают прибыльность бизнеса. Правда, хорошие условия накопления денег в Германии снижали внутренний спрос. Это стимулировало немецких бизнесменов к экспансии на рынки других странах.

Остальная Европа оставалась в рамках традиционной социал-демократической экономической модели. Ее характеризуют высокие социальные расходы, негибкий рынок труда, на котором снижение зарплаты для постоянных работников или их увольнение крайне усложнены. Зато существует большое количество работников, не имеющих постоянного контракта (чаще всего это молодёжь), чьи права защищены очень слабо.

Такой двухуровневый рынок труда практически не даёт возможности повысить конкурентоспособность производства без девальвации. Даже если уволить заметную часть непостоянных работников (а в посткризисной Испании, например, именно это и произошло — безработица среди молодёжи составляет там сейчас около 40%), постоянные работники всё равно сохраняют свои места и свою высокую зарплату. А это значит, что стоимость их продукции продолжает оставаться высокой.

В результате принятия евро (1999 год — для безналичных расчётов, 2002 — для наличных) в Еврозоне оказались собраны в рамках одной валюты (т.е. девальвация друг против друга оказалась по определению невозможной) экономики разного типа. Ставшая очень конкурентоспособной Германия и остальные страны, зажатые в тиски социальных обязательств.
Выигрывает сильнейший

Результат не заставил себя ждать — немецкие товары и немецкий капитал (привлеченный высокими доходностями) хлынули в другие страны Еврозоны. В Греции это позволило правительству дешево одалживать деньги и тратить их, фактически, на подкуп избирателей. В Испании и Ирландии это сделало кредитование настолько доступным, что на местных рынках недвижимости надулись спекулятивные “пузыри” — цены стали неконтролируемо расти и участники рынка стали массово покупать недвижимость просто с целью её перепродажи по более высокой цене.

Если бы каждая из стран обладала своей валютой, колебания курсов нивелировали бы эту ситуацию — немецкая марка выросла бы против валют других стран, делая немецкие товары менее конкурентоспособными и заставляя немецких инвесторов терять часть прибыли при возвращении полученных доходов на родину.

Однако все страны Еврозоны имели единую валюту, которая и зафиксировала сложившуюся ситуацию на большую часть десятилетия. К концу 00-х многие страны Еврозоны (среди которых особенно выделялись страны так называемой “периферии” — Греция, Испания, Италия, Португалия и Ирландия) заимели немалые долги, как государственные, так и частного сектора, номинированные в евро. Именно в этот момент грянул кризис.

По данным ЕвроСтата

С 2002-го положительное сальдо баланса финансового счёта Германии (разница между притоком и оттоком капитала, положительный показатель означает нетто-отток капитала, отрицательный — нетто-приток капитала), выраженное в процентах от ВВП Еврозоны, стало расти. Параллельно, стало расти отрицательное сальдо баланса финансового счёта стран периферии, в особенности Испании, в которой в это время надувался “пузырь” на рынке недвижимости — именно его и надувал неумеренный приток немецкого капитала. После кризиса 2008 показатель сократился, но всё равно не вернулся к нормальным уровням 90-х — начала 00-х, т.е. проблема не исчезла.

После 2008-го ситуация резко изменилась. “Пузыри” на рынках недвижимости лопнули, проблемы в мировой экономике ударили по странам Еврозоны и по доходам их правительств, что отпугнуло многих инвесторов как от их государственных облигаций, так и от активов частного сектора. Девальвация, которая позволила бы восстановить конкурентоспособность и быстро вернуться к экономическому росту, осталась для них, тем не менее, все так же недоступной.

Страны периферии, пострадавшие сильнее других, оказались в очень тяжелом положении, а единственным способом восстановить конкурентоспособность и вернуться к росту для них оказалось сильное снижение стоимости производства внутри страны — то есть, снижение заработных плат и падение доходов населения. Двигателем их экономики, однако, все 00-е годы являлся внутренний рынок и именно он сильнее всего страдает от падения доходов.

Одновременно государствам и частным фирмам стран периферии приходится возвращать накопленные за “тучный” период 00-х годов долги, а это требует, по определению, наличия достаточных для покрытия таких выплат доходов. Слабая экономика не в состоянии их обеспечить.

Проблемы с доходами делают государства и фирмы более рискованными в качестве заемщиков. Шансы того, что они не смогут расплатиться, повышаются. А, значит, все меньше кредиторов готовы одалживать деньги и так погрязшим в долгах странам. При других условиях они бы могли провести рефинансирование — “перезанять” деньги на приемлимых для себя условиях. Но таких приемлимых условий больше нет. Кредиторы, напуганные тяжёлой ситуацией в Еврозоне, готовы давать деньги только под существенно больший процент, чем ранее. Заемщики попадают в порочный круг, и необходимость платить по долгам тяжким грузом висит над ними.

В группе риска также оказались страны, изначально более устойчивые и конкурентоспособные — такие как Франция или Бельгия. Им удалось избежать “пузырей” и неконтролируемого роста государственного долга в 00-е. Однако, они имеют большой накопленный государственный долг, а значит так же, как и страны периферии, зависят от рефинансирования. Во время последнего обострения кризиса осенью 2011-го, ставки по 10-летним государственным облигациями Франции выросли в полтора раза за три месяца — угрожающая тенденция, сильно напугавшая французское правительство. Если Франция столкнется с запретительно высокими процентными ставками, как это случилось с Италией, спасти ее будет некому — слишком велика французская экономика.

Где выход

Звучат предложения вывести пострадавшие страны из зоны евро и выбраться из капкана старым проверенным методом — ослабить местную валюту. Но это не решит проблемы, ведь накопленные долги номинированы в евро. И если, допустим, Греция вернется к драхме, то сумма долгов в местной валюте вырастет ровно настолько, насколько упадет ее курс к евро. То есть размер долга вырастет до неподъемных размеров. В долгосрочной перспективе выход из зоны евро мог бы принести свои плоды, но что делать с уже накопленными долгами? Кроме того, среди европейских политиков пока что существует консенсус относительно недопустимости такого развития событий — Еврозона является не только (и не столько) экономической конструкцией, сколько политической, призванной сцементировать и интегрировать европейские страны и продвинуть их дальше по пути к созданию, фактически, единого государства.

Возвращение кредитов пострадавшими странами маловероятно. Они не обязательно объявят явный дефолт. Но предпринимаемые меры для спасения запутавшихся должников (дешевые кредиты от Германии за счет немецких налогоплательщиков, покупка Европейским центробанком гособлигаций пострадавших стран) являются по сути скрытым прощением долгов.

Сейчас правительства пострадавших стран (не без давления со стороны Германии и Европейского центробанка) пытаются восстановить конкурентоспособность тем же способом, которым её восстановила Германия в 90-х. В парламентах продавливаются жесткие меры по снижению госрасходов, проводятся реформы рынка труда с целью повысить его гибкость. Все это вызывает жесткое неприятие со стороны привыкшего к высоким социальным стандартам общества.

К тому же эффективность этих мер вызывает сомнения. Германия осуществляла свои реформы в 90-е годы, бывшие эпохой быстрого экономического роста в мире. Этот рост тянул немецкую экономику за собой. Периферия Еврозоны вынуждена проводить те же реформы во все еще тяжелых условиях посткризисной мировой экономики. Греков и испанцев мировые тенденции всячески тормозят.

Большой помощью могла бы стать смена налоговой политики в Германии. Стимулируя потребление, немцы создали бы дополнительный источник спроса для товаров из проблемных стран, а дестимулируя сбережения — сделали бы компании из других стран более конкурентоспособными по сравнению со своими компаниями. Однако это означало бы жертвовать собственными интересами в угоду интересам других стран Еврозоны, к чему Германия пока не готова.

Нынешний кризис является первым по-настоящему серьёзным испытанием для евро-интеграционного проекта. Сможет ли он пережить “проблемы роста”, мы узнаем в ближайшие пять лет. Если в течении этого срока европейским властям удастся удержать проблемные страны от выхода из единой валюты, а также четко наметить путь, которым эти страны смогут восстановить свою конкурентоспособность, Еврозона выживет и проект евроинтеграции, скорее всего, продолжится.

Павел КУХТА