Президент Буратино. Почему конфликт Зеленского и Коломойского — вопрос времени

Я никогда не симпатизировал Владимиру Зеленскому. Для меня слишком примитивно, вульгарно и плоско подавляющее большинство шуток 95 квартала. Мне не нравятся ни инициалы ВАЗа, ни его манера говорить, ни вопиющая ограниченность его суждений, ни те, кто маячит за его щуплыми плечами. А еще опыт подсказывает, что идея сделать что-то “просто чтобы посмотреть, что получится”, как правило, оказывается далеко не лучшей. Причем без разницы, идет ли речь о бросании в воду карбида, сексе в гамаке или выборе президента. Да и “зае...л(о, и)!” в качестве мотивации — мягко говоря, так себе. Как пишут авторы рекомендаций о “правильном уходе” (не “за”, а “от”) в женских журналах, впопыхах собранный чемодан обычно оказывается полупустым.

И тем не менее, сдается мне, с занимательной эсхатологией стоит повременить: то, что Украина обзавелась преЗЕдентом, — это еще отнюдь не знамение Апокалипсиса. Это скорее очередное свидетельство того, что Украина — это Европа. Причем чрезвычайно близкая к истокам. Минувшая президентская гонка, наверное, более, чем какая-либо другая продемонстрировала: украинская избирательная модель по сути является прямой наследницей афинского остракизма. Как правило, мы не избираем — мы изгоняем. Квинтэссенцией настроений электората у нас является фраза свекрови из известного анекдота: “Не знаю як, але не так!”. Соответственно, любой народный избранник оказывается в положении невестки. И возможность переизбраться для него напрямую зависит от умения оную свекровь либо застращать, либо умаслить. Но с испугу та и накостылять может. Что же до умасливания — делается это обычно за ее же счет. Когда правда всплывает, она, конечно, запоздало негодует. И требует немедленного восстановления справедливости уже от новой “невестки”, попутно выставляя счет ей же — и неминуемо разочаровываясь.

Так вот, Зеленскому разорвать этот круг не светит. Что бы он ни делал, новыми будут разве что формы — но никак не суть. Ресурсов даже на имитацию социального государства нет, а реформы у масс вызывают скорее злость, чем одобрение. Положение президента Зеленского будет усугубляться тем, что, войдя в историю Украины как абсолютный чемпион по поддержке во втором туре, он по факту этой поддержкой не располагает: он объединил страну, но это объединение было исключительно тактическим. Так что три четверти голосов в его поддержку — это аванс, который ему еще только предстоит отработать. И это будет очень непросто.

Тем более что выборы были очередным этапом конкуренции проектов будущего. Здесь характерно, что электоральная карта второго тура выборов 2019 года поразительно похожа на карту года 1991-го. Маятник вновь качнулся от нейшнстейта к совкостейту. Вот только амплитуда колебаний становится меньше — и все четче виден запрос на новую нормаль: реальная независимость, ясные — партнерские, но не патриархально-сыновние принципы взаимоотношений государства и гражданина, ответственная политика. За этот запрос стоит, в частности, поблагодарить и Петра Порошенко — хотя именно он и похоронил его электоральные перспективы.

В этом смысле Украина начинает напоминать Израиль: проблема безопасности и выживания государства в электоральной риторике имеет куда меньший удельный вес. Правда, я не соглашусь с теми, кто списывает все на руку Москвы. Думаю, здесь дело, прежде всего, в своего рода консенсусе: защита Украины и обеспечение ее безопасности видится значительному числу избирателей Зеленского как рутинная задача власти, и это естественно, когда “Родина в опасности!” — состояние перманентное (здесь, кстати, еще одна отсылка к истокам: афинянам тоже было свойственно избавляться от спасителей отечества в периоды затишья).

И потому, думаю, “реванш малороссов”, которого опасаются многие сторонники Порошенко, окажется далеко не триумфальным: с одной стороны, четверть избирателей — это очень существенное меньшинство, к тому же активное и сплоченное. С другой — поддержка Зеленского вовсе не обязательно является синонимом отказа от “Армії, мови, віри”. С третьей, государство — судно массивное и очень инертное. Эту инерцию перебороть чертовски трудно. Опыт Дональда Трампа очень наглядный тому пример.

Предвидя реплики вроде “так то в США!”, замечу, что переговоры с ЕС об ассоциации Украина начала в 2007 году и не прекращала вплоть до 2013-го, причем отказ от них был скорее тактическим (хоть и недальновидным) решением, чем принципиальной позицией. Дискуссии о Томосе с Фанаром продолжались, по меньшей мере, с конца 90-х. Так что не ждите великого евразийского разворота. Да и устанавливать мир на Донбассе “просто перестав стрелять”, судя по заявлениям того же Дмитрия Разумкова, никто не будет. Капитулирующее государство при не сдавшемся обществе — дестабилизатор, потенциально куда более серьезный для европейской безопасности, нежели украино-российская война в ее нынешнем виде — этого просто никто не позволит сделать. Так что все эти “Будапешты Плюс” так и останутся приманками для легковерного электората. Как, кстати, и снижение тарифов с откатом языкового закона и посадок впридачу.

Между тем, то, как Зеленский пришел к власти, — очевидный вызов для Москвы. Для российской пропагандистской машины в целом было большой ошибкой уделять украинским выборам столь пристальное внимание: наблюдать цирковое представление, сидя на кладбище — серьезное испытание для психики. А уж трансляция дебатов — это вообще безумие. Представьте, что в 1863 году “Русские Ведомости” напечатали передовицу с названием “За вашу и нашу свободу!”. В общем, Кремлю теперь придется либо прессовать “клоуна”, либо лепить из него подобие Пеннивайза.

Но у самого Зе коридор возможностей также будет довольно узким. Причем не столько в силу его несамостоятельности: исторический опыт свидетельствует, что марионеткам в качестве главы государства свойственно с большим или меньшим успехом пытаться играть в Буратино. Так что конфликт Зеленского с тем же Коломойским можно считать вопросом времени, хотя, возможно, и не скорого. По той же причине маловероятна и “олигархическая реставрация” — скорее будет выстраиваться некий “новый эквилибриум”. В этом процессе затронуты слишком многие интересы, и далеко не факт, что россиянам светит право решающего голоса — скорее наоборот.

Здесь, кстати, стоит упомянуть, что Украина остается серьезным фактором внутренней политики в США. И если таки правда, что посол Мари Йованович сделала ставку на команду Зеленского — а эта ставка сыграла — то теперь в отношениях Киева и Вашингтона будет новый любопытный виток, который в некотором смысле ознаменовал звонок Дональда Трампа. Закрытие расследования ФБР против Коломойского в обмен на сдачу схем демократов в Украине — вариант, как минимум, эвристически интересный. И, к слову, “рука Госдепа” вполне может “помочь” Зеленскому в вопросе показательного правосудия посредством активизации НАБУ.

При этом стоит отметить, что каких-то геополитических разменов с россиянами администрация Трампа — ввиду его “подвешенности” в связи с докладом спецпрокурора Мюллера и фактическим стартом избирательной кампании — позволить себе не может. И потом, рамсфельдово деление на “новую” и “старую” Европы в нынешних обстоятельствах для Вашингтона более чем актуально ввиду напряжения в отношениях с Берлином и Парижем. При таких раскладах “слива” Украины в той или иной форме ждать вряд ли стоит.

Касаемо же всего остального — принципиальных изменений я не жду. Ни обилия новых лиц, ни сколько-нибудь значительного усиления эффективности государственной машины, ни взрывного роста экономики. Вряд ли мы станем богаче, хотя беднее — вполне вероятно. Я не голосовал за Зеленского. У него есть пять лет убедить меня в том, что я ошибся. Но не думаю, что он воспользуется этой возможностью.

... То, что мы называем азартной игрой, англичане называют игрой шанса (Game of chance) — будто подразумевая, что качества играющего в ней не имеют значения. Победа Зеленского — это во многом результат такой игры. В заслугу Зе, пожалуй, стоит поставить нарочитую десакрализацию власти — вот только она неизбежно обернется и против него. Это естественное следствие развития популизма: благодаря Зеленскому, мы увидели, что собой представляет гиперпопулизм. На подходе метапопулизм: решающим фактором станет общий контекст — настроения, чувства и ощущения, а не заявления и даже поступки отдельных кандидатов. Его черты проступали и в избирательной гонке в США в 2016 году, и в ходе Брекзита, и в только что завершившихся выборах у нас. Осенью мы вполне сможем стать законодателями моды на этом направлении.

Алексей КАФТАН