Православие в публичном пространстве: война и насилие, герои и святые

К 2015 году Русская Православная Церковь в целом оказалась в ситуации нового молчания. В публичном пространстве звучит фактически только один голос — это голос Патриарха Кирилла. Все остальные преимущественно молчат, не позволяют себе развернутых высказываний — только краткие комментарии по отдельным, всегда очень конкретным поводам.

Это, безусловно, новый стиль. Он ярко иллюстрирует растущее значение иерархической доминанты в жизни Церкви. Точнее, понимание иерархии как единоначалия в лице патриарха.

Молодой епископат — а это почти две сотни сравнительно молодых людей, рукоположенных при патриархе Кирилле, — остается темной лошадкой. За 5-6 лет своего существования он еще ничего не сказал. Возникает вопрос: почему молодой епископат не говорит — не хочет, или не умеет, или боится? Это молчание — пауза накануне больших перемен или стремление уйти из публичного пространства? По состоянию на конец 2015 года эти вопросы остаются открытыми.

Конечно, есть и исключения. Если говорить о церковном истеблишменте, то здесь исключение составляют, пожалуй, только протоиереи Всеволод Чаплин и — всё в меньшей степени — Димитрий Смирнов. Но и они высказываются по-постмодернистски фрагментарно, даже их позицию приходится реконструировать. В публичном пространстве громче всего звучат не высказывания по существу, а отдельные эпатажные реплики.

И, похоже, многих это устраивает. Чаплин продолжает высказываться, начальство продолжает терпеть. Недоумение у православных (в том числе священников и епископов) растет. А в обществе растет раздражение по отношению к Православной Церкви: ну куда эти попы опять лезут? Отношения Церкви и, в частности, современной культуры приобретают всё более карикатурный характер.

Из тех, кто находится вне патриархийного истеблишмента, звучат довольно разные голоса: протодиакона Андрея Кураева, протоиерея Алексия Уминского, Андрея Десницкого — библеиста, неожиданно увлекшегося публицистикой.

На каком-то отдельном языке, обращаясь к своей довольно замкнутой аудитории, говорят условные “правые” — священники Александр Шумский и Сергей Карамышев, Анатолий Степанов и другие.

Их логические схемы и риторические фигуры — иллюстрируют главным образом верноподданнические чувства к президенту:

Владимиру Путину приходится подкармливать пираний, чтобы они не опрокинули государственную лодку в самый судьбоносный и ответственный момент нашей истории. Но Владимир Владимирович хороший рыбак, и я уверен, что он найдет управу и на этих страшных многочисленных либеральных рыб. Надо набраться терпения и усилить молитву за нашего Президента.

Шумский, “Путин, аллигаторы и пираньи”

Особняком стоят афонские и прочие старцы. Их голоса сейчас тоже достаточно регулярно можно услышать в СМИ, но серьезного резонанса они не вызывают. Правда, в последние недели 2015 года, после того как Турция сбила российский бомбардировщик, многие вспомнили слова Паисия Святогорца:

Помысел мне говорит, что произойдут многие события: русские займут Турцию, Турция же исчезнет с карты, потому что 1/3 турок станет христианами, 1/3 погибнет и 1/3 направятся в Месопотамию… В Константинополе произойдет великая война между русскими и европейцами, и прольется много крови. Греция не будет играть первенствующую роль в этой войне, но ей отдадут Константинополь, не потому, что перед нами будут благоговеть русские, но потому, что не найдется лучшего решения, и договорятся совместно с Грецией, причем на них будут давить трудные обстоятельства .

* * *

В условиях, когда ни программы действий, ни целостного видения Церкви ни у кого  в самой Церкви нет — многие реакции ситуативны, стратегии не просматривается,  исследователю неминуемо приходится обращаться к отдельным высказываниям. И на этой основе описывать тот набор идей, которые сегодня представители Церкви и те, кто прямо апеллирует к православной традиции и православных ценностям, транслируют в публичное пространство.

Отмечу, что официальные церковные документы работают плохо, за редким исключением все они носят формальный, я бы даже сказал технический характер. Однако и из этих документов, например, журналов Священного Синода и определений Архиерейских соборов можно реконструировать — хоть и фрагментарно — основные направления развития Церкви прежде всего в церковно-практической области.
Проповедь как форма актуального, содержательного высказывания практически исчезла. В ней крайне мало богословия, аскетики и даже желания поделиться духовным опытом — в большинстве случаев немного истории плюс бесконечное морализаторство.

Именно поэтому наиболее очевидным материалом для анализа становятся публичные высказывания и действия как церковных лидеров мнений — православных активистов, священников, епископов и старцев, так и государственных чиновников, чьи высказывания порой прямо соотносятся с церковной культурой в широком смысле слова.

Организаторы семинара попросили меня сформулировать свое отношение к проблеме идеологического многообразия Русской Православной Церкви. Если говорить теоретически, то да — можно представить определенный спектр различных течений и групп, позиция которых определяется их ответами на два вопроса:

а) какой должна быть модель устроения церковной жизни?
б) какой должна быть модель взаимодействия Церкви, общества и государства?

Однако недостаточно поставить этот вопрос и дать на него ответ. Необходимо свой ответ дать публично и действовать соответствующим образом. Поэтому переходя от теории к практике, я должен признать: нет, в сегодня в Русской Церкви нет идеологического многообразия. Или даже так: оно сегодня исключительно кажущееся, мнимое.

Тем не менее, ответы на вопросы, поставленные выше, в целом известны, и они определяют два основных течения, которые реально существуют в Церкви. И центральным оказался не вопрос о церковной жизни, а об отношении к государству.

Собственно, и на первый вопрос и на второй существуют всего по два ответа.

В отношении церковной жизни развилка выглядит так:

Первый ответ: в церковной жизни в целом всё хорошо, перемены не должны затрагивать тех основ и принципов, которые унаследованы от синодального периода и церковных практик советского времени;

Второй ответ: жизнь человека в ХХ-XХI веке радикально изменилась, если в церковной жизни не будет перемен, которые отвечают на вызовы времени, маргинализация Церкви неминуема, нужны серьезные реформы. 

В отношении с государством и обществом развилка выглядит иначе:

Первый ответ: естественное состояние Православной Церкви быть в тесных отношениях с государством, не сливаться с ним, но всегда быть рядом, Русская Православная Церковь — всегда была и будет “Церковью империи” (какой именно — православной, советской или постсоветской — не так важно) и этот статус ко многому обязывает;

Второй ответ: Церковь прежде всего призвана развивать отношения с гражданском обществом, понимать его, заботиться о человеке, сама Церковь должна стать авторитетным институтом гражданского общества, а в отношениях с государством как минимум “держать дистанцию”, не отождествляться с ним, не брать у него слишком много денег, не обслуживать его идеологические потребности.

Формат моего выступления не позволяет проиллюстрировать все возможные варианты, поэтому в качестве иллюстрации предлагаю обзор некоторых событий и высказываний со стороны так называемых “правых”, т.е. тех, кто выбирает первый вариант ответа на оба вопроса, и небольшой комментарий к ним. Для удобства я выбрал события, хронологически ограниченные 2015 годом, которые у многих из нас еще на слуху.

Протоиерей Всеволод Чаплин и “священная война”

В дни первых бомбовых ударов России по позициям ИГИЛ в Сирии мировые СМИ обошла новость о том, что Русская Православная Церковь назвала участие России в боевых действиях в Сирии “священной войной”.  
СМИ неточно процитировали слова прот. Всеволода Чаплина, который сказал буквально следующее:

Борьба с терроризмом, за справедливый мир, за достоинство людей, которые испытывают вызов террора, — это очень нравственная, это, если хотите, священная борьба, и сегодня наша страна является, наверно, самой активной в мире силой, которая противостоит террору.

Акцент прот. Всеволодом поставлен немного иначе, но надо сказать, что эта ошибка СМИ возникла не на пустом месте. Прот. Всеволод любит говорить о священной войне. И в последние годы он, говоря на самые разные темы, использовал термин священная война.

Так, 2 июня, выступая в Общественной палате, о. Всеволод призвал объявить “священную войну” всем медицинским учреждениям, где делают аборты:

Очень важно, чтобы общественность, которая занимается сохранением жизни, объявила сегодня священную войну тем учреждениям, которые, будучи частными, не исполняют общегосударственных и обязательных, для частных учреждений в том числе, норм, касающихся производства абортов.  

Другими словами, он признает, что возможно не только моральное, но и “божественное” оправдание насилия в жизни современного общества.

Месяцем позже, 4 июля, выступая на телеканале “Союз” в связи с 70-летием победы в Великой Отечественной войне, о. Всеволод и ее назвал священной:

Бог был с нашим народом, Он его вел в этой священной войне. Не нужно сегодня стесняться и стыдиться об этом свидетельствовать вновь и вновь.

Можно утверждать, что отец Всеволод развивает новую для христианства концепцию “священной войны”, которая носит тотальный характер и проецируется и в личную, и в общественную жизнь, и в историю. Какое отношение имеет эта концепция к православной традиции и шире — к христианству, — это предмет отдельного исследования.

Далее я предлагаю проследить, как его — казалось бы очень авторскую — концепцию  подхватывают, интерпретируют и развивают в самых разных сферах — от церковно-государственных отношений и общественно-политических акций  до молодежной работы.

Александр Проханов. “Корпоративная икона” Сталина

В 2015 году к 70-летию победы Изборский клуб — заказал большую икону. Александр Проханов, председатель клуба и “автор идеи” этой иконы, утверждает, что это вполне традиционная с православной точки зрения икона Божьей Матери “Державная”. Однако Богоматерь занимает не больше трети иконы, а две трети — это с точки зрения композиции “собор святых” — около 50 “маршалов победы” во главе с Жуковым и в центре в белом кителе генералиссимус Сталин. Все они без нимбов, но не исключаю, что это только пока.

Я бы назвал это “плакатом на религиозную тему”, но сам Проханов с гордостью называет это нечто “корпоративной иконой”  Изборского клуба. Более того, Проханов утверждает, что икону освятили в Свенском монастыре в Брянске.

Действительно, такую иконографию вполне можно признать корректной визуализацией слов прот. Всеволода Чаплина о том, что Бог вел народ в Великой Отечественной войне. Это водительство осуществлялось через военноначальников и верховного правителя. Однако примечательно, что — несмотря на то, что композиция иконы вполне традиционная для собора святых — тем не менее никогда в истории Церкви не возникал образ “собора святых воинов”.

Сам Проханов лукавит, утверждая, что Сталин на иконе изображен просто как исторический персонаж. Хорошо известны его высказывания о “святости” Сталина:

На мой взгляд, Сталин замолил свой грех, одержав победу. Победа — это искупление всех грехов. А если, на твой взгляд, он грешник и не замолил свои грехи, то тогда бы он должен был эту войну проиграть.

И далее еще более откровенно:

Герои Великой Отечественной войны — Матросов, Таллалихин, Космодемьянская, 28 панфиловцев, Карбышев, Чайкина, “Молодая гвардия” — это все святые. Святые не просто красной эры, а святые в полном смысле этого слова. Потому что война, на которой они мученически погибли, это христова война. Это война за сохранение райских смыслов, против ада, который вышел из подполья. И Победа в Великой Отечественной войне — это не просто геополитическая военная победа, это христианская победа, это победа рая над адом.

Примечательно, что в состав Изборского клуба входят и те, кто декларирует свою принадлежность к Русской Православной Церкви. Но никто из них, включая епископа Тихона (Шевкунов) не только не вышел из клуба после как минимум провокационных заявлений Проханова, но даже не выступил с критикой.
Тем не менее две митрополии — Белгородская и Саратовская все-таки решились выпустить достаточно жесткие официальные заявления, в которых отказались признавать это изображение иконой и осудили тех священников, которые совершали перед ней молебен.

Мединский — советский “пантеон святых”

Примечательно, что попытки прямого сопряжения культа героев войны с традицией православной святости предпринимает не только экстравагантный публицист, но и государственный чиновник класса “А” — министр культуры Владимир Мединский.

Пренебрегая православным пониманием терминов подвига и подвижничества, он практически буквально повторяет слова Проханова в интервью “Российской газете”:

К эпическим советским героям — и к молодогвардейцам, и к панфиловцам, и к Зое — надо относиться, как в церкви относятся к канонизированным святым. Это моя человеческая и гражданская позиция.

И снова официальные представители Церкви промолчали.

Полагаю, приведенные цитаты Чаплина, Проханова и Мединского являются очевидным подтверждением двух важных тенденцией:

1)    в государстве и обществе сохраняются и даже растут симпатии к советскому и ностальгия по сильной стране — империи. Православная Церковь сегодня мыслит себя именно как “Церковь империи” и поэтому не уклоняется от выражения своих симпатий к советскому;

2)    формируется новая гибридная религиозность. Церковная риторика настолько хороша, столько в ней пафоса и романтики, что церковными словами каждому хочется разукрасить свою речь. “Священное”, “святые” — эти слова можно использовать напрочь забыв о Боге, вкладывая в них совершенно “земное”, идеологическое содержание. Я называю это постсоветской гражданской религией, инкорпорировавшей и православные традиции, и ностальгию по советскому прошлому и мечту о сильной империи.

Энтео: ненависть и молодежная работа (оскорбленные чувства верующих)

Однако вернемся к “божественному оправданию” насилия и посмотрим, как готовность прот. Всеволода Чаплина не только допустить, но и оправдать насилие используется в молодежной работе. Насилие — порвать на прохожем майку, сорвать спектакль, устроить погром на выставке — стало визитной карточкой движения “Божья воля” и его лидера Дмитрия Цорионова (Энтео).

Эти хулиганские выходки Энтео и его единомышленников вскрыли серьезную проблему в самой Русской Церкви. Они проявили, сделали явной и очевидной внутреннюю проблему Русской Церкви, которая разделила церковных людей на два лагеря — это отношение к силе и насилию. Оказывается, что есть немало православных, которые симпатизируют насильственным действиям не только во имя политических или экономических целей, но и в том, что мы называем свидетельством о Христе, в проповеди. Насилие оказалось для значительной группы и священников, и мирян очень притягательным и квалифицируется как христианский поступок.

Громкая хулиганская акция в Манеже привела к тому, что “православные активисты” вместо того, чтобы быть осужденным церковным общественным мнением — и может быть даже церковным судом, — стали фактически героями. Теперь они определяют тренды в церковной среде. Цорионов сумел навязать риторику “оскорбленных чувств” значительной части Церкви. В частности, Цорионов оказался законодателем мод в отношении современного искусства — демонизируя его целиком и полностью.

Сумеет ли Церковь избавиться о этой подмены и увидеть дух, глубоко чуждый Евангелию? “Молодежная работа”  Цорионова — это проповедь насилия, эгоизма и самолюбования, лишь слегка прикрытая красивыми словами о миссии, христианских ценностях и т.п.

Возвращаясь к началу доклада, отмечу, что на мой взгляд, основной характеристикой так называемых “правых” является склонность к насилию и к оправданию насилия. Станет ли это характерной чертой современного Православия — вопрос открытый.

Соблазн велик.

Сергей ЧАПНИН