Поле боя Европа. Почему она остается главным призом в мировой игре

А порожденный алчностью, непрозрачностью и неверными экономическими расчетами газопроводный проект, вкупе со многими другими “инвестициями” грязных денег из России, надул нависающий над Германией и Европой абсцесс, сделавший именно Берлин слабым звеном трансатлантической системы сдерживания нового, уголовного извода сталинщины, которую проецирует на субконтинент Москва.

В этом смысле Германия находится в центре театра гибридных военных действий “Европа”, на котором противостоящих сторон больше, чем две (Россия и США), поскольку имеются еще Китай и Турция, а также расколы внутри самого Европейского Союза.

Не говоря уже о Великобритании, которая пока хоть и не сражается активно за свои “континентальные” владения, но настроила, к примеру, уже столько ВЭС, что быстрее бывших “республик-сестер” по ЕС может перейти к полностью чистой энергетике.

Казалось бы, если континентальная Европа (то есть ЕС и связанные с ним в разном статусе доступа страны, находящиеся в географической, но одновременно и политической Европе) представляет собой такую сложную проблему, почему именно за доминирование на этом субконтиненте продолжается борьба?

Более того, эта борьба обостряется — неужели так важно обладать какими-то древними развалинами туристического характера или европеизировать свою фамилию, или приобрести жилье на Лазурном берегу? В конце концов, живописных и таинственных развалин на планете в целом гораздо больше, нежели в Европе, а вести дела часто проще в Юго-Восточной Азии. Для тех, кому это так важно (например, для детей российских мафиози) — титул рыцаря или барона можно приобрести как в самой Британии, так и на заброшенных, но приватизированных нефтедобывающих платформах рядом с ней. Ну а живописных видов в Европе поменьше, чем в экзотических странах.

Три резона для охоты

Похоже, война за Европу — гибридная, экономическая, институциональная (как в плане инфильтрации союзных и национальных институтов, так и в плане обязывающих торговых соглашений) — ведется по другим причинам. Их как минимум три.

Во-первых, в отличие от многих регионов планеты, это рынок глубокой интеграции, что и подразумевается термином “общий”, с синхронизированным законодательством, что (при высокой планке входа) максимально упрощает все прочие алгоритмы. Именно поэтому тот же Китай прилагает просто титанические усилия для того, чтобы проникнуть в этот “рай”. Пока что это удалось на уровне рамочных соглашений и меморандумов, а также маломасштабных подрывов европейского единства, вроде “Форума 16+1” с центром в Будапеште, греческих и итальянских покупок КНР. Как мы сегодня видим и на собственном, украинском примере, давление Китая на Европу, в особенности в процессе краха Беларуси и превращения ее в российский протекторат, продолжает усиливаться.

Рынок в 453 млн населения со вторым в мире средним (как номинальным, так и сравнительным) доходом на душу населения в $36-40 тыс. и емкостью в $22 трлн — это лучший из призов. Кроме того, большая часть стран ЕС находятся в единой зоне свободно конвертируемой и резервной валюты евро — это автоматически снимает массу вопросов и головной боли для бизнеса, если учесть, что в евро стали функционировать и некоторые небольшие государства, стремящиеся в ЕС, но представляющие собой некие латентные офшоры. Кроме того, еще ряд стран мира использует евро в качестве резервной валюты из политических побуждений в русле антиамериканизма.

Во-вторых, при сказанном выше, ЕС продолжает не иметь полноценной политической субъектности, главным образом из-за борьбы за лидерство между Германией (экономическим гигантом) и Францией (ядерной державой, обладающей и иным военно-политическим потенциалом), а также нарастающими амбициями превращающейся в экономического гиганта Польши. Причем очевидно, что “пока и если” власть в Варшаве и Будапеште не сменится на либеральную, а Германия и Франция не разделят между собой функции раз и навсегда, то текущая ситуация сохранится на многие годы. То есть подобный субъект в обозримом будущем и не возникнет.

Из классической мифологии известно, что Зевс похищал Европу, носившую пурпур и золото по праву рождения, а не в качестве символа власти — и сегодня, в силу неимения политической субъектности, она таковой остается. Продолжающееся, несмотря на войны, внешние и внутренние, часто приобретающие катастрофический характер, многовековое процветание Европы также объясняется экономическими теориями культурно-географического характера, сегодня вновь привлекающими интерес. Просто потому, что на европейском фоне США выглядят полярно разделенным обществом, Китай — фабрикой морлоков из повести Уэллса, а Россия — масштабной проекцией одной из африканских стран, по несчастью обладающей ядерным оружием.

Увы, обретение Европой субъектности ставит под угрозу единство Запада, выраженное трансатлантическим партнерством, которое теперь снова будет усиливать новая вашингтонская администрация, и этим противоречием в 2000-е годы всячески пользовалась Россия, стараясь перетянуть субконтинент на свою сторону, предложив некую расширенную и углубленную версию ОБСЕ.

В-третьих, уход Великобритании (правда, пока до сих пор не факт, что всей) из состава ЕС, с одной стороны, вроде бы усилил целостность Союза, но с другой — лишил этот блок балансира, не говоря уже о том, что в последние годы проблемой ЕС была не Великобритания. А скорее потребительское отношение к возможностям интеграции со стороны ряда крупных восточных стран-членов, где кризис 2008 г. разрушил внутреннюю партийно-политическую систему при отсутствии реальных сдержек внутри союзной системы.

Нельзя не заметить и влияния этнических, конфессиональных и иных предрассудков со стороны Парижа, Вены и Берлина в отношении интеграции таких стран, как Северная Македония, Албания, Черногория, Сербия, а также Турция (что на долгие десятилетия закрыло бы вопрос о глобальном лидерстве). А еще боязливости, отчасти проистекающей из политической коррупции — предоставления, пусть даже самой туманной, перспективы членства таким странам, как Украина, Республика Молдова и Грузия.

Похитители Европы

Подобный статус-кво делает Европу еще слабее политически, не оставляя на сегодняшний день сомнений в ее статусе объекта глобальной политики, а соответственно, и усиления конкуренции за контроль над ней со стороны целостных глобальных и “пограничных” игроков — США, Китая, транснациональной мусульманской уммы, России, в ближайшем будущем — Турции и Великобритании.

У большинства из вышеперечисленных претендентов уже есть “флажки собственности”, застолбленные в европейское тело. Для США это реанимация трансатлантического торгового договора и военно-политический альянс. Для России — энергетические проекты вроде СП-2, а также “мягкая сила” диаспор и пропагандистских СМИ. Для Турции — это транзит, существующий таможенный союз и пока что изучение потенциала собственных диаспор и соперничество с радикалами за контроль над ними. Для мусульманской уммы — это глубокая интеграция в европейские политические системы и ресурс угроз.

Китай — относительный новичок на европейском поле, но он сможет использовать потенциал передышек в связи с каскадным кризисом последних лет, а также разветвленную агентуру заинтересованных лиц и структур, играющую на нежелании политических элит крупных европейских стран реформировать свои экономики в сторону меньшего социального патроната.

Великобритания, когда — и если — сможет выпутаться из собственного многослойного кризиса — попытается накрыть страны континента отдельными торговыми соглашениями и культурным влиянием, с неизбежной доминантой английского языка, к пользованию которым давно склонен ряд континентальных стран, в частности северных.

Интенсивность этого соперничества — вчера, сегодня и завтра — была, есть и будет несравнимой с агрессивными вспышками, как правило показательного характера, на границах морских и сухопутных Китая, как бы ни пытались те же США в очередной раз “переориентироваться” на Восток. Собственно, переманить страны, заключившие подобный тихоокеанскому проекту Обамы договор с Китаем обратно под омофор США, ныне представляется весьма сложной задачей. В то время как на европейском, атлантическом направлении, такое соглашение кажется все еще возможным — пусть и в обмен на существенные уступки.

Очевидно, что в свой последний и решительный бой за Европу, расходуя остатки валютного резерва и базы компромата, бросится и Россия. Именно на европейском рынке и активах, а также адаптированной под потребности тех или иных политических группировок на уровне отдельных стран-членов финансово-экономической деятельности — и зиждется могущество кремлевского мафиозного синдиката, так и не добившегося общественной легитимности итогов приватизации на собственной территории.

Более того, в 2010-е годы Москва, по сути, растеряла ту неформальную зону влияния, с существованием которой при Ельцине и раннем Путине соглашались, так или иначе, сменявшие друг друга американские администрации. Сегодня Россия более или менее способна конкурировать с другими игроками лишь в беднейших странах Центральной и Южной Азии, в Центральной Африке и глубоко дестабилизированных странах Южной Америки, да и то, эта зависимость часто выглядит двусторонней.

Но Москве нужны не песо, а евро, и не вступление в заглохшие социалистические блоки вместе с Никарагуа, а остановка экспансии НАТО и ЕС к своим границам. Отсюда и стремление, в попытках одновременно не рассердив Китай, или как-то разделив с ним функции, опередить восстановление европейских альянсов Байденом, вернуть пресловутый business as usual в отношения с Берлином и Парижем. Интервал для подобных свершений быстро сокращается — с учетом того, что США и Китай, кажется, вновь согласны играть “по правилам”, что постепенно усилит в Пекине глобалистов и ослабит империалистов (на фоне которых отчаявшиеся россияне выглядят откровенными скоморохами).

На фоне и в контексте этой континентальной драмы Украине остается только усиливать свой собственный военно-политический, информационный, разведывательный и экономический потенциал, надеясь на расширение американской поддержки и восстановление европейской солидарности. Надежда, конечно, обладает собственной энергией, но пример лучше брать с таких стран, как Израиль, Турция и ОАЭ, с которыми давно перестали общаться как с “маленькими” — при том что статус восточного бастиона Европы сегодня может вновь значить больше, чем форпост на Ближнем Востоке.