Почему миротворчество Вашингтона злит саудитов

Официальный выход Ирана на рынок энергоносителей на прошлой неделе сильно напряг Саудовскую Аравию, став очередным поленом в разгорающийся с начала января костер ненависти между странами-соседями. Демонстративная казнь известного шиитского проповедника шейха Нимра аль-Нимра в Саудовской Аравии, погром в посольстве королевства в Тегеране, разрыв дипломатических отношений — в этой ситуации 38 иранских танкеров, отправившихся к потребителям сразу после снятия эмбарго, выглядели особенно пикантно. Тем не менее, после ряда громких провокаций в ирано-саудовских отношениях наступило затишье, под которым может кипеть лава — остужаемая, впрочем, неуклонным снижением цен на нефть.

Отношения между Тегераном и Эр-Риядом крайне враждебны как минимум с момента победы в Иране религиозных фундаменталистов (если не заглядывать в глубь исторического времени). В частности, в 2012 году посол Саудовской Аравии в США в письме западному собеседнику говорил о необходимости “отрубить голову иранской змее”.

Между тем, несмотря на эмоциональное наполнение разворачивающегося вокруг ирано-саудовских противоречий политического спектакля, уместнее взглянуть на эту обострившуюся проблему более отстраненно.

Экономическая подоплека этого конфликта, скорее, второстепенна — к примеру, потому, что картина мирового рынка нефти фундаментально изменилась благодаря развитию технологий сланцевой добычи и логистики доставок. Иными словами, грубое провоцирование роста цен на нефть таким примитивным способом, как инициация очередного конфликта на Ближнем Востоке либо не работает вообще, либо работает плохо и в пределах очень краткого временного диапазона.

Мировая экономика вошла в длинный цикл снижения цен на все виды сырья, который в графическом исполнении весьма напоминает 1980-90-е. Кроме того, существует множество других механизмов для того, чтобы с тем же успехом оказать кратковременный эффект на цену черного золота — без того, чтобы ставить огромный регион на грань масштабного вооруженного конфликта (в частности, это спекулятивные стратегии и какие-никакие, но все еще возможности ОПЕК).  К слову, обе стороны будут вполне комфортно себя чувствовать при цене нефти и $15. Иными словами, мотивы обострения противостояния лежат в иной плоскости.

Это та плоскость, которая затрагивает систему взаимоотношений между странами Большого Ближнего Востока в сфере обороны и безопасности, а также баланса сил в регионе. Приходится констатировать, что ближневосточная политика администрации Барака Обамы, состоявшая в минимизации ресурсов и средств, необходимых со стороны США для сохранения стабильности в регионе, привела не столько к демонстрации “лидерства” (или ограниченной “оффшорной гегемонии”), вместо “агрессивного доминирования” времен Буша-младшего, сколько к разбалансировке Ближнего Востока и усилению Ирана.

Тегеран не упускает возможности зайти за “красную линию” (в частности, речь об испытании баллистической ракеты, уже обернувшемся отдельными американскими санкциями, не затрагивающими вопрос торговли нефтью), и ни на йоту не меняет свою агрессивную риторику. Однако Вашингтон не только продолжает выводить Иран из-под санкций, но и далее третирует Саудовскую Аравию, чьи официальные лица в ходе нынешнего политического кризиса были вынуждены даже “срезать” американских партнеров высказываниями в духе “мы будем защищать свои интересы, невзирая на чужое мнение”.

Саудовская Аравия, в свою очередь, будучи во главе антихуситской коалиции, которая должна была “навести порядок” на территории Йемена, не может похвастаться заметными успехами. Эр-Рияду удалось разве что несколько стабилизировать положение: просаудовские элементы (”межплеменные союзы”) контролируют небольшую часть юга этого де-факто рухнувшего государства, в то время как проиранские по-прежнему доминируют на северных территориях, при этом на всей территории продолжает действовать франшиза ИГИЛ. Так или иначе, йеменская ситуация в любом случае — на данный момент — сложилась в пользу Тегерана, ведь как минимум он приобретает пусть и не признанную, но зависимую территорию, откуда удобно проводить военные действия против Саудовской Аравии, как “гибридные”, так и “конвенциональные”.

Доминирует Тегеран и на территории Ирака, где (в союзе с курдами, а также с помощью американской авиации и спецназа, суннитской самообороны) ИГ потерпела за последние месяцы болезненные военные поражения. Несмотря на сложности, которые испытывают иранские военные (и их союзник — террористическая организация “Хизбалла”) на территории Сирии, все же именно в их руках (с неким миноритарным участием России) продолжает находиться судьба режима Башара аль-Ассада, в то время как умеренной (и не очень) оппозиции поможет скорее Турция, нежели Саудовская Аравия.

Более того, специфическая модель организации мусульманских монархий Залива, связанная с политическим доминированием суннитов разных “школ” над более чем заметными компактно проживающими общинами шиитов в условиях прогрессирующей взаимности в отношениях между Белым домом и Тегераном начала порождать дестабилизацию монархических государств.

Вновь повторилась история с вводом саудовских войск в Бахрейн, превратившийся с дней “арабской весны” в фактический протекторат Саудовской Аравии, начало “трясти” и некоторые провинции самого королевства. Во многом именно военно-политическими связями с Эр-Риядом объясняется волна — пусть и в разной степени — поддержки действий саудовского правительства со стороны группы мусульманских государств (от приостановки дипломатических отношений с Ираном до осуждения его действий). Поэтому, весьма вероятно, что коалиция, которую Саудовская Аравия формировала сначала против хуситов (собственно, политических кланов Тегерана), а затем против ИГ (с идеологами которой у Эр-Рияда специфические отношения, ведь никто иной, как аль-Ваххаб является духовным покровителем Саудовской королевской династии), может сегодня развернуться против Ирана, но вряд ли на территории самого Ирана и собственно, иранских военнослужащих.

Однако сравнение военного потенциала двух стран — далеко не в пользу Саудовской Аравии, если мы говорим о фронтальном конвенциональном вооруженном конфликте, причем неминуемо вовлекающем и другие страны региона. Кроме того, Иран и Саудовская Аравия не имеют общих границ (впрочем, Ирану в таком случае, вместе со своими багдадскими единоверцами, достаточно было бы взять под контроль ту часть развалившейся Сирийской Арабской Республики, которую сегодня контролирует ИГ).

Несомненно, что в военно-технологическом смысле Саудовское королевство, покупая годы напролет все самое новое вооружение в США, может обладать некоторым преимуществом. Но в аспекте мобилизации и уже находящихся “под ружьем” армий — Иран слишком откровенно превосходит саудитов. Однако, думается, если оставить за рамками “политику непреклонности”, казнью шейха Нимра аль-Нимра и разрывом отношений с Ираном Саудовская Аравия делает последнюю попытку (и она — более чем рискованна) вовлечь или вернуть США в традиционную, привычную схему ближневосточной политики. Оно, конечно — сама по себе Саудовская Аравия не является в достаточной мере привлекательным субъектом-инициатором такого процесса возвращения, в особенности в глазах ощутимо левого руководства в Вашингтоне.

Тем более, что оно руководствуется установкой: ничто не должно омрачить последний год президентства Нобелевского лауреата премии мира в Белом доме (в самом крайнем случае — Саудовской Аравии могут выделить средства для покупки вооружений, при том, что в средствах королевство отнюдь не нуждается).

Примечательно, насколько верно в рамках внешнеполитического мировоззрения нынешнего Округа Колумбия ведет себя Иран — позиционируя себя как жертву, которая вынуждена действовать лишь в ответ. Подобное положение вещей полностью удовлетворяет Вашингтон. Так что в потенциальном противостоянии с Ираном (которое в существующих условиях приобретет характер ныне модной “гибридной войны”) Эр-Рияд может рассчитывать лишь на себя, монархии Залива и на “тихих” союзников, которые в рамках официальной пропаганды выступают в качестве противников (а это Израиль и Турция, менее всего заинтересованные в экспансии Ирана и в дальнейшем развитии им технологий “мирного атома”).

Тем не менее, с высокой долей вероятности можно сказать, что “редизайн” или “переформатирование” Большого Ближнего Востока началось. Оно связано с утратой Америкой даже роли “камертона”, с обрушением системы прежних альянсов в регионе и с его спонтанной интеграцией в единое целое — ведь под поверхностью традиционных противоречий между суннитами и шиитами, прослойкой неких интриг с участием США и России, происходит поляризация социально-политических интересов открытых как к ваххабитской, так и иранской “консервативно-революционной” пропаганде низов и интересов благоустроенных социальных слоев в странах региона. На сегодняшний момент непросто определить, какая из этих группировок является более дальновидной.

Объективно говоря, общее благосостояние Большого Ближнего Востока будет ухудшаться — с одной стороны. С другой стороны, иранский флирт с Западом и ползучий коллапс российской экономики продолжают ослаблять позиции радикалов. Поэтому перспективы реального военного столкновения саудитов с иранцами пока что выглядят слишком уж апокалиптическим сценарием.

Похоже, странам Аравийского полуострова и восточного Средиземного побережья необходимо продержаться, пусть даже в своем нынешнем печальном состоянии, еще год — прежде чем станет понятно, какими принципами в мировой политике будет пользоваться новое руководство в Белом доме, какие ресурсы и инструменты оно будет использовать для достижения своих целей в этом регионе, какую перспективу оно для него провозгласит. Или же — использовать не будет.

Максим МИХАЙЛЕНКО