Пиночет наоборот

Чавес не был банальным военным диктатором, одержимым лишь властью и наживой, каких история Южной Америки знала без счета. Его взлет к международной известности (а президенты стран калибра Венесуэлы редко становятся звездами мировой величины) стал отражением перемен в глобальной политике.

Ощущение того, что на планете наступила монополия либеральной политической и экономической модели, сформировало запрос на появление какой-то альтернативы. И Чавес с его страстной проповедью “социализма XXI века” не мог не встретить отклика среди истосковавшихся леваков далеко за пределами собственной страны. Одновременно в мире нарастало раздражение американским доминированием — зачастую бесцеремонным, однако не добивающимся декларируемых целей. И тут венесуэльский десантник, бросивший вызов гиганту-соседу, представлялся многим символом сопротивления гегемонии. К тому же при всех нареканиях в адрес политической системы, построенной Уго Чавесом, однопартийной диктатуры в Венесуэле не было, и свое право на власть Чавес подтверждал на альтернативных выборах. Он вообще правильно уловил мировую тенденцию — на исходе ХХ столетия диктатуры вышли из моды. Повсеместно — от Восточной Европы до Восточной Азии, от Южной Африки до Южной Америки — люди требовали возможности влиять на тех, кто ими управляет. Весьма символично, что когда Чавес попытался прийти к власти традиционным латиноамериканским путем — посредством военного переворота,— это ему не удалось. А вот обратившись к большинству, он преуспел.

Что останется от политики Чавеса? Едва ли “боливарианский социализм” надолго его переживет. Как и социализм советский, он хорош для перераспределения доходов (а в нефтеносной Венесуэле на ближайшие пару десятилетий будет что перераспределить), но не стимулирует ни эффективность хозяйствования, ни предприимчивость граждан. Все недуги, свойственные сырьевой экономике, присущи Венесуэле, и любым властям прежде всего придется решать экономические проблемы. Масштабные внешнеполитические начинания Чавеса уйдут вместе с ним — только его энергия и харизма могли позволить вполне рядовому государству вдали от пространства большой мировой политики находиться в центре внимания. Да и ресурсов на глобальные амбиции не хватит, сколько бы ни стоила нефть.

Любое новое правительство в Каракасе, если смена власти пройдет там спокойно и в соответствии с Конституцией, умерит антиамериканский пыл и постарается снизить напряженность, которую всегда создавал вокруг себя Уго Чавес. Тем более что администрация Барака Обамы вот уже несколько лет стремится восстановить позиции в Южной Америке, которые Соединенные Штаты значительно утратили в XXI веке. Наиболее интересно, как будут складываться отношения с Кубой, ставшие при Чавесе предельно тесными. Каракас оказывал немалую экономическую помощь кубинским единомышленникам, а Гавана имела серьезное влияние на венесуэльскую политику через своих специалистов и советников, а также благодаря ореолу легендарных братьев Кастро. Если верить оппозиционным источникам, даже в венесуэльской армии, выходцем из которой был Чавес, давно растет недовольство особым положением кубинцев в стране. Для Кубы же потеря Венесуэлы как спонсора может оказаться критической, так что, вероятнее всего, Гавана приложит все силы, чтобы обеспечить свои интересы.

Впрочем, все вышеизложенное не означает, что Чавес останется калифом на час, не оказавшим влияния на ход истории. Как ни странно это покажется, роль Чавеса стоит сравнить с ролью, которую сыграл Аугусто Пиночет,— при всех диаметральных различиях двух этих персонажей, настоящих политических и человеческих антиподов. Если взглянуть на роль двух военных, ставших президентами, то выяснится одна любопытная общность: их политическая линия, даже будучи впоследствии отвергнутой, изменила дальнейшую политику, внесла в нее новые составляющие.

Пиночет реализовал неолиберальные реформы, которые оздоровили чилийскую экономику, подорванную многолетним негодным правлением и едва не добитую окончательно социалистическим экспериментом правительства Сальвадора Альенде. Использованные Пиночетом репрессивные методы, ясное дело, не применимы сегодня, да и экономические перегибы довольно быстро дали себя знать и потребовали корректив и компромиссов. Уход генерала мало у кого вызвал сожаление, а последние годы жизни он провел бесславно, бегая от международной юстиции. Однако прививка экономически ответственной политики, которую он и его соратники сделали Чили, работает до сих пор. С 1990 года, когда Пиночет покинул пост, и до конца 2000-х страной управляли левые, то есть былые оппоненты диктатора и единомышленники свергнутого им Альенде. Но Чили до сих пор остается экономически весьма устойчивым и эффективно работающим государством, трансформации, которые осуществлялись при демократических правительствах, не разрушили здоровой основы, заложенной при Пиночете.

Ситуация с Чавесом противоположная. Он как раз стал новой версией Альенде — конечно, с поправкой на другой исторический момент и углеводородное изобилие. Однако в венесуэльскую политику он внес важный мотив — справедливости. Венесуэла даже на фоне других латиноамериканских стран, которые имеют схожие социальные структуры, выделялась острейшим общественным расслоением — высокомерная аристократическая элита, крайне пренебрежительно относящаяся к нищим массам. Именно последние выбрали Чавеса, увидев в нем “своего”, и он повернул политику лицом к бедным. Продолжать перераспределение бесконечно не получится, так что курс неизбежно будет меняться. Но даже если к власти вернутся правые, они едва ли смогут игнорировать то, чему научил массы Чавес,— требовать своих прав. И социальный элемент в экономической политике придется сохранять, а возможно, и усиливать в любом случае.

Справедливость — это сегодня одно из ключевых слов мировой политики. И в экономическом смысле — как недовольство сложившейся экономической моделью, и в политическом — мировые “массы” все громче заявляют о себе, ставят под сомнение привилегии “избранных”, будь то постоянные члены Совбеза или участники “восьмерки”. Чавес, при всей своей экстравагантности, а местами даже карикатурности, вдохновил многих в Латинской Америке и этим оказал воздействие на мировую политику. В соседних странах появились лидеры, которые берут пример с Чавеса и ориентируются на бедное большинство. Броский провокационный антиамериканизм Уго Чавеса не имеет перспектив, но от Чили и Аргентины до Бразилии и Мексики лидеры демонстрируют, что не готовы следовать в фарватере США, как это было в прежние эпохи.

Как ни кощунственно это прозвучит, Чавесу повезло с кончиной — мужественная борьба против страшного недуга, фантастическая воля к жизни и власти... Много хуже было бы, если бы Чавес дожил до момента, когда он был бы вынужден уйти — добровольно или насильственно. Теперь же он пополнит иконостас революционеров, реальные свершения которых менее важны исторической памяти, чем образ, оставшийся в сознании.

Фёдор ЛУКЬЯНОВ