Папа “с края света”

Католическую церковь — крупнейшее в мире надгосударственное объединение, куда входит свыше миллиарда населения планеты, рассеянного по всем частям света, — возглавил представитель “третьего мира”. Человек, который ходит пешком или пользуется общественным транспортом, исключил роскошь из своей жизни и взял имя святого-нищего. Многие называют это скромностью. Но в отношении кардинала это, наверное, не самое подходящее слово. Неловко жить роскошно в бедной стране. И не нужно. 

Говорят, этого можно было ожидать — в Латинской Америке католиков больше, чем в Европе. Но ведь дело не в этом — это же не выборы “президента всех католиков” большинством их, католиков, голосов. Это декларация всемирности церкви, которая сначала вышла из своей средиземноморской колыбели (два подряд папы не были итальянцами), а теперь покинула свою европейскую “детскую комнату”. Если следующим папой станет африканец — это, возможно, удивит, но уже точно не станет шоком. 

Основная сила Католической церкви действительно не в Европе, где расположено государство Ватикан. Европа — средоточие ее проблем. Это здесь, в своей колыбели, церковь теряет верных, зияет пустыми просторами храмов, а на страницы СМИ попадает в основном в связи с очередным скандалом. Это здесь находится римская курия, погрязшая в коррупции. Это здесь находится Банк Ватикана (Институт религиозных дел), постоянно подозреваемый в махинациях. Это здешние либералы атакуют Святой Престол требованиями “пересмотреть доктрину”. Это здесь разворачиваются удручающие картины упадка и можно поверить, что католицизм доживает последние деньки. 

Акценты сместились — сместились уже давно, просто мы это только теперь заметили. Католическая жизнь бьет ключом совсем на других широтах — на периферии, “на краю света”, как пошутил новый понтифик. Там не пустуют храмы, там идет богословский поиск и возникают массовые христианские движения. Наверное, это естественно — у слишком благополучных и сытых европейцев просто нет нужды искать утешения во Христе. Европа уверена в том, что именно она вместе с США вершит судьбы мира. Но не она, а “периферия” дала миру нового папу — человека, которому верят и чьим наставлениям подчиняют свою жизнь 1,2 миллиарда жителей планеты.

Надо сказать, что решение в пользу кардинала Буэнос-Айреса Хорхе Мария Бергольо было сюрпризом для всех, кто следит за политикой внутри Ватикана. Иногда я им завидую — коллегам-ватиканистам. Ведь политика Римской курии — настоящий детектив с глубокими историческими корнями и географическими перспективами, с тысячелетней традицией интриги, на фоне которой интриги современных политических элит выглядят как слоновий балет на сцене Большого театра. И ставка в этих играх — не конкретный и материальный мешок денег или баррель нефти, а власть над миллиардом душ и разумов. 

Стоит ли удивляться, что ни один прогноз экспертов и журналистов о личности и “партийной принадлежности” нового папы — в который уже раз — не сбылся? Ни в одном списке “папабиле” на этих выборах кардинал Бергольо не фигурировал. Вообще, многие ждали реванша “итальянцев” — итальянских кардиналов, близких к Римской курии и конкретно к госсекретарю (теперь бывшему), кардиналу Тарчизио Бертоне, приобретшему огромную власть в Ватикане в период понтификата Бенедикта XVI. А тут он имел возможность провести конклав побыстрее, не пережидая положенных дней траура, что могло помешать прибыть на конклав многим “периферийным” кардиналам. По мнению ватиканистов, папа Бенедикт перед своим уходом сделал все, чтобы помешать своему ретивому помощнику воплотить его планы: назначил несколько новых кардиналов-неитальянцев и установил минимальный срок подготовки к конклаву. 

Тем не менее фаворитом все равно считался кардинал-итальянец Скола. Но подтвердилась поговорка, что “входящий на конклав папой выходит кардиналом”. 

Впрочем, назвать кардинала Бергольо совсем неожиданным человеком на папском престоле язык не повернется: он был одним из фаворитов прошлых выборов и уступил только лидеру — кардиналу Ратцингеру. 

Личность нового папы полна сюрпризов. Неевропейское происхождение — только один из них, самый очевидный. Еще одной неожиданностью стал его преклонный возраст — многие наблюдатели ждали “молодого папу”. Папе Франциску 76 лет (папа Ратцингер, когда всходил на престол, был всего двумя годами старше). Таким образом, кардиналы нарушили традицию чередования долгих и коротких понтификатов. Что может означать приход второго подряд “переходного” папы? 

Возможно, кардиналы так и не пришли к единому мнению ни о личности человека, который мог бы удовлетворить всех на папском престоле, ни о тех заданиях, которые надо решить Церкви в ближайшем будущем. Тогда нынешний конклав — это просто продолжение прошлого. Папа Ратцингер “сломался” и ушел с поста, а его место занял человек, имевший второй результат на тех же выборах. То есть папа Бергольо выступает дублером папы Ратцингера. В данном случае его функция — просто блюсти престол, пока кардиналы не наметят подходящего кандидата в папы. 

Но, возможно, есть более интересное объяснение выбору конклава: новому понтифику определена роль крутого реформатора. В этом случае краткость понтификата даст возможность посмотреть, как пойдут дела, и при необходимости следующий папа либо поддержит реформаторский курс своего предшественника, либо, наоборот, быстренько свернет неудачный эксперимент. 

В пользу второго варианта говорит то, что новый папа — из иезуитов. Этот орден славен как раз тем, что его представители с готовностью, без рассуждений брались за любые дела, нужные в данный момент Церкви, — святые, грязные, безнадежные, — и доводили их до полной победы. Или до катастрофы. 

Собственно, эксперимент уже начался: первый папа-неевропеец прокладывает дорогу всем прочим представителям “молодых” католических миров. 

Еще одним сюрпризом стало имя, выбранное папой, — Франциск. Причем, дабы не возникло сомнений, сразу было указано, что сделано это в честь Франциска Ассизского — едва ли не самого популярного и симпатичного католического святого. Уже ставшая притчей во языцех простота жизни и скромность нового понтифика вполне созвучна образу святого Франциска. А значит, можно предположить, что идеалы нового папы лежат в области не “политического католицизма”, а раннего христианства — простота и готовность идти навстречу людям с Благой Вестью. Как говорит сам новый папа: “идти проповедовать на улицу, как бы это ни было рискованно”. 

В этом нет ничего удивительного, если учитывать происхождение понтифика. Христианство в Латинской Америке по-прежнему заражено “теологией освобождения”. Несмотря на то, что это учение было поставлено под сомнение (а отдельные направления прямо осуждены) Святым Престолом. Некоторым течениям этой теологии действительно присуща “болезнь левизны”, что не могло снискать симпатий ни у папы Войтылы, ни у главы Конгрегации по догмату, а потом и папы Ратцингера. Но идеи этой теологии не сводятся к одной только “левизне”. Это в первую очередь идея “христианства прямого действия” — то есть стремления менять мир здесь и сейчас по “христианским лекалам”. 

Кардинал Бергольо не был чужд идее активного участия христиан в общественной и политической жизни. Также он известен критикой социальной несправедливости, укоренившейся в современном мире, принадлежащем богатым. Возможно, свою роль в этом сыграло пролетарское происхождение: Хорхе Бергольо — сын железнодорожного рабочего. Но, скорее, дело в том, что новый папа — выходец из “угнетенного народа”. Папу Франциска уже называют “папой бедных”. Это могло бы прозвучать натянуто, если бы речь шла о папе-европейце. Но папа Франциск — латиноамериканец. Если в Европе Католическая церковь исторически была частью “богатого” класса, то в Латинской Америке — это церковь бедных. Не потому даже, что “таков ее выбор”, но потому, что богатство обошло эту часть света стороной. 

Впрочем, больше, чем политические предпочтения, публику интересует степень консерватизма нового папы. Собственно, его уже назвали “очередным консерватором на Святом Престоле”. Но что понимают в данном случае под “консерватизмом”? Какой папа был бы признан “либералом”? Вы действительно думаете, что Католическую церковь возглавит человек, который разрешит венчать однополые пары? Или будет приветствовать адюльтер как проявление “свободной любви”? Или признает аборт “обычной медицинской операцией”? Вряд ли хоть кто-то из пап возьмет на себя не смелость даже — наглость — заявить, что грех больше не грех. А ведь именно это нужно, чтобы не выглядеть “консерватором” в глазах нынешних “борцов за либерализм”. 

Интересно, что степень папского “консерватизма” определяют европейские и американские СМИ для своих читателей, большинство из которых не имеет глубокой связи с Католической церковью. Возможно, с такой точки зрения новый папа действительно консерватор — ведь он наверняка не признает однополый брак, а это, кажется, теперь основной “тест на либерализм”. Но ведь не гомосексуализмом единым измеряется широта взглядов. С точки зрения католика, особенно живущего далеко от границ “богатого” мира, новый папа отнюдь не выглядит косным ретроградом. В том, что касается представления о грехе, новый папа не более и не менее консерватор, чем любой практикующий католик и вообще христианин. 

Папа — лидер именно католиков, он обязан исповедовать христианство, а не модные в малой (пускай богатой и сильной) части мира взгляды. Поэтому не стоит ждать от него “либеральных сенсаций”. Папа Франциск вряд ли станет пересматривать шкалу моральных ценностей, тем более — переписывать католическую доктрину, параллельно редактируя Декалог с Нагорной проповедью. Перед ним стоят более реальные и насущные проблемы церкви — от расширения и активизации миссии в мире до таких “узкоцерковных” прикладных вопросов, как целибат священников или расширение возможностей для женщин (исключая рукоположение, разумеется, поскольку это было бы революционным решением, а революции в церкви почти всегда приводят к расколу).

Еще одним сюрпризом может стать поворот в отношениях в треугольнике Рим—Киев—Москва. Папа-аргентинец может проявить значительно меньше интереса к диалогу с Москвой, чем два его предшественника — папа-поляк и папа-немец. Претензии Москвы к самому существованию “униатов” будут восприниматься им значительно спокойнее. Особенно учитывая то, что новый папа знаком с украинцами-греко-католиками не понаслышке: он был епископом-ординарием для католиков восточного обряда Буэнос-Айреса. То есть и для украинской диаспоры, которая в Аргентине немалая. Для полноты картины напомню, что верховный архиепископ Святослав Шевчук, прежде чем возглавить УГКЦ, был епископом именно в Аргентине и знаком с нынешним папой лично. 

Глубокое знакомство этого “папы с заокраинного Запада” с восточными церквами символично завершает образ “периферийного понтифика”. Перед конклавом многие наблюдатели указывали на то, что восточные церкви — в первую очередь восточноевропейские — остались без своих представителей-кардиналов из-за поколенческого разрыва: старые кардиналы достигли 80-летнего порога, а молодых еще не успели назначить. Но выбор именно кардинала Бергольо может гарантировать восточным церквам достаточно папского внимания. “Периферия мира”, где находимся и мы вместе с подавляющим большинством населения планеты, возможно, в новый понтификат станет трендом.

Екатерина ЩЁТКИНА