Они сделали это

Примерно год назад в берлинском аэропорту познакомился с предпринимателем из Грузии. Тенгиз, владелец небольшой фирмы по изготовлению мебели, с интересом расспрашивал об Украине, которую, по его словам, не посещал добрых лет десять. “В России не был еще больше, — добавил он, вроде как извиняясь. — Когда бизнес пошел в рост, стал чаще бывать в Европе. В Турцию вообще раз пять в год езжу”. О родине случайный знакомец рассказывал охотно, временами не скрывая гордости. Признался, что не является особым поклонником Саакашвили, и события пятидневной войны лишь усилили давнее предубеждение. Что, впрочем, не мешало собеседнику искренно отдавать должное изменениям, случившимся в стране после революции роз. “Раньше только успевал деньги отстегивать. Даже копеечный бизнес требовал „крыши“. Любой вопрос надо было согласовывать с ворами. А с 2005-го я не заплатил ни одной взятки. Никому! Ни рэкету, ни властям, ни полиции, ни налоговой. Ни копейки!!! Понимаешь? Нет, ты не понимаешь! — горячился Тенгиз. — Ты не жил в той стране!” Помолчав, спросил: “А у вас, что, правда, гаишники до сих пор по кустам прячутся?” Я хмуро кивнул. Мебледелец заливисто расхохотался. Осознав некоторую бестактность, он извиняющимся тоном вопросил: “Но это ведь смешно, согласись?”

Я покачал головой…

Тот разговор припомнился пару недель назад. Подвозивший меня частник кивком указал на притаившегося за столбом гаишника, напряженно вглядывавшегося в прибор для измерения скорости: “Шестой за сегодня… Стахановцы!” По автомагнитоле передавали выпуск новостей. Виктор Янукович призывал граждан лично информировать его о фактах коррупции. Лидер парламентской фракции Партии регионов Александр Ефремов рекомендовал брать на вооружение грузинский опыт антикоррупционной борьбы. Я живо представил себе Тенгиза, пишущего Саакашвили жалобу на грузинских гаишников, окопавшихся в придорожных зарослях. И запоздало улыбнулся.

Если для борьбы с коррупционерами требуется писать челобитные лично главе государства, то это означает, что государство с коррупцией не борется. Это понятно всем, кроме руководителей государства. Нашего.

Непонятно другое. Как, черт возьми, это удалось грузинам? Кавказское мздоимство было притчей во языцех и воспринималось как давняя, неискоренимая традиция, если хотите, как неотъемлемый элемент национальной культуры. Кстати, примерно то же самое принято говорить об Украине. Но тамошние правители, в отличие от наших, рискнули. И сделали. Вопреки общему неверию.

Перевоплощение грузинской правоохранительной системы является не единственной и, как по мне, не главной реформой новой власти республики. Эти реформы просто хвалить и удобно критиковать.

Их достоинства очевидны, недостатки явственны. Их течение трудно назвать плавным, но несомненным преимуществом является то, что речь идет о конкретном процессе, а не об абстрактной декларации. Пять дней, проведенных автором этих строк в Грузии несколько месяцев тому, не только убедили, что Украина потеряла как минимум пять лет. Они подарили зримое, осязаемое ощущение того, что именно мы за эти пять лет потеряли. Мы утратили реальный шанс измениться.

В этом смысле “полицейские реформы” в Грузии являются чрезвычайно важными для понимания дальнейших событий. И весьма интересными для тех, кто еще не отчаялся побороть коррупцию в Украине.

Полицейские и воры

Чудесное превращение наиболее коррупционной структуры грузинского государства произошло ошеломляюще быстро. В одночасье из органов внутренних дел были уволены почти все. По сведениям, приведенным СМИ со ссылкой на министра внутренних дел Грузии Вано Мерабишвили, общая численность уволенных — 35 тысяч сотрудников. Только из рядов ГАИ, согласно тому же источнику, в один день “вычистили” 14 тысяч. Хотя другие представители грузинских властей говорили о 40 и даже 60 тысячах отправленных на покой.

Полицейская служба стала уважаемой и престижной профессией. Детектив может получать до 2000 долларов в месяц (это примерно раз в десять выше средней зарплаты по стране). 400—600 долларов — оклад участкового полицейского, труд патрульного оценивается от 450 до 1200 долларов. Зарплата в правоохранительных органах выросла в 20—25 раз. Такой работой гордятся, ею дорожат. Немудрено, что полиция стала настоящим оплотом новой власти во всех смыслах. Неудивительно, что взятку человек в погонах возьмет разве что под дулом пистолета. Тем более что за эти годы грузинских блюстителей закона окончательно убедили: согрешишь — возмездие будет неизбежным. А срок — внушительным. Жесткий контроль и постоянные проверки службы внутренней безопасности держат систему в тонусе.

Взяток сторонятся как чумы не только полицейские. Когда в прошлом году заместителю министра финансов Автандилу Хараидзе двое заезжих предпринимателей предложили семь миллионов “зеленых” за возможное “содействие”, он немедленно добровольно заявился в местную “инквизицию” — департамент конституционной безопасности. Причем этот поступок у сограждан не вызвал ни недоумения, ни восторга. Он уже воспринимается как само собой разумеющееся.

Отчего первый серьезный реформаторский проект начался именно с МВД? На то было несколько причин. Новая власть быстро осознала, что главная беда в стране — именно коррупция. А самой коррумпированной структурой являлась именно милиция. И поскольку речь шла о так называемой структуре закрытого типа, полный демонтаж старого виделся единственным способом наведения порядка. “Косметический ремонт” мог привести только к интенсивному процессу мутации коррупционеров и появлению новых штаммов взяточничества.

Реформа полиции проводилась в тот момент, когда кредит доверия к власти был необычайно высок. И его необходимо было конвертировать в осязаемый результат. Борьба за чистоту рядов МВД, которое массово крышевало бандитов (а местами их с успехом заменяло), имела определенный шанс получить поддержку во всех слоях общества. Но только в том случае, если речь шла именно о решительной борьбе, а не о скучной имитации.

Было еще одно важное обстоятельство: экономические реформы могли дать эффект только в долгосрочной перспективе. Тем более что эти реформы носили и носят отнюдь не социальный характер. А подобное в любом постсоветском государстве приводит к непременному обострению отношений между властью и обществом. Лешек Бальцерович с его знаменитой “шоковой терапией” — жалкий популист в сравнении с идеологом “грузинского экономического чуда”, убежденным либертарианцем Кахой Бендукидзе. Изб­ранный формат преобразований грозил увеличить протестный электорат.

Новая грузинская власть это понимала с самого начала. Она осмысленно играла на упреждение. Сразу же после революции роз требовалась быстрая, эффектная победа. Нужен был яркий вымпел перемен. Реформа МВД для подобной цели годилась как нельзя лучше.

Руководители МВД, ссылаясь на социологические замеры, утверждали: до революции роз 75% молодых людей мечтали быть ворами в законе. По словам Вано Мерабишвили, свежие опросы показывают, что нынче о карьере “законника” задумывается лишь 0,1%. 35% хотят стать полицейскими. Конкурс в школу МВД — 10 человек на место. Не стану судить о точности цифр. Даже если предположить, что сия математика приукрашена, берусь утверждать, что не слишком сильно.

Тот же Мерабишвили (кошмар взяточников и одновременно гроза оппозиции) в одном из интервью приводил и другие цифры: “За первые годы криминал убил 36 полицейских, 38 бандитов было убито во время перестрелок”. Война с криминалом была войной в прямом смысле этого слова. Некоторые непримиримые противники Саакашвили в частных беседах намекали, что порою речь шла не о перестрелках, а о самом настоящем отстреле уголовных авторитетов. Не берусь судить, много ли правды в этих намеках. Но быть криминальной страной Грузия перестала. Об этом говорили адепты режима и его противники, чиновники и студенты, официанты и домохозяйки, предприниматели и безработные. Легендарных грузинских воров на диво быстро извели как класс. Значительная часть вчерашних хозяев жизни перебралась во враждебную Россию. И в дружественную Украину. И там, и тут печально известные “апельсины” чувствуют себя комфортнее, чем дома. Это — факт. Отрадный для Тбилиси, печальный для Киева.

Нелишне вспомнить, что аналогичный “отстрел” криминала якобы имел место и в наших краях. В бытность Юрия Кравченко. Тогда ряды отечественных “авторитетов” заметно поредели. Но итогом “неестественного отбора” стала симметричная замена “толстолобиков” на толстосумов. Бизнес не стал прозрачнее. Воздух не стал чище.

В Грузии на смену безвременно ушедшим и своевременно уехавшим никто не пришел. Грешно место оказалось пусто.

Скорая и решительная смена всего в этом ведомстве — лиц, вывесок, зданий, транспортных средств, функций, задач — была намеренной. И Грузия времен антисоветчика Гамсахурдиа, и Грузия эпохи видного совработника Шеварднадзе были, по сути, всего лишь вариациями Грузии советской. А милиция воспринималась как главный оплот постсоветского, как средоточие и олицетворение самого отвратительного в совке — хамства, косности, тупости, жадности, лицемерия, равнодушия. И заменой названия, формы и руководства здесь обойтись было нельзя. Требовалась ломка — стремительная и безжалостная.

Быстрота, насколько можно судить, вообще является отличительной особенностью грузинского национального реформирования. Но в случае с зачисткой милиции скорость преобразований была жизненно необходима. В первую очередь, из соображений безопасности. Влиятельные грузинские политики в разговорах не скрывали, насколько опасным тогда виделось изгнание из системы десятков тысяч людей. Которые умеют стрелять и которым нечего терять.

Эффект неожиданности не позволил сформироваться системе организованного сопротивления. Позже часть отставленных правоохранителей нашла себе пристанище в рядах оппозиции. Но (насколько можно верить тамошним экспертам) лишь незначительная часть. Борцы с режимом Саакашвили, по словам знатоков, не слишком охотно привечают вчерашних “синерубашечников”, больно уж незавидная у тех репутация. Более того (опять-таки могу верить только на слово), вчерашние милиционеры, пытающиеся отыскать свое место в меняющейся стране, стараются по возможности не светить свое героическое прошлое. Но большинство из них своего места так и не нашли. И они ненавидят режим Саакашвили наиболее иск­ренно.

Часть уволенных блюстителей закона приняли обратно. Но после тщательной аттестации. И следили за возвращенцами особенно пристально. Если уж ловили — то карали безжалостно.

Еще одна особенность этого блицкрига — он был поручен людям, по возможности, далеким от правоохранительного сообщества, не связанным путами корпоративных взаимозачетов, цеховых связей и субординационных условностей. Отсутствие необходимости сохранять правопреемственность задачу облегчала. Тем более что речь шла, как раз наоборот, о необходимости уничтожить преемственность.

Вспоминая будущее

Важная деталь. Грузия, 26 мая отметившая день державного рождения, настойчиво именует сию дату днем восстановления государственной независимости, провозглашенной в 1918-м. Грузинская власть совершенно сознательно и абсолютно разумно подчеркивает: наше прошлое — в прежней, несоветской Грузии, наше будущее — в Европейском Союзе. Мы чтим героических предков, мы строим завтра для потомков. Нынешняя власть отрицает прямую родовую связь с Грузией последних десятилетий, Грузией постсоветского феодализма.

У нас — все с точностью до наоборот. Янукович призывает строить новую страну, но при этом упорно возводит безнадежное, отвратительное советское государственное здание. Ющенко постоянно апеллировал к прошлому, но не строил ничего. И не разрушил того, что был обязан разрушить. Его призывы удалить советскую символику с фасадов не нашли отклика, а соответствующие указы не исполнялись. Во многом потому, что его готовность удалить “совок” из жизни не вызвала доверия. В Грузии происходило иначе. “Хартия свободы”, запрещающая советскую символику и запустившая механизм люстрации появилась 31 мая 2011 г., почти через восемь лет после революции роз. За эти годы власть убедила население в способности строить будущее. А население убедилось в способности расстаться с прошлым. И еще один примечательный факт — “Хартия свободы” была принята грузинским парламентом единогласно. С подачи оппозиционного меньшинства. Спустя всего пять дней после разгона полицией митинга противников режима. События на проспекте Руставели продемонстрировали наличие тактических противоречий между властью и оппозицией. Единодушное голосование в парламенте продемонстрировало общий подход власти и оппозиции к стратегическому курсу — на окончательную десоветизацию Грузии.

В октябре 2010 г. в интервью журналу GQ Саакашвили с гордостью заявил: “У нас есть, например, министр сельского хозяйства, он не был даже пионером, ему 28 лет. Он не помнит, кто такой Владимир Ленин. Это совсем другой менталитет”. Из таких закромов новая грузинская власть черпает свои кадровые ресурсы. И дело не только и не столько в возрасте.

Они другие. Это понимаешь, когда встречаешься с тамошними высокопоставленными чиновниками. Молодые, энергичные, открытые. В массе своей хорошо владеющие английским, нередко получившие неплохое образование за рубежом. Они до обидного не похожи на наших. Томное барство, усталая значительность и чванливое всезнайство (столь присущее украинским кабинетчикам, независимо, кстати, от возраста) отсутствуют на их лицах. А в их кабинетах отсутствует пошлая претензия на роскошь. И это у грузин, с их автохтонной тягой к визуальным эффектам!

Они делом заняты. Перманентная ротация кадров — штука совершенно обыденная. Их постоянно кидают с места на место, из министерства в министерство. Не только для того, чтобы уберечь от искушения пустить корни и заразиться корпоративной (читай — коррупционной) этикой. Но и для того, чтобы не закисали, чувствовали потребность постоянно доказывать свою состоятельность. И для того, чтобы происходящее в их стране, в политике, в экономике они могли видеть с разных сторон, а не только с одной ведомственной колокольни.

Показательная карьера. 33-летняя Эка Ткешелашвили успела побывать заместителем министра юстиции, заместителем министра внутренних дел, председателем апелляционного суда Тбилиси, министром юстиции, генеральным прокурором, министром иностранных дел, секретарем Совета безопасности, министром реинтеграции. И это — за семь лет. У нас лет по десять в перспективных ходят. Один украинский политик, неплохо знающий грузинские правительственные реалии, сказал, не скрывая зависти: “Представляешь, у них между министрами налажен постоянный контакт, обмен идеями, планами, информациями. У них постоянное соперничество, случается зависть, но нет вражды. Потому что они — соратники по делу, а не соперники по распилу бабла”.

В беседах грузинские госчиновники признавались: их деятельность предполагает минимум бумажной работы. Столь почитаемые нашими чиновниками пухлые концепции, объемные программы и многоярусные цветные диаграммы здесь не в чести. Собрались — обсудили — решили — сделали. Ошиблись — на ходу поправили. Несолидно? Секретарь Совбеза Гига Бокерия улыбался: “Лучший способ завалить реформы — заняться написанием плана их проведения. Мы стараемся все делать быстро, потому что у нас нет времени делать медленно”.

Они горды тем, что становятся творцами новых, непривычных для этих краев правил. А новая полиция стала первым камушком в процессе создания новой грузинской ментальности. Стражи порядка нового формата, лихие, молодцеватые, подтянутые, выглядят совершенно по-кавказски, но при этом вызывающе не по-советски.

Уровень доверия населения Грузии к полиции достигал, по разным оценкам, от 80 до 84%. Ее репутация почти не пострадала даже после громкого скандала пятилетней давности, когда четверо полицейских были признаны виновными в жестоком убийстве банкира Сандро Гиргвилиани.

Подозреваю, что последние события в Тбилиси отразились на этой арифметике. Насколько — пока судить трудно.

Эксперты призывают не преувеличивать случившегося на проспекте Руставели в ночь на 26 мая. Хотя бы потому, что действия оппозиции были не такими уж однозначными. А ее поддержка в обществе не столь уж массовой — противники режима вывели на улицу раз в десять меньше, чем рассчитывали. К моменту разгона, по свидетельству очевидцев, на проспекте Руставели было не более 500 митингующих — смешная цифра для Тбилиси, привыкшего к сотням тысяч протестантов. Что нисколько не преуменьшает ни драматизма, ни важности происшедшего.

Жесткость, продемонстрированная полицией, была очевидной. Целесообразность столь откровенного применения силы — сомнительной. Хотя было очевидно: в подобной ситуации полиция предпочтет обвинения в жесткости обвинениям в слабости.

Но дело не в репутации Саакашвили. Дореформенная милиция носила клейма нахлебников и кровопийц. Постреформенная полиция в общественном сознании превратилась в символы опоры и надежды. Если после тбилисского и батумского инцидентов слово “полицейский” у какой-то, достаточно большой, части населения начнет ассоциироваться со словом “каратель”, это может нанести по грузинской власти, грузинским реформам не менее, а возможно, и более чувствительный удар, чем война.

Как это делалось в Тбилиси

Было бы смешно утверждать, что все в республике гладко. Наверняка далеко не все сделанное ими приемлемо для нас. Осязаемых проблем — множество. Несбалансированность бюджета, инфляция, чрезмерная долларизация банковской системы. Грузия не может похвалиться масштабным экспортом. Непросто решается проблема занятости. Несмотря на все попытки поставить на ноги малый и средний бизнес, пока около 2/3 ВВП приходится на долю крупного.

Даже на улицах относительно благополучной столицы еще много бедности, хотя все замечают, насколько меньше стало безысходности в глазах жителей. В Тбилиси ветхие строения соседствуют с роскошными отелями, представляющими всемирно известные сети. Фешенебельные гостиницы являются предметом раздражения — для одних, предметом гордости — для других. И поводом для оптимизма третьих, для тех, кто считает подобные проекты свидетельством веры в Грузию, в ее способность защищать инвестиции. Символом договороспособности Тбилиси, в которую раньше мало кто верил. Тяга грузин к внешней атрибутике перестала быть иррациональной, она приобретает вполне прагматичное смысловое наполнение.

Объективности ради надо сказать, что мировой кризис и пятидневная война с Россией нанесли по национальной экономике удар именно тогда, когда она была особенно уязвима — на этапе серьезных структурных перемен. До 2008-го, если верить статистике, экономика Грузии росла со скоростью 9—12% в год.

Саакашвили не скрывал, что серьезно ставит на приток прямых иностранных инвестиций. Расчет объяснимый. Грузия — страна небольшая, 10-процентный рост ВВП, по оценкам экспертов, достигается при помощи вливания 2—3 млрд. долларов. Потому постреволюционная Грузия сосредоточила свои усилия на создании максимально привлекательного инвестиционного климата.

Вдохновитель реформ Каха Бендукидзе любит подчеркивать, что обеспечение экономической свободы и борьба с коррупцией — это две стороны одного и того же процесса. И процесс идет в обоих направлениях.

Андрей Клюев в недавнем интервью нашему еженедельнику заявил: “Уверен, мало найдется стран в мире, которые бы за такое короткое время совершали такой огромный объем нормативной и законодательной работы по упрощению ведения бизнеса”. Не уверен.

Давайте сравнивать. Санитарный и пожарный надзор в Грузии ликвидировали без тени сожаления, дабы далее не поощрять экономическое мародерство. Регистр собственности — в Интернете, в открытом доступе. Привычный для нас “план” сборов для таможни, по сути, отсутствует. Эффективность ее работы, по большому счету, оценивается быстротой растаможки. Кстати, в полиции — похожая история. Традиционная советская отчетность сведена к минимуму Раскрываемость на уровне 30—35%. “Если кто-то говорит вам, что они раскрывают 60% преступлений или выше, вам врут”, — цитирует грузинская пресса министра внутренних дел. Растаможка авто, техосмотр, постановка машины на учет и выдача номеров в сервисном агентстве МВД, по словам тбилисцев, занимает от 15 минут до получаса. Все компьютеризировано.

Зарабатываешь меньше 16 тысяч долларов год — налоги не платишь. Количество самих налогов сократили в три с половиной раза. Сейчас их осталось шесть, к следующему году должны отмереть еще два. До двух ставок было сокращено количество таможенных тарифов (0% и 12%), при этом 86% тарифных позиций налогом не облагаются. На 84% сократилось количество лицензий и разрешений. Плательщики налога на прибыль получили право на отсрочку платежа при условии убыточности предприятия в течение пяти лет.

Регистрация бизнеса занимает от нескольких минут до нескольких дней (последнее скорее редкость, чем правило). Действует принцип единого окна. Открыть любую фирму можно в ближайшем отделении банка у специального уполномоченного Минюста. Налоговая к регистрации бизнеса отношения не имеет.

По итогам прошлого года, по оценкам Всемирного банка, Грузия заняла 11-е место из 183 стран по комплексному показателю условий для ведения бизнеса (в 2003-м она была 137-й). Саакашвили, ссылаясь на исследования Forbes, осенью прошлого года утверждал, что по части либеральности налогов Грузия находится на четвертом месте в мире, после Катара, ОАЭ и Гонконга.

Подобные реформы дают шанс инициативным и энергичным. Но тем, кто привык к государственному патернализму, кто (в силу разных причин) перестроиться не смог или не захотел, непросто. В первую очередь, грузинская либерализация ударила по людям немолодым.

“Почему государство обязательно должно платить пособия инвалидам? — убеждал автора этих строк Бендукидзе. — А если этот инвалид — владелец пятизвездочного отеля? Зачем нужен Пенсионный фонд, если он — самообман, фикция? Когда пятая часть ВВП идет на выплату пенсий, это — суицид. Человек должен сам копить себе на старость. (Попробовали бы наши реформаторы прибегнуть к подобной риторике! — Прим. автора.) А государство должно создать ему все возможности для того, чтобы он мог заработать…”

Заработать удается не всем. Представители власти утверждают, что уровень безработицы в Грузии составляет 16—17%. Оппозиция считает данные цифры некорректными и утверждает, что незанятных (с учетом скрытой безработицы) как минимум вдвое больше.

Социального налога нет, пенсионного фонда нет. Медицина — в частных руках. По утверждениям властей, примерно четверть населения (речь о наиболее незащищенных слоях населения) вправе рассчитывать на минимально необходимый объем медицинской помощи. Негосударственные предприятия не выплачивают пособий по уходу за ребенком. Работодатель, возжелавший уволить работника, не обязан подкреплять свое решение согласием профсоюзов.

Мировой экономический кризис вынужденно скорректировал планы. Добавила проблем война. Восстановление разрушенной инфраструктуры, восполнение людских и материальных потерь в вооруженных силах, обустройство беженцев требовали дополнительных затрат. В решении этих вопросов, безусловно, помогает Запад. Строительство жилья для грузин, покинувших Южную Осетию во время и после пятидневной войны, в основном финансировалось США и ЕС. Но эти средства выделялись без опаски, что они будут разворованы, как это, например, неоднократно случалось с деньгами, направлявшимися Москвой на восстановление экономики Чечни. Ни один вынужденный переселенец из Южной Осетии в Грузию не встретил 2009 год в палатке. А вот в местах недавних боев все несколько иначе. Цхинвали, по словам очевидцев, таки толком и не отстроен. Еще летом прошлого года прокуратурой Южной Осетии по итогам проверки процесса восстановительных работ возбуждено 11 уголовных дел. На тот момент Москвой на соответствующие цели было выделено 28 млрд. рублей. Но куда они делись, никто так и не понял — Цхинвали стоял в руинах, несмотря на обещания высоких лиц отстроить его за считанные месяцы.

Сегодня, по-прежнему рассчитывая на иностранные вливания, Грузия сосредоточивается на программах стимулирования внутренних сбережений и поощрения внутренних инвестиций. Внедряется новая программа налоговых льгот для мелких и средних предпринимателей. Разрабатываются дополнительные меры по борьбе с коррупцией, в частности создается комиссия аудиторов, призванных жестко контролировать работу налоговых инспекторов.

Экономическая философия сегодняшней Грузии достаточно проста. Итак:

— бюджетные расходы не должны превышать 30% ВВП;

— дефицит госбюджета не должен превышать 3% ВВП;

— суммарный госдолг не должен превышать 60% ВВП;

— запрещается увеличение количества уже установленных лицензий;

— запрещается создание новых государственных регуляторов;

— запрещается государственное регулирование цен на любые продукты или услуги;

— запрещается владение государством банками и другими финансовыми посредническими институтами;

— запрещается ограничение конвертируемости национальной валюты.

Продолжается масштабная приватизация. Отчасти — для мобилизации средств, отчасти — для повышения эффективности управления. География не волнует, волнует биография. “Частный собственник эффективнее государства”, — подчеркивает Бендукидзе. “Если репутация компании заслуживает доверия, все равно, откуда она”, — заочно соглашается с ним Бокерия.

Мало известный широкой общественности, но весьма примечательный факт. Одним из крупнейших инвесторов в грузинскую экономику является российское ОАО “Интер РАО ЕЭС”. В апреле этого года россияне (владеющие одной из крупнейших электрораспределительных структур “Теласи”, компанией “Мтквари Энергетика” и несколькими ТЭЦ и ГЭС) провели переговоры о покупке двух гидроэлектростанций на реке Храми и заявили о готовности построить еще три.

Этот факт — убедительная отповедь тем, кто твердит о процветающем в Грузии русофобстве, о неспособности двух государств договориться. И тем, кто уверен, что идеология — помеха экономике.

Кстати, грузинская власть считает большой победой избавление от извечной головной боли — дефицита энергоносителей. Постоянное отсутствие света и тепла, бывшее давней бедой республики, — в прошлом. Вице-спикер парламента Леван Вепхвадзе, представитель оппозиционных христианских демократов, не так давно публично упрекнул президента в крышевании схем поставок газа из Азербайджана. Саакашвили парировал: “Назовите страну, где газ дешевле, чем в Грузии!” Ответа не последовало. Не знаю, коррупция ли это. Но думаю, в нашем государстве многие хотели бы такой коррупции.

Саакашвили критикуют за то, что он (по мнению оппонентов) делает не так. Наших же меняющихся правителей традиционно и справедливо критикуют за то, что они не делают ничего. Либо, как минимум, не исполняют обещанного. Почувствуйте разницу.

В Тбилиси неоднократно доводилось слышать несколько примитивную и, в то же время, удивительно емкую характеристику Саакашвили — “понятный президент”. Сторонники главы государства произносили это словосочетание с подчеркнутой гордостью, противники — с откровенной иронией. Но суть от этого принципиально не менялась, он достаточно последователен и вполне предсказуем. Идеологические, экономические, внешнеполитические установки провластной команды можно разделять, можно не принимать. Но они знают, что строят. И строят то, что обещали. Гига Бокерия по этому поводу пошутил: “Грузия наконец-то узнала, какая у нее идеология, какая у нее политика и какой курс”.

“Продали страну за доллары”. “За деньги Сороса выкормили полицию — цепных псов режима”. Это — самые примитивные характеристики происходящего в Грузии. Насколько можно судить, весьма распространенные в России. Имеющие хождение у нас.

“Мы открыты для критики, но устали отвечать на вранье. Мы совершаем ошибки, но стараемся их исправлять. Мы готовы принять любую помощь, если она искренна. Мы поддержим любой экономический проект, если он выгоден экономически и не ставит под угрозу нашу безопасность. Мы не любим, когда нам ставят условия. Но если мы их принимаем, то мы их соблюдаем. Мы не скрываем, что без внешней помощи не реформировали бы полицию и не построили дома для беженцев. Но ведь украсть эти деньги было бы куда проще, правда? Наша полиция — опора власти, но высокий рейтинг доверия к ней в обществе — свидетельство верного шага. Мы не заставляем нас любить, но мы вправе требовать уважения. Наш путь многим не нравится, но это — наш путь. Критикам мы отвечаем — выбирайте свой. Мы начали с самого сложного — поломали хребет коррупции…” — говорит Бокерия.

Для преодоления коррупции, в первую очередь, требуется политическая воля. У грузинского президента, что бы кто о нем ни говорил, она нашлась. В отличие от президентов наших. И за это многие сограждане Саакашвили многое ему прощали. А прощать есть что. Слабости и склонности главы государства общеизвестны. При таком государственном лидере, как Саакашвили, Грузия, наверное, особо остро нуждается в трезвомыслящей, эффективной оппозиции. Иначе процесс наведения порядка рискует превратиться в хрестоматийную диктатуру.

“Многие развитые страны, которые проходили этап реконструкции экономик, осуществляли модернизацию через авторитаризм”, — на днях напомнил нам Владимир Литвин. Но гораздо хуже, когда авторитаризм модернизацией не сопровождается. Когда он, авторитаризм, является целью, а не средством.

Независимые эксперты, высоко оценивая сделанное в стране за последние годы, признают, что взятый курс на либерализацию экономики пока не выглядит необратимым. А процесс демократизации общества продвигается медленнее, чем рассчитывали. Потому произошедшее в Тбилиси и Батуми в конце мая — очередной тест на прочность действующего грузинского режима. Тест весьма серьезный.

Война и мы

Впрочем, первый, куда более серьезный, экзамен на состоятельность грузинская власть сдала. Речь о пятидневном военном конфликте летом 2008-го. Война оказалась серьезной проверкой состоятельности государства.

И дело даже не в том, что августовские события не привели к восстаниям против режима Саакашвили, на что, похоже, всерьез рассчитывали в определенных российских кругах. Война неумолимо принесла в Грузию страх, растерянность и дезорганизацию. Однако страх (вопреки опасениям центра) не перерос в панику, растерянность — в паралич, дезорганизация — в хаос. Об этом можно судить, опираясь на многочисленные сведения очевидцев. В том числе и тех, кто настроен не слишком прогрузински.

Практически все государственные институты и муниципальные структуры функционировали все время течения конфликта и во всех районах. Даже тогда, когда российская 58-я армия перекрыла главную транспортную артерию, соединяющую запад и восток страны. Отрезав, таким образом, часть провинции от центра.

Войну “08-08-08”, наверное, будет справедливо назвать болезненной неудачей самого Саакашвили. Но столь же обоснованно можно говорить об успехе созданной им системы, доказавшей свою жизнеспособность.

Наверное, о войне стоит сказать еще. Оценки тех печальных событий в изложении российских и грузинских политиков и медиа отличаются радикально. Что в общем-то и немудрено. “Расстрел спящего Цхинвала” или “Вынужденная защита подвергшихся нападению грузинских сел”? “Грузинские агрессоры” или “Русские агрессоры”? “Трусливое бегство беспомощной грузинской армии” или “Героическая оборона и организованное отступление?”

Я не был на той войне. И хотя бы потому не вправе давать собственных оценок. Хотя понимаю, что любой свидетель не может всего видеть, а любой участник — не может всего знать. Но меня тревожит, что Украина безропотно приняла навязанное извне “черно-белое” восприятие случившегося в августе 2008-го. У нас точно так же героизируют одних и демонизируют других.

К чему осмысление той войны нам? Она повлияла не только на грузинско-российские отношения. Она (хотим мы себе в этом признаваться или нет) изменила отношение многих из нас к Грузии и к России. К странам, народы которых, сколь различны, столь и одинаково близки нам. Чтобы происшедшее стало чуть понятнее, сошлюсь на мнения людей. Двух россиян, чья репутация у автора этих строк вызывает уважение, а слово — доверие.

Аркадий Бабченко, писатель, публицист, ветеран двух чеченских кампаний. Его военные репортажи для “Новой газеты” и записи в онлайн-дневнике в августе 2008-го были лишены слезливой патетики и книжной героики…

“Начиная от Алагира, дорога забита военной техникой. Идет 58-я армия. По-моему, вся. Колонна растянулась километров на шестьдесят, если не больше. Много поломавшейся техники. По дороге насчитал штук десять перевернувшихся машин. Все как обычно — техника в говенном состоянии…

Головы не поднять. Под таким огнем я еще не был… Нам противостоит мощная профессиональная армия, хорошо оснащенная, с тяжелым вооружением... Вчера сбили нашу очередную “сушку”. Какое на хрен “мы на подступах к Тбилиси”?..

О потерях среди жителей Цхинвали ничего сказать невозможно — сведений просто нет, своих погибших родственники забирают сами. Но не тысячи — точно. В районе 12-й школы погибли восемь человек. Пытались уехать из города на легковушках, были расстреляны и сожжены…

Грузинских пленных никто не бьет, дают воду, еду, бушлаты на ночь. Это обычные мужики, резервисты. Они говорят, что за уклонение от мобилизации дают четыре года тюрьмы. Сдавать их собираются кому угодно, только не осетинам — убьют сразу…

В грузинских селах на Транскаме горит все. Оставшихся грузинских военных осетины ищут по подвалам и стреляют на месте. Эйфория разрушения и разграбления — тащат абсолютно все, от автомобилей и мебели до баранов в багажнике. Южную Осетию Грузия потеряла навсегда, это очевидно. Нена­висть абсолютная. Тем более после того, как Цхинвали фактически уничтожен. Сейчас туда понаехало много “левых” — именно пограбить…

По Первому каналу был показан фильм “08.08.08. Война в прямом эфире”. Я конечно, понимаю, что работа пропагандистов — это пропаганда, а не журналистика. Но нельзя же так-то, в конце концов…

Никаких “грузины едят осетинских детей” или “осетины пьют кровь беременных грузинских женщин” здесь не будет…В таких войнах обе стороны одинаково быстро докатываются до мерзости. Но это совсем не значит, что мерзка вся нация — та или другая. Ублюдки были всегда, везде, на любой войне и в любой стране. Если грузины хреначили градом по городу, полному женщин и детей, — это факт. Если осетины жгут грузинские села — это факт. Но обобщать не будем…”

Эти впечатления можно считать субъективными, но в них — попытка подняться над мифами и штампами. И достаточно честная оценка войны, данная человеком, знающем о ней не из пропагандистских сюжетов.

И еще одна длинная, но, надеюсь, оправданная цитата.

Лев Рубинштейн, писатель и публицист, так описал свою поездку в Грузию через два года после войны…

“Я с радостью убедился в том, что русский язык по-прежнему ассоциируется в этой стране скорее с Пушкиным и Толстым, чем с Путиным, Медведевым и 58-й армией…

Я все время вспоминал одного упертого виртуального идиота, которому в ответ на его злобные и необычайно глупые наскоки на Грузию и грузин, я посчитал нужным сообщить, что я вот как раз собираюсь в Грузию. И что, мол, там передать? “Передайте им, — ответил упомянутый угрюмый идиот, — чтобы учили русский язык. Пригодится”. Имелось, как я понял, в виду, что этот виртуальный боец невидимого фронта вот-вот въедет на сверкающем бронетранспортере на улицу Руставели, где ему будет удобно, чтобы мирное и немирное население говорило с ним именно по-русски, а не на “туземной тарабарщине” или, пуще того, на натовском English. Да говорят они по-русски, дорогой дурачок, и без твоих рекомендаций. Не изволь сомневаться. И многие из них говорят на нем куда лучше, чем ты. И, слава богу, не о том, о чем ты…

На рынке пожилая женщина, торговавшая грецкими орехами, услышав нашу русскую речь, спросила, откуда мы, не из Киева ли. “Из России”, —сказали мы ей. “Милости просим в Грузию”, — сказала она, но все же, подняв кверху палец, прибавила: “Только не надо воевать”.

Грузины не скрывают особенно теплого отношения к Украине. Но и антирусских настроений я в республике не обнаружил, хотя много читал о подобном в российских СМИ. И это, похоже, еще одна примета новой Грузии.

“После войн 90-х ненависти было больше. Мы устали от нее”, — признался подвозивший меня немолодой таксист. Мы проезжали перекресток, с нами поравнялась полицейская “тойота”. Молодой страж порядка помахал таксисту рукой. “А ты откуда?” — полюбопытствовал у меня таксист. “Из Киева”, — ответил я, напряженно ожидая вопроса о гаишниках в кустах. “У вас тоже все получится”, — неожиданно произнес мужичок, широко улыбаясь.

Сергей РАХМАНИН