Михаил Добкин: “Не хотелось бежать, как Виктор Федорович”

С которым они давно разошлись — каждый своим путем, практически не общаются и даже с днем рождения друг-друга не поздравляют.

С самим Кернесом (по понятным причинам) решение свое Добкин не обсуждал. С его командой, родными — тоже.

“Он говорил со мной до. Вроде как советовался, — рассказывает один из близких харьковскому градоначальнику людей, — я попросил его не делать этого (не выдвигаться, — С.К.): “Миша, ты просто заберешь у него голоса, это может помешать Гене избраться в первом туре”. Он вроде как согласился, но потом… Узнали мы все из интернета”.

“Команда — это сам Кернес, когда его нет, эти люди единого целого не представляют, они сами по себе. С чего вдруг я должен был с ними о чем-то советоваться?” — отмахивается Добкин, обещая “сняться в ту же минуту, как Кернес вернется”.

Впрочем, все это — лишь завязка истории.

Михаил Добкин в украинской политике давно и на сегодня за ним крепко закрепился образ пророссийского деятеля. Остро пророссийского, что не воспринимается подчас даже бывшими (условно “бело-голубыми”) соратниками. Он называет Революцию Достоинства “государственным переворотом”, защищает “Беркут”, отстаивает интересы Московского патриархата.

С ним, казалось бы, все понятно. Без вариантов.

Но так было не всегда.

Впервые Добкин избрался в Раду еще в 2002-м (тогда-то мы и познакомились). Считался одним из самых прогрессивных, конструктивно настроенных молодых мажоритарщиков четвертого созыва. Под гнетом жизненных обстоятельств (задержание отца) — вскоре вступил в провластную СДПУ(о) (строго говоря, иного выбора у него не было).

С 2006 по 2010-й был мэром Харькова. Горожанам запомнился неплохим управленцем, а остальным украинцем — эпическим роликом про “плохо написанный текст” (это 2007-й). В 2010-м мэром стал Кернес, а Добкин руководил ОГА. Они по-прежнему работали в паре и воспринимались как одно целое. “Миша и Геша” — иначе о них не говорили.

В феврале 2014-го, в день Харьковского съезда (называемого обычно сепаратистким, по аналогии с Северодонецким в 2004-м) спешно выехали машинами в Белгород. Кернес оттуда отправился к Коломойскому в Женеву, Добкин остался с семьей. На следующий день оба вернулись в Украину. “Я осознавал: если не вернусь сразу, вот на следующий день, то уже никогда. Понимаешь?!” — он повышает голос, а потом затихает. — Но кому мы там нужны? Кто я там? Я прошел через свой коридор ада, но сегодня мы здесь — политики, а там мы — г...вно, коллаборанты”.

Приблизительно с того момента их пути стали разделяться. Не одномоментно, но они начали двигаться в разные стороны. С перерывом на лечение Кернеса после покушения. Финальный аккорд — местные 2015 года.

На местных выборах 2015-го ожидалось, что Кернес станет баллотироваться от ОБ. По словам участников процесса, он даже обещал это — при свидетелях — главному бенефициару проекта (догадайтесь с трех раз кто). Но интерес Администрации Президента (возглавляемой, на тот момент, харьковчанином Борисом Ложкиным) взял свое, и портреты Геннадия Адольфовича на бигбордах соседствовали с символикой проекта “Возрождение” (с одной стороны — провластного, с другой — не чужого Игорю Коломойскому). Ряд уголовных дел против градоначальника первой столицы после этого сошли на нет.

Кернес по умолчанию принял новую власть. Точнее — новые реалии.

Добкин, тем временем, становился все более и более пророссийским.

При том, что сегодня он находится в санкционном списке РФ, а в прошлом году его даже не пропустили на границе “покататься на мотоцикле дорогами Белгородщины”.

“Ну, что, сынку, помогли тебе твои ляхи?” — спрашиваю цитатой из “Тараса Бульбы”.

Казалось бы: разбитую чашку не склеить, возврата к прошлому нет. “Ты знаешь, это были лучшие годы моей жизни”, — констатирует Добкин, вспоминая период совместной работы с Кернесом.

Мы встретились в Киеве вскоре, после новости о его баллотировании. И просидели за разговором несколько часов.

Я задумывала его именно таким: предельно откровенным, без последующей подмены эпитетов на “приличные”, с прямолинейными оценками, иногда даже словесными стычками людей, которые, зная друг-друга много лет, сумели сохранить здоровую коммуникацию, несмотря на кардинально разные идейные позиции.

Мы говорили обо всем: выборы, Павел Фукс, Борис Ложкин и Игорь Райнин, истинные версии покушения на Кернеса и убийства Димента (последовательная связь между ними), отношения Геннадия Адольфовича с Игорем Валерьевичем, отдельно — бывшими соратниками по Оппоблоку (переход в “Возрождение”, многие сочли предательством), о дружбе с Кадыровым, однодневном бегстве в Россию, войне (“если б РФ не влезала своим курносым носом…”), еврействе и православии, противлении Томосу.

Фото: Макс Требухов

Уверена, таким Михаила Добкина не видел и не читали никто — ни его сторонники, ни — тем более — противники.

Это интервью — не очередной спич очередного политика, нет.

Но свидетельство своего времени, отпечаток целой эпохи. Живописующее метаморфозы человеческих судеб на ее фоне.

“Мы с тобой дошли, куда хотели, теперь или грудь в крестах, или голова в кустах”

Итак, шекспировский сюжет: Михаил Добкин баллотируется в мэры Харькова для того, чтобы не дать врагам захватить кресло Геннадия Кернеса.

Да, звучит театрально. Но давай отмотаем чуть назад. После моей заявки на киевский “трон”, среди сарказма журналистов и иногда издевок часто гулял один и тот же вопрос: “Почему не в Харькове?”. Я всегда отвечал искренне: “Нахрена? Там Кернес, там полный порядок”. Если мне идти в Харьков, надо предлагать харьковчанам что-то лучшее, чем может сделать Кернес.

А кто был лучше мэром: ты (с 2005 по 2010 год — С.К.) или он (с 2010 по сегодняшний день — С.К.)?

Конечно я. Мы ж начинали вместе... (смеется).

Зачем вообще тебе было в Киеве идти позориться?

Я хочу договорить. На самом деле, что такое лучший? Лучший — это последний. Запоминается первое либо последнее. Последнее запоминается больше, потому что первое — это сказка.

Ты был мэром-“сказкой”?

Я не был сказкой, просто много времени с тех пор прошло — 14 лет. Мы столкнулись с тем, с чем сегодня сталкиваются во всех городах. Тогда я сказал Гене фразу, которую он почему-то запомнил и потом все время “возвращал” мне на каких-то банкетах, мероприятиях. Когда мы зашли в мэрию, я сел в кресло мэра, он — за приставной столик рядом, и говорю ему: “Слушай, мы-то с тобой дошли, куда хотели, теперь другого пути нет: или грудь в крестах, или голова в кустах”. И вот он часто вспоминал этот эпизод…

Мы жили по такому принципу, не боялись, потому что многое могли друг за другом дополнять. К концу каденции, мэрства я “наелся”. В каком смысле? Мэры в советское время приходили, что-то делали, были в почете, их все хвалили, у них все было хорошо. А у нас... Я в марте избирался, в апреле принял присягу, а в мае меня уже начали снимать с должности оппоненты, сами по рейтингу — мыши.

Правда, при всем уважении, где ты, а где Киев? Почему не Херсон, не Чернигов, скажем?

Какой Херсон? Какой Чернигов? Оставь их тем, кто будет самореализовываться. Для меня — Киев! Если не с первого раза, то со второго. 

Какой второй раз, если первый было бы 8-9 место?

Да хоть 25-е, мне какая разница? Я не меряюсь рейтингом. Для меня другое главное — опыт и понимание.

…За это короткое время (минувшее с момента заявки на Киев, — С.К.) я понял, что киевлянин, в отличие от харьковчанина, выбирает себе не просто мэра, он выбирает политика-мэра. Если харьковчанину нужен человек, который будет решать насущные проблемы, связанные с жизнедеятельностью города, и это нормально. То в Киеве этот человек должен еще и соответствовать высоким критериям политика. Чуть ли не президент.

По хозяйственной части, я дам фору Кличко, но как у политика, у меня ни одного шанса. С моим мышлением, с моим (смеется — С.К.) бэкграундом, пониманием жизни. Я не знаю, зачем киевлянам политики.

С Киевом, так или иначе, уже не сложилось.

С Киевом, скажем так, любовь отложена на потом.

“Михаил Добкин ни о чем не договаривался с Кернесом. Он вообще ни с кем ни о чем не договаривался”

Сейчас меня больше интересует Харьков. Это выглядело спонтанно. Ты выдвинулся сразу после того, как “Блок Кернеса” его номинировал, в тот же день.

Документы я подал ровно через 10 минут после того, как подали представители Геннадия Адольфовича. Не специально. Я выбирал время с учетом того, что хотел покататься на мотоцикле, а это нужно делать днем, когда светло и тепло. Не скрою, мне не хотелось встречаться с представителями Гены, которые принесут документы. Они все прекрасные люди, но пересекаться с ними мне не хотелось.

…Гена сильно раздул команду в мэрии. У него много требований, он — по понятным причинам — не очень мобилен и ему нужны люди, которые проверяли бы других людей. Он привык получать информацию с разных сторон, это правильно. Но если бы мне теоретически пришлось подменять Гену на работе, 90% людей я бы оставил.

Как ты для себя принимал решение о выдвижении?

Ну, принял и принял.

В чем подвох (вопроса, — С.К.)?

Подвох в том, что ты прикрываешься благородными целями во имя Геннадия Адольфовича.

Я такого не говорил. Я сказал, что принимая решение, руководствовался, в первую очередь, интересами своего родного города и харьковчан. Я понимал, что происходит. Понимал, что мы это с Кернесом не проговаривали, ни о чем не договаривались. Мало того, определенные люди из его нового окружения начинают делать на этом акцент. Так вот, я говорю: Михаил Добкин ни о чем не договаривался с Кернесом. Он вообще ни с кем ни о чем не договаривался. Кернес не собирался болеть, все вышло неожиданно.

Когда ты с ним последний раз общался физически? Пусть даже по телефону.

Давно.

Когда?

Год назад. Может, 8 месяцев. Но не по телефону, лично.

В одном из интервью ты сказал такую фразу: “Мы давно не поздравляем друг друга с днем рождения”.

Ну?

Почему не поздравляете?

Не знаю, он меня не набирает, я его.

Ты не думал, что твое стремление обезопасить город от желающих занять место Кернеса — медвежья услуга? Что твоя помощь, может, и не нужна ему вовсе?

Потом у него сама спросишь.

Я-то спрошу.

Когда спросишь — он тебе ответит, и поймешь. Я тебе зачем для этого? Я же руководствуюсь тем, что я чувствую и вижу.

А с его семьей, с ближайшим окружением ты свое решение проговаривал? Сын Кернеса ведет его блок в облсовет.

И что? Я в облсовет не иду.

Давай объясню. Я проработал с Геннадием Адольфовичем бок о бок с 2005 по 2014 год. 9 лет, пусть 8. Никогда в жизни ни по каким вопросам у меня не было необходимости советоваться. Ни с кем, кроме него, если это касалось его и меня. Я прекрасно знаю его семью, уважаю, отношусь со всеми необходимыми чувствами и эмоциями, но я не думаю, что они — это коллективный Геннадий Адольфович.

Дальше. Близкое окружение, по твоему мнению, — это кто?

Павел Фукс, например.

С Фуксом разговаривал.

И что он тебе сказал?

Какая разница? Был бы жив Димент, поговорил бы еще с ним (Юрий Димент — харьковский бизнесмен, ближайший друг Геннадия Кернеса. Был застрелен на могиле матери в 2016-м году, — С.К.). На этом точка.

Скажи, по степени близости к Кернесу сегодня, Фукс сопоставим с Диментом?

Да, вполне.

Димент Юрий Борисович был самым близким Кернесу. При этом на моей памяти был эпизод, когда они полтора года не разговаривали. Не здоровались, не общались.

А что случилось?

Какая разница? Даже если бы знал, не сказал бы. Это их жизнь, их дела. А потом — вроде и не было ничего. Так скажи, чем эта ситуация отличается от моей?

Я же не знаю, что у вас с Геной произошло.

Ничего не произошло. Павел Яковлевич (Фукс — С.К.) — единственный, кто сумел сохранить на протяжении всей жизни ровные отношения (с Кернесом — С.К.). Он никогда не ругался ни с Диментом, ни с Геной, ни с другими людьми, которых уже нет в этой компании.

Слушай, у вас сложные отношения с Геннадием Адольфовичем. И я пытаюсь понять…

Сложные? У меня прекрасные отношения. Это — лучшая часть моей жизни (время совместной работы, — С.К.). Самая продуктивная, самая эффективная. Я за это время стал полным кавалером ордена “За заслуги” перед моей родиной, добился самых больших карьерных высот. Я действительно считаю данный период лучшей частью моей жизни.

И поэтому у тебя есть моральное право позиционировать себя от его имени?

Я не позиционирую. Наоборот. Говорю же: он не планировал болеть. Поэтому никого не уполномочивал — ни меня, ни Иванова, ни Петрова, ни Сидорова. В ситуации, когда он временно вне доступа, я понимаю, что могут быть разные круговороты и “броуновские” движения, в том числе, среди тех, кого называют его командой.

Команда — это когда он, тогда они команда. А когда его нет, для меня это не команда Кернеса. По отдельности от Геннадия Адольфовича я их за команду не признаю.

Второе. Я прекрасно понимаю, что в нашем “суперправовом и демократическом государстве” может быть ситуация, при которой Гену попытаются снять.

По закону, если он баллотируется от политической силы, снять его не могут.

Давай не устраивать юридические баталии. У нас возможно все, ты знаешь.

При моем участии в выборах снимать Кернеса бесполезно. У меня никто не выиграет. Как никто не выиграет у Кернеса — так никто без Кернеса не выиграет у меня.

Почему ты так уверен, что от него к тебе будет переток голосов?

Я социологию веду.

Твоя социология?

Конечно. Там показывает отрыв от ближайшего конкурента на 14%. Это происходит, если я иду сам, без поддержки “Блока Кернеса”, с ним же у меня победа в первом туре — 55%.

Послушай, блок Кернеса выдвинул кандидатом его. Не тебя. О чем мы говорим?

А если его снимут?

А если нет?

Если он вернется, я сам снимусь.

По твоей социологии, ближайший твой конкурент кто — Фельдман?

Фельдман.

55% у меня в случае, если меня поддерживает “Блок Кернеса”. Тогда у Фельдмана 17%. Если я иду просто как Добкин, без поддержки блока, у меня там 43-44%, у Фельдмана, значит, соответственно 29-30%.

Классическая схема “оттягивания” голосов. Если б не ты, Кернес мог бы победить в первом туре.

Ничего я не отниму. Как только Гена возвращается, в любом состоянии, я снимаюсь, даже если такой возможности не будет чисто физически.

Еще раз: мое появление и регистрация отбивает желание у разных нехороших людей снимать его с выборов. Смысла нет.

“Нехорошие люди” — это кто?

Не хочу фамилии называть. Вдруг я ошибаюсь, и они хорошие?

По иронии судьбы, второй в городе рейтинг у ОПЗЖ, возглавляемый Игорем Райниным, который ранее руководил Администрацией Порошенко.

Давление на русский язык, ужесточение топонимов, связанных с дорогими для Харькова людьми — я не беру Косиора, Галана, того же Жукова (имеется в виду переименование проспекта Жукова в рамках декоммунизации — С.К.), куча говна, связанного с гуманитарной оккупацией родного мне Харькова, — дело рук Райнина. Он был главным идеологом. И сегодня он идет первым номером от партии, которая отстаивает ценности юго-востока.

Опрос за июль показывал, что в горсовет “Успешный Харьков” Кернеса готовы поддержать 31% избирателей, ОПЗЖ — 22,9%.

Сейчас рейтинги немного другие.

Не спорю. Но давай закроем историю с давлением. Кто способен осуществлять его, снимать с выборов и т.д.? Президентская администрация что ли.

Власть для того, чтобы добиваться успеха, должна не просто объединять всех вокруг себя, она должна многие вещи выжимать. В том числе из элит. Элита всегда живет классно при слабых руководителях. Потому что может по дешевке получить возможность и эксклюзивные условия для развития бизнеса. И одновременно сказать “Во!” (показывает дулю, — С.К.), если у них что-то просят.

“Янукович говорил: “Убеди Кернеса уйти в отставку. Он всем мешает, он чистый негатив”

Ты сам признаешь: говоря “Кернес”, часто подразумевали “Добкин” и наоборот. Мне всегда была интересна динамика ваших отношений — от единого целого до чуть ли не разрыва в общении. Без преувеличения, она стала частью истории страны — многое иллюстрирует, поясняет. Я знаю вас обоих очень давно и хотела бы сейчас проговорить ключевые моменты, понять для себя…

Это долго будет.

Ничего, зато интересно.

Начнем с того ролика знаменитого, 2007 год. Скажи, кто в вашем тандеме тогда был ведомым, кто — ведущим?

Ролик — это катализатор. Объясню. Единственным человеком, у кого в подчинении работал Кернес за всю свою жизнь, был я. Он ко мне прислушивался. Его было тяжело удержать, но я единственный имел такую возможность. Он был постоянным генератором идей, которые нужно было сильно просеивать, потому что не все могло прижиться. Не все люди были готовы к его передовым подходам. А в то время, о котором ты вспоминаешь, в Харькове еще были очень сильны старые кушнаревские кадры — в хорошем смысле.

Кушнарев погиб в январе 2007-го, я помню все обстоятельства очень хорошо.

Да, ты же была тогда в больнице. Так вот, надо понимать, что, начиная от Евгения Петровича, пока он был жив, и заканчивая Виктором Федоровичем, все хотели снять Кернеса. Все. 

Приведи пример.

Расскажу историю. Это между двумя турами президентских, в 2010-м. Янукович — за шаг до победы. Он приезжает в Харьков с большой кандидатской поездкой — ряд встреч, в том числе — эфир на областном телевидении. Прилетает, как сейчас помню, МЧС-совским вертолетом. Я его встречаю и он мне прямо на трапе — вместо “здрасьте”, ебуков насовал.

Что сделал? Я не поняла.

Ебуков насовал. Матом то есть выругался. Вот, прямо с трапа. Я не понял почему — никаких видимых причин не было. Понял, что на борту его кто-то “накрутил”. Разобрался потом, кто, но не стану называть. Янукович не орал, но говорил так, что лучше бы он орал. Мы с ним едем вместе в машине — из аэропорта на областное телевидение — и он не перестает меня отчитывать. На носу второй тур выборов, и основная его претензия, что Кернес якобы “садит” его рейтинг своим негативом.

Я говорю: “Виктор Федорович, мы так распределили роли: все хорошее — на мне, все плохое — на Гене”. Это правда была. Объяснял, что это местная ситуация, его она не касается, рейтинг у него в регионе хороший. А он мне: “Ты же хочешь, чтобы я стал президентом? Ты ж понимаешь, что если придет Юля (Тимошенко, основной конкурент Януковича на президентских выборах в 2010 году — С.К.) — и мне хана, вам всем — тоже. Тогда ты должен сделать то, что я прошу. Убеди Кернеса уйти в отставку. Он всем мешает, он чистый негатив. Я тебе обещаю, как только стану президентом, заберу его куда-то в другую власть”.

Тогда я сказал ему, что это невозможно и нереально. Он ушел на передачу, сказав, чтобы после нее я озвучил свое решение. Я набрал Гену, говорю: “Надевай галстук (он обычно в джинсах ходил и в принципе на сборы не скор), приезжай, будет плохой разговор с Януковичем”. Все объяснил ему, как мог, по телефону.

Передача закончилась, Янукович выходит, Кернеса еще нет. “Ты все понял?” — спрашивает меня. Я говорю: “Виктор Федорович, хочу сказать, что мы вместе пришли, вместе и уйдем. Если вы не доверяете тому, что я вам говорю — увольняйте нас обоих. Ставьте кого хотите, пусть они будут ответственными”.

Тут Гена подъезжает. Они так смотрят друг на друга, такая энергетика, чуть ли не на рык переходят. Тут Гена поворачивается ко мне и говорит: “Михаил Маркович, а можно я два слова тет-а-тет скажу Виктору Федоровичу?”. Янукович глазами мне показывает, что, мол, да. Отхожу на 5 метров. Они разговаривают, разговаривают. Казалось, что вечность. Заканчивают разговор, Виктор Федорович подзывает меня, говорит: “Ну, мы поговорили с Геннадием, Михаил, смотри, ответственность на тебе. Работайте дальше”.

А что он ему сказал?

Я то же самое спросил. Он сказал: “Я поговорил с ним на своем языке. На птичьем” (смеется, — С.К.).

Хорошо. Это события — 2006-2010 годов. Перейдем к 2014-му. Во время интервью для книги (“Майдан. Нерассказанная история” — С.К.), мы воссоздавали с тобой последовательность ваших действий после бегства Януковича. Итак, в последний момент вы покидаете съезд (Съезд депутатов всех уровней юго-восточных областей, города Севастополя и АР Крым проходил в Харькове 22 февраля 2014 г. — С.К.). Запрыгиваете в машину и уезжаете на территорию России. Спустя сутки возвращаетесь. Где вы были и что происходило, сейчас можешь рассказать?

Мы приехали в Белгород. Гена сел в аэропорту в самолет и улетел на встречу. 

В Европу?

К Игорю Валерьевичу, в Женеву. Я поехал к семье. Я дружил с мэром Белгорода Василием Потрясаевым и первое, что сделал — попросил его временно приютить мою семью. Я переночевал с ними и договорился с Геной встретиться на границе. Полночи говорил с женой и понял, что если сейчас не вернусь, то уже никогда не вернусь.

Да?

Да. Я не суперпатриот, но не понимал, как жить без Украины — слишком многое с ней связывало. Да и не хотелось бежать, как Виктор Федорович. 

…В это время, если не ошибаюсь, была Олимпиада сочинская. Я — уезжать (назад в Украину, -С.К.), а ко мне приехал мэр с людьми, которые не представились. Сказали, что возвращаться нам нехорошо, потому что, по их информации, существовала угроза — вплоть до физического устранения — и меня, и Геннадия. Приезжаю к границе, Гена из аэропорта подъезжает. Мы сели в одну машину, в автобус, по-моему, и п...данули на Харьков.

Что он тебе рассказывал про встречу с Коломойским?

Ничего.

Так уж совсем?

Я спрашивал, есть ли возможность нам, в хорошем смысле, адаптироваться к новым условиям, не меняя свои взгляды или убеждения.

В России или в Украине?

В Украине. Какая Россия? Что мне там делать!? Я прошел через свой коридор ада, но сегодня мы здесь — политики, а там мы — г...вно, коллаборанты.

Очень точно. И не вздумай потом это из текста вырезать. Итак, вы возвращаетесь в Харьков, что дальше?

Было 23 февраля. Виктор Федорович уже удрал в Ростов. Я приехал с Геной в Харьков, мы сразу поехали к памятнику Ленина, там стояли баррикады, и мы не давали этим чертям сносить памятник. Их было мало, но они были гиперактивные.

Памятник же по факту снесли.

Позже. Уже когда Гена был ранен. Гену ранили в конце апреля, а памятник снесли в конце сентября.

“Кернес пообещал, что мы пойдем вместе. Я приезжаю, а там плакаты “Відродження”

По возвращению из России, у вас с Кернесом заметно разнилась риторика. 2015 год. За две недели до выдвижения Геннадия Кернеса в мэры Харькова в одном из интервью ты заявляешь, что он пойдет с “Оппоблоком”: “Мы одна команда”. А он, хоп, и баллотируется от “Возрождения”.

Он обещал мне.

Расскажи подробнее.

Что рассказать? Мы разговаривали о том, что идти нужно одной колонной, что у нас есть обязательства перед людьми. Он пообещал, что мы пойдем вместе. Я приезжаю, а там плакаты “Відродження”.

Ты узнал об этом, увидев плакаты?

Да, по плакатам увидел.

Ну, и все, политические пути разошлись. Туда переманили огромное количество людей, которые вокруг меня объединялись, параллельно мне был заблокирован Райниным поход на выборы. Нас не регистрировали.

На область?

Вообще никуда — ни город, ни область. Нас зарегистрировали за неделю до выборов. Мы не могли ни счет открыть, ни рекламу дать. При этом, я считаю, мы стали вторыми, а не третьими, потому что в одной комиссии переписали очень серьезные для нас протоколы. Мы побеждали разгромно, а протоколы переписали с точностью наоборот. Победила эта, ж...па Порошенко, как называлась?

Считаешь ли ты предательством то, что Геннадий Кернес выдвинулся от “Видродження”?

Навряд ли. Что такое предательство? Это когда есть обязательства. К тому моменту никаких политических обязательств между нами не было. Мне в упрек он сказал, что я не посоветовался и пошел от “Оппозиционного блока” в Верховную Раду. Я, конечно не согласен с этим, потому что я с ним на эту тему разговаривал. Но он, действительно, скажем так, не был участником этого процесса, постарался дистанцироваться.

А предметом договорняка с той властью, конкретно, Райниным, выдвижение Кернеса от “Возрождения” могло быть?

Не знаю.

Ну знаешь же.

Мало ли что я знаю.

“Он берет трубку с криками: “Миша, валите отсюда, нам всем п...здец!”. И пропадает связь”

Покушение на Кернеса. Как думаешь, его хотели убить?

Однозначно.

Кто это был? Только не надо про Геращенко рассказывать.

Смотри, есть Кернес, есть Добкин. И в силу того, что произошло в стране, что ни делай, какие хорошие слова ни говори, каких героев Майдана ни награждай, харьковчане этого не принимают. У них есть Кернес и есть Добкин. На нас в один и тот же день было покушение. На меня — в Херсоне, на него в Харькове. Просто мне удалось уйти.

Напомни, о чем речь.

…28 апреля мы прилетаем в Херсон, со мной госохрана, Гелетей дал. Два человека в самолете и четыре — передовая группа. Касаемся, значит, колесами земли, связываемся с передовой группой, ни один из четырех трубку не берет. Набираю бывшего губернатора, который меня должен был встречать. Уже не губернатор, но Януковича человек, в партии нашей был. Он берет трубку с криками: “Миша, валите отсюда, нам всем п...здец!”. И пропадает связь. Мы в шоке. Медленно едем по взлетке, в это время от аэропорта отъезжает две машины — одна едет вперед, другая сзади, и бежит куча людей. Человек 100.

Параллельно с машинами?

Прямо к нам, из аэродромного комплекса. Мы в иллюминаторе видим, что они от нас в метрах 300. Первыми сориентировались охранники Януковича, говорят — взлетаем. Пилотам нужно развернуться, мол, как садимся, так и взлетаем — против ветра. Мы начинаем разворачиваться и нам перегораживают полосу автобусом. Нас, честно говоря, спасли два мужика. Увидел бы их, бутылку бы поставил. И не одну. К этим чертям вылетает служба “АэроРуха” на каком—то “ланосе” с мигалкой. Из него выходят два взрослых здоровых мужика, и мы видим, как они начинают объяснять, что здесь на полосе нельзя находиться, мол — разворачивайтесь, уезжайте. Их повалили на землю, начали бить. Отвлеклись, короче, на них и мы начинаем взлетать. И тут я вижу, что автобусом перегородили взлетная полоса. Кричу пилотам: “Мы успеем взлететь?” Они: “Успеем, только чуть некомфортно”. Мы разгоняемся до автобуса и пролетаем над его крышей, как ракета. Самолет маленький, ему разбег большой не нужен. До Харькова час лететь. Мы выпили за полет две бутылки коньяка.

С охраной?

Охрана не пила. Всего нас было на борту шесть человек, кроме пилотов. В 7 утра я улетел из Харькова, в 10 вернулся. На 11 назначил пресс-конференцию. Звоню Гене, чтобы об этом рассказать. Он говорит: “Перенеси, пожалуйста, пресс-конференцию на 12. Я в 11 не успею, у меня тренировка”. Я переношу на час. Приезжаю домой, садимся за стол, отрезаю кусок колбасы и хлеба на кухне, меня набирает мой охранник и говорит: “Михаил Маркович, позвонили охранники Геннадия Адольфовича, его ранили, сейчас везут в больницу мимо нас, попросили, чтобы мы поехали с ними”. Это случилось в 500 метрах от моего дома.

Я выбегаю, мы садимся в машину, успеваем их догнать, вместе заезжем “четверку” (Городская клиническая больница скорой и неотложной медицинской помощи № 4 — С.К.), там у нас большой медицинский комплекс. “Четверка” отправляет срочно в Институт неотложной хирургии. Он находится в 100 метрах. Директор института Бойко делает ему операцию. Множество жизненно важных органов было затронуто. Динамически-термическое повреждение — либо пуля попала, либо ожоги от вхождения.

…В Израиле сказали, что могут забрать (Кернеса — С.К.), но у нас будет всего шесть часов времени. Через шесть часов после пулевого ранения обычно начинается сепсис. Не потому, что врачи плохие, пуля зашла, она грязная, все равно будет заражение крови. До начала сепсиса его нужно положить на операционный стол. Если положить позже, после сепсиса, начнется болевой шок. Родные приняли решение лететь.

Все равно не успеете. До Израиля часа два минимум.

Мы вызвали самолет раньше — на свой страх и риск. Ближайший прилетел, по-моему, из Словении. Врачи прогрузили Гену и увезли в Хайфу. Почему туда? В Хайфе есть государственная больница, куда поступают израильские солдаты с пулевыми ранениями, у них набита рука, они знают, как что делать. Там ему сделали операцию, он был приписан к частной клинике, но операцию делали в государственной. То есть приехали врачи, сделали операционную часть, а реабилитация уже была в частной клинике.

Давай откровенно: на кого ты думаешь? Кто это сделал?

Врагов было очень много. Я думаю, что не русские точно. Там искали русских, но не русаки это, оно им не нужно было. Однозначно тот, кто хотел полностью расчистить Харьков. Я не думаю, что Арсен (Аваков — С.К.), хотя тогда у меня мысли были только в эту сторону. По прошествии времени, уже по косвенным вещам, думаю, это вообще не его тема.

Лишь бы кто такое не провернет, история сложная.

Думаю, те, кто устранил Димента, до этого устраняли и Гену.

“Те, кто убили Димента, до этого пытались убрать Гену”

Это был мой следующий вопрос.

Те, кто убили Димента, до этого пытались убрать Гену. Потому что пока был Димент, у меня с Геной оставались самые хорошие отношения. Он не пускал к нему никого чужого, постороннего с носка мог выгнать.

Почему они были так близки? Все, что о нем знают читатели: его считали чуть ли не “вором в законе”.

Нет.

Он сидел?

Нет, конечно.

Почему так резко? Геннадий Кернес сидел, допустим, что такого.

Не сидел. Гена был под следствием. В СИЗО.

Димент сидел?

Никогда в жизни.

Как долго они были знакомы?

С юности.

Ты пришел, Димент уже был?

Конечно. Они старше меня. Димент 65-го года, Гена — 59-го , я — 70-го. Самый младший Паша, он, по-моему, 71 или 72-го года.

Павел Фукс (слева), Юрий Димент (справа) и Геннадий Кернес (над ним)

Имеет ли право на жизнь версия, что смерть Димента — это следствие не доведенного до конца покушения на Кернеса?

Гена — к моменту убийства Димента — был уже, к сожалению, обездвижен и во многом с этим ограничен. Димент был ногами Гены. Все, чего не было у Гены, это был Димент.

Так вот я и спрашиваю: может, поэтому его и убрали? Добить Кернеса?

Он настолько искренне относился к Гене. За все годы отношений у них никогда не было общего бизнеса. Были, может, кратковременные комбинации, но длительного не было. Димент был закрытый человек. Я вообще не понимал, что у него есть, кроме Харьковского ювелирного завода, который он когда-то сумел забрать в собственность. Но это единственное, что я знал. Он был неразговорчивый, но очень искренний, очень правильный. Очень искренне относился к Гене. Никогда никого не пускал в палату, в номер, где Гена лежал. А сейчас не стало Димента, у него там может сидеть огромное количество людей без всякой цели, без всякого интереса. Сидят и сидят.

Можно ли сказать, что лишиться Димента для Кернеса хуже, чем его собственное физическое устранение?

Ты говоришь сантиментами. Это абсолютно практическая херня. Устранив Димента, они второй раз обезвредили Гену.

Не просто убив, а на могиле матери.

Цинично они выбрали место, да. Мама Димента умерла давно. Он 5 раз в неделю приезжал к ней на могилу. Для него это было как начало рабочего дня. Это еврейская тема, ее сложно понять. Он был сам еврей — редко ходил в синагогу, не был ортодоксальным, не соблюдал кашрут, не носил кипу — но внутри него было что-то такое, дух его, голос крови, предков… Связь между ним и мамой была колоссальнейший. Когда его не стало, все говорили, мол, мама его забрала к себе. Он похоронен рядом с мамой, примерно в 30-40 метрах от места, где похоронен мой отец.

Когда у отца моего было 40 дней, убили Юру Димента. Я 40 дней из-за этого перенес. Не мог по-другому — Димент очень искренне переживал смерть моего отца.

Последнее движение по делу Кернеса, судя по официальным сообщениям, было в 2017 году. По делу Димента — в 2019-м. Дело комментировал сам Геннадий Адольфович после убийства на Клочковской киллера, образцы ДНК с одежды которого совпали с образцами, оставленными убийцей Юрия Димента.

Немного не так. На Клочковской возле торгового центра произошла перестрелка — стреляли в бизнесмена. Киллер всадил в него пять пуль, но бизнесмен остался жив. Охранники — больше друзья этого бизнесмена — начали преследовать киллера, ранили его. Он убил охранника или даже двух пацанов. Он сам был ранен в ногу, а еще три пули остановил бронежилет. Убегая, киллер на окраине города забежал в какой-то гараж, где стояла машина. В руке у него была граната, он чеку выдернул и пытался забрать у мужиков в гараже ключи и машину. Но те или бухие были, или пофигисты, машину ему не дали. Пришлось идти пешком, с простреленной ногой, потом ехать на трамвае, он вытирал кровь. В итоге, доехал до вокзала, пытался по путям куда-то идти, но, скорее всего, потерял много крови, упал без сознания, а граната была без чеки — ее вставить назад сложно, и она у него взорвалась. Когда взяли ДНК, оно совпало с 5 или 6 громкими убийствами, в том числе, с убийством Димента. Я думаю, если поковыряться, там можно найти и покушение на Кернеса.

Но киллер — это исполнитель. Кто заказчик? Ты сказал: “Точно не русские”. Может, тогда чеченцы?

А чеченцем зачем?

Давай вспомним фотографию, на которой ты, Кернес, Иванющенко, Валерий Писаренко в компании Рамзана Кадырова. Что это было вообще?

5 октября — день города Грозный и день рождения у Рамзана Кадырова. Я решил, что нужно завести дружеские, побратимские отношения с Республикой Чечня.

Президент Чечни Рамзан Кадыров, Мэр Харькова Геннадий Кернес, губернатор Харьковской области Михаил Добкин на праздновании Дня города Грозного, Чечня, 5 октября, 2013.

Вот так? На ровном месте?

В Украине есть чеченская диаспора. Я — губернатор Харьковской области. Поэтому обратился к общим друзьям, они сделали для нас приглашение. Нас познакомили с Кадыровым.

Иванющенко что там делал?

Приехал по своим делам.

Вы случайно оказались вместе?

Встретились там. Мы жили в президентском дворце, Кадыров дал нам свои комнаты.

Вы — это кто?

Я, Гена.

А Писаренко просто за компанию пригласили? Как харьковского мажоритарщика?

Мы дружили и пригласили его. Он, кстати, не хотел ехать. Мы его уговорили.

Одна из версий покушения на Кернеса — невыполнение ним каких-то договоренностей перед чеченскими...

Бред сумасшедшего. Вообще выкинь из головы.

Когда я его об этом спросила, он очень сильно занервничал.

Я тебя прошу.

За что купила, за то продаю.

Когда мы первый раз приехали, нас встречали на самом высоком уровне. Среди приглашенных было много почетных гостей, в том числе принц Саудовской Аравии.

Хорошо, если это не русские, не чеченцы, значит, кто-то в Украине?

Только наши.

Видишь свой стол? Ты на нем можешь разместить все, что хочешь. Отсеки половину, и у тебя в разы уменьшится площадь. К чему я это говорю. Когда забрали Донецк и Луганск, люди из криминального мира не остались там. Они переехали в Одессу, Харьков и другие города.

Харьков всю жизнь был “ментовским” городом.

Та я тебя прошу!

Там запрещено было даже стрелять, в самом городе. Разве “залетные”.

Там “Слона” (владелец конвертационного центра Евгений Слоневский — С.К.) расстреляли во время моего губернаторства, зверски убили судью со всей его семьей. Подними убийства в Харькове. Это он при Советском Союзе был ментовским.

У меня такое ощущение, что Геннадий Кернес понимает, кто его заказал, но молчит.

Может, и понимает, не знаю. Я не ковыряюсь в этом. Мне какая разница? Узнаю — убью, не узнаю — что мне думать об этом?

“Если бы Россия не влезла своим носом курносым, мы бы уже и Порошенко послали бы нах...й, и всех остальных”

В какой момент между вами начались недосказанности? Когда вы отдалились друг от друга и почему? Чем это сопровождалось? Только честно.

Я был с командой. Системно вышел из “Партии регионов”, но оставался с “донецкими” — Колесников, Новинский, Вилкул… Я не понимал, как я смогу по-другому. Гена, все-таки ушел в сторону, как мне кажется, Коломойского.

В “Возрождение”.

Ну, “Відродження” — это ж Коломойский. И это не склеиваемые элементы. Как у нас могли остаться прежние отношения? Туда я прийти не мог. Не потому что я плохо отношусь к Игорю Валерьевичу, я к нему никак не отношусь. Где Игорь Валерьевич, а где я? Я не понимал, как мне можно уйти от товарищей, с которыми я был и в радости, и в горе.

В одном из интервью ты сказал такую фразу: “Страшно терять друзей или думать, что они были друзьями”.

Я говорил не про Гену. У меня было четыре волны предательства. Первая волна — это когда от меня побежали те люди, которых я тщательно отбирал в областной совет или в обладминистрацию. Вторая волна — когда побежали те, кто не убежал при первой волне. Третья волна — это когда начали отсеиваться друзья. А четвертая — это самые близкие. Гену ни в одну из этих волн я не ставил, потому что ну мы с ним как бы разошлись гораздо раньше, чем я разошелся с друзьями. Он выбрал себе другой путь. Коломойский — это патриотическое движение, это батальоны “Донбасс”, “Айдар”, бронированные машины “Приватбанка” на фронт. Другая сторона — это гуманитарная помощь мирному населению. Это совсем другая философия. Можно купить патроны для армии, которыми убивают. А можно купить средства защиты, чтобы людей не убили. Философия разная.

Ты помогал фронту разве?

Что ты хочешь, чтобы я тебе сказал, объясни? Я не помогал ничем, что могло убить вооруженного или мирного человека на Донбассе. Но я по мере возможности старался делать все, чтобы спасти жизни или вернуть здоровье тем, кто там был ранен или покалечен.

Ты согласен с тем, что Россия на нас напала?

Если бы Россия не влезла своим носом курносым, мы бы уже и Порошенко послали бы нах...й, и всех остальных. Они у нас не территории забрали. Они у нас забрали надежду на реванш в хорошем смысле.

Я о войне говорю, а не о политике.

То, что русские там главные, а все остальные — абсолютные шестерки, кого бы они там ни выставляли, Пушилины-х...илины, я это говорю и говорил не единожды.

И при этом ты в санкционном списке. И в Россию на мотоцикле тебя не впустили.

Я специально поехал. Знал, что в санкционном списке и поехал.

У тебя имидж демонстративно пророссийского политика, даже ватного, который топит за Россию. Очень хочется просить: “И что, сынку, помогли тебе твои ляхи?” (Цитата из “Тараса Бульбы” — С.К.).

Я эту фразу написал одному милиционеру, который когда-то сильно хвастался, что он “регионал”, а потом, когда Аваков стал министром, подлез под него, называя нас всех бандитами и предателями. Аваков продержал его пару лет, а потом в день его рождения уволил с ректорской должности. Более циничного подхода я не нахожу. Это позор. И я ему написал, долго не писал, а потом написал: “Ну что, генерал, помогли тебе твои ляхи?”

Тот же вопрос адресую тебе. Без обид. Твои ляхи тебе помогли?

Это у вас ляхи. У нас славяне. У нас у евреев — славяне, а у вас у евреев — ляхи. Шутка!

Ты сам заговорил. Скажи, ты сам-то кто? Мама твоя — еврейка?

Мама на четверть русская, на четверть украинка, на четверть осетинка и на четверть, по-моему, есть какие-то польские корни.

Папа?

Чистый еврей. Меня воспитывала еврейская бабушка — Ева.

По папиной линии?

Папина мама, да. У нас никогда не было религиозных вопросов вообще.

Ты выкрест?

Меня не обрезали, к еврейской религии не приводили. В 15 лет я сам решил покреститься.

В православие?

Ну конечно. Я до этого был вне всякой религии. Я крещеный, не выкрест, меня не перекрещивали. В детстве бабушка моя еврейская говорила, шутя, маминым родственникам: мы не обрезаем — вы не крестите.

Кернес, говоря о ваших отношениях в 19-м году, сказал, что Миша не собирается возвращаться в политику, ударился, мол, в мотоспорт.

Про политику неправда. Мы о ней вообще не говорили. Я читал это интервью. Я приехал к нему с бородой, а он говорит: “Че ты носишь бороду? Сбрей ее нахрен, сбрей волосы, ходи лысым”. Хотя сам всю жизнь бороду носит и налысо не бреется. Он никогда не перестает давать всем советы.

И последнее. Ты — автор представления, которое легло в основу уголовного производства против Петра Порошенко по Томосу.

Я Томос не трогал. Твои религиозные чувства не затрагиваю. Мое обращение основывалось на 261 статье (разжигание межконфессиональной розни) и касалось оно слов Порошенко о том, что одна церковь правильная, другая неправильная. Я не просил в своем иске отменить Томос, не говорил, что Томос — это плохо. Хотя я лично считаю, что Томос это и плохо, и неправильно. Я бы его отменил. Но конкретно в заявлении я призывал ДБР разобраться в призывах Порошенко как высшего должностного лица страны. Какое он имел право делить всех на хороших и плохих? Говорить, в какую церковь ходить, а в какую — нет. Ходи, куда хочешь, других только не трогай.

Отменять Томос смешно, его принимало не светское государство.

Я никого об этом не просил. Просто говорил, что нельзя людей делить. Я подал 5 заявлений о преступлении Порошенко: 3 зарегистрировали, 2 отправили на хер. Из трех зарегистрированных по одному я дал показания, меня вызывали как свидетеля. По Томосу не вызывали. Прислали письмо, что не видят состава преступления.

Соня КОШКИНА