“Мы в этом прошлом живем до сих пор”

“Мне домой привезли бутылку хорошего виски от пиарщиков Ельцина”

В Волгограде к Великой Отечественной войне начинаешь относиться совсем иначе, чем в Москве. С той минуты, как, сходя с трапа самолета, видишь “Город-герой Волгоград”, ты не забываешь о ней ни на минуту. Кафе “Старый Сталинград”, открытый в подвале универмага,— в том самом подвале, где фельдмаршал Паулюс принял решение о сдаче. Любой волгоградец покажет “дуб Ибаррури” на центральной аллее города, рядом с которым — мемориальная доска в честь Героя Советского Союза Рубена Ибаррури, 22-летнего командира пулеметной роты, погибшего под Сталинградом. Кафе “Долорес”, названное именем лидера компартии Испании и матери Рубена.

Аллея Героев ведет вниз, к Волге, и там, на набережной, на жилых многоэтажках, горят красным огнем большие звезды Героев и медали “За отвагу”. Здесь о войне не забывают никогда. И почти каждый в этом городе знает, кто такой генерал Чуйков. Командующий 62-й армией, оборонявшей Сталинград, похоронен на Мамаевом кургане, у входа в Мемориал воинской славы,— но на его могиле заслуги не указаны, только имя и маршальское звание. Местные жители говорят, что туристы редко подходят к этой могиле.

Главный редактор волгоградской газеты “Городские вести” Андрей Серенко рассказывает мне, что для местных ветеранов Чуйков — “главная икона сталинградской победы”, и вспоминает, как в 1996-м это имя помогло Борису Ельцину во время предвыборной кампании завоевать симпатию волгоградцев. “Ельцин тогда впервые приехал в Волгоград,— говорит Андрей.— Он тут был очень непопулярен, местные в основном за Зюганова были, особенно пенсионеры. И эти старики собрались на кургане, чтобы протестовать против приезда Ельцина. За день до его приезда с нами, местными журналистами, встретились его пиарщики в гостинице “Октябрьская” и попросили нашего совета: куда пойти Ельцину, что сказать, как себя вести. Я, помню, три вещи посоветовал. Обратиться к жителям города как к сталинградцам, а не волгоградцам. Подойти к могиле Чуйкова и возложить цветы. И когда ветераны поднимут вопрос переименования города в Сталинград,— а они всегда его поднимают,— не отказывать им. Все три этих рецепта он выполнил. Выйдя из Зала воинской славы, сразу подошел к могиле Чуйкова. Обратился к собравшимся со словами: “Дорогие сталинградцы!” И когда во время общения с ветеранами те заговорили о переименовании города, Ельцин сказал: “Ну что ж, я не против, но надо, чтобы народ этот вопрос решал на референдуме”. Когда они с Наиной Иосифовной покидали курган, им аплодировали и просили приезжать еще. В нашем городе это было почти невозможным. Конечно, сыграли роль и другие факторы, например обаяние супруги Ельцина, но хорошая подготовка оказалась кстати. Я тогда получил свой первый гонорар — мне домой привезли бутылку хорошего виски от пиарщиков Ельцина”.

“Она должна была стоять вечно”

Мамаев курган, в котором покоятся останки 34,5 тыс. солдат, погибших при обороне Сталинграда, является не только местом паломничества туристов, но и центром противостояния местной общественности и властей. Уже много лет волгоградские активисты пытаются доказать, что федеральные средства, направлявшиеся на поддержание памятника, использовались не по назначению, отчего мемориал стал разрушаться. То, что “Родина-мать” падает, давно не новость, но о том, что ее крен вот-вот достигнет критической отметки, знают только специалисты.

— Сегодня она накренилась уже на 213 мм,— говорит Валентина Клюшина, заслуженный строитель России, 35 лет проработавшая заместителем директора памятника-ансамбля “Мамаев курган” или, как она сама себя называет, хранителем “Родины-матери”.— Это произошло по ряду причин. Изначально Вучетич планировал сделать ее 25-метровой, но Никита Сергеевич сказал, что наша “Родина” не должна уступать статуе Свободы. И в итоге она стала 85-метровой. Только один меч в ее руке — 33 метра. Она ничем не соединена с фундаментом — стоит на своих ногах. Центр тяжести был так рассчитан, что она должна была стоять вечно. Но никто не учел, что там такая глина. Проблемы начались уже к концу строительства, когда стало ясно, что грунт там плохой. Уровень грунтовых вод поднимается, идет подвижка грунта, курган “плывет”. Там постоянно нужно проводить серьезные работы. Но в последние годы ничего не делается. Первая секция мемориальной стены уже ушла вниз на 274 мм. А эта стена держит весь курган. Я давно говорю, что там нужно хотя бы прорыть сток для воды, но никто не слышит.

Мы сидим в ее маленькой волгоградской квартире, где на стенах — фотографии монумента, а на столе — подаренная Клюшиной во время проводов на пенсию бронзовая “Родина-мать”. Хранительница берет ее за талию. “Всю свою жизнь за нее воюю”,— говорит то ли с нежностью, то ли с укором. Вспоминает, как в начале 90-х, когда в мемориальном комплексе отключили электричество за неуплату и “Родина-мать” ночью погружалась во мрак, обивала пороги чиновничьих кабинетов. Ее в итоге услышали — памятник “взял на баланс Чубайс”. Как не было денег на моющие средства, и хранительница ходила по знакомым, собирая стиральный порошок и мыло.

Но главная проблема мемориала, по мнению Клюшиной, началась в январе 2002 года, когда функции заказчика всех ремонтных работ комплекса перешли от дирекции памятника-ансамбля “Героям Сталинградской битвы” к областному комитету по делам культуры. Клюшина убеждена, что с тех пор не все средства, предназначенные на ремонтные работы, использовались по назначению. В итоге бетонная оболочка монумента потрескалась, грунт под ним подтоплен до подошвы основания, однако мониторинг состояния монумента ограничивается лишь наблюдением, поскольку нет ни денег, ни необходимой измерительной техники. Правда, нынешний директор ФГУК “Государственный историко-мемориальный музей-заповедник “Сталинградская битва”” Александр Величкин утверждает, что проблема вовсе не в нецелевом расходовании средств, а в их нехватке. Начать восстановительные работы на Мамаевом кургане, по его мнению, можно в любой момент, но цена вопроса — 220 млн руб. Средств же, выделяемых федеральным центром, хватает только на обслуживание мемориального комплекса.

Год назад эксперты “Волгоградгидропроводстроя” провели геодезические исследования на Мамаевом кургане и пришли к выводу, что верхняя часть монумента “Родина-мать зовет!” отклонилась от своей оси на 212 мм. В 2008-м такая же экспертиза зафиксировала крен в 206 мм. “Выходит, что за год она “упала” на 6 мм,— говорит Клюшина,— а ведь до сих пор эта цифра не превышала 1,5 мм в год”. Падение со средней скоростью 1,5-2 мм в год дает монументу еще несколько лет жизни; по мнению руководителя группы альпинистов, обслуживающих памятник, Сергея Ширяева, за это время можно “найти технологию поддержки или перевести монумент в более твердый материал”. Однако Валентина Клюшина убеждена, что времени почти не осталось.

Однако дирекция мемориального комплекса подобные утверждения считает преувеличением, полагая, что пока крен монумента составляет всего 75% от допустимого расчетами Вучетича и что упасть он может только после того, как накренится на 272 мм. Тем не менее Александр Величкин признает, что поднявшийся уровень грунтовых вод представляет серьезную опасность для скульптуры.

“Они не тратят лишние деньги, но здесь все продумано”

Свой “Мамаев курган” есть и у немецких солдат, погибших в Сталинграде. Это мемориальное воинское кладбище в получасе езды от Волгограда, в селе Россошка.

Здесь похоронено 52,5 тыс. человек. В круглом и плоском кургане захоронены неопознанные останки, на кладбище, под крестами,— те, чьи имена установлены. По всему мемориальному комплексу расставлено 108 больших каменных кубов с высеченными на них именами погибших в битве за Сталинград. Всего 120 тысяч. “Концепция у немцев была предельно простой: камень как символ вечной памяти и степь, где эти люди погибли,— рассказывает сотрудница администрации Городищенского района Татьяна Серенко.— Они не тратят лишние деньги, кладбище оформлено так, что требует минимальных усилий и расходов. Но здесь все продумано. Кладбище находится на попечении Народного союза Германии, это общественная организация. Каждый год сюда приезжают их добровольцы, которые проходят специальный конкурс и пишут сочинение “Почему я хочу попасть в Россошку””.

Немецкие делегации приезжают в годовщину победы советских войск над немцами в Сталинграде и накануне 9 Мая, но так, чтобы к Дню Победы отсюда уже уехать. Местные жители говорят, что это из осторожности. “Бывало и такое, что наши выпьют и идут к немецкому домику — это что-то вроде гостиницы, где они живут, когда приезжают,— поясняет Татьяна.— Кричат разное, что, мол, “фрицы пришли снова” и “Гитлер капут” и так далее, вот немцы и побаиваются. У наших людей здесь нет терпимости, люди до сих пор воспринимают войну, как будто вчера это было. Один дедушка немецкий в 2007-м приезжал сюда с делегацией, все мне говорил “фройляйн, фройляйн”, а сам, как оказалось, был обер-лейтенантом СС. Так я смотреть на него не могла спокойно. Мне кажется, проблема в том, что они это пережили и для них это прошлое. А мы в этом прошлом живем до сих пор”.

В рамках приезда делегации в Россошку в 2007-м католические священники освящали каменные кубы с именами погибших на немецком мемориальном кладбище. После освящения поставили столы буквой П, сели: с одной стороны немцы, с другой — россияне. Местные жители потом обсуждали, почему немецкие старики хорошо одеты и ухожены, не в пример нашим; почему еды на немецкой стороне было маловато, только самое необходимое; почему немцы ели только червивые яблоки, а к красивым из супермаркета не притрагивались, и почему, когда заиграл немецкий гимн, все они встали и дружно запели. А когда играл российский гимн, россияне молчали. И немецкий старичок, обер-лейтенант СС, спросил Татьяну, почему в русском гимне нет слов. И очень удивился, узнав, что слова есть.

Мы идем по дорожкам кладбища. Прочные металлические кресты, аккуратные насыпные дорожки, современные туалеты — во всем читается немецкая педантичность и любовь к порядку. На нескольких каменных кубах оставлены пустые стенки — они будут заполняться по мере проведения раскопок. Копают в основном местные добровольцы под руководством директора военно-мемориального кладбища Галины Орешкиной — это кладбище расположено через дорогу от немецкого. Мы пересекаем границу и оказываемся на его территории.

— У Орешкиной все держится на голом энтузиазме,— говорит Татьяна.— Просто наш, российский, патриотизм ограничивается, как правило, одними словами, а не делами. Ее копатели-добровольцы каждый год поднимают останки солдат — советских и немецких. Сообщают куда надо и хоронят. И так уже много лет.

— А как они их различают?

— У немецких солдат были жетоны, у наших — бумажки, от которых уже ничего не осталось. И второе отличие — зубы. Если зубы с пломбами или мостами — значит, немец. Если с дырками — значит, наш.

“Поднять останки — этого мало”

Галина Орешкина, женщина в камуфляже, ведет нас по своим владениям. Советское кладбище — это ряды небольших вертикальных каменных плит, на которых лежат солдатские каски. Памятник в центре кладбища — женщина со склоненной головой, которая держит колокол. Здесь похоронено чуть больше 13 тыс. человек — в основном это участники битвы на Россошинском рубеже.

У домика, где расположена дирекция и маленький музей с находками “добровольцев-копателей”, свален металлолом. Бюджет этого мемориала — порядка 1,5 млн руб. в год: едва хватает на уборку, зарплату экскурсоводам и дирекции. О финансировании раскопок речи и вовсе нет. Орешкина говорит, что немецкое кладбище существует на пожертвования коммерческих банков и различных общественных фондов Германии; в России же поддержка подобных памятников — нагрузка на местный бюджет, в котором денег на такие цели всегда не хватает. Недавно волгоградские власти обратились к местному бизнесу с просьбой поддержать памятники войны, но заметных сдвигов пока не произошло.

Группа Орешкиной известна во всей области. Сюда может прийти любой желающий: рук здесь не хватает. “Поднять останки — этого мало,— говорит Орешкина.— Надо провести сложную работу по идентификации. Академия МВД мало нам в этом помогает. В прошлом году, летом, мы за неделю подняли останки тридцати четырех. Среди них были десантники, их по медальонам идентифицировали. Эти медальоны в 42-м отменили. У кого нет медальонов, те только по общему списку проходят. Но и это не все. Если устанавливаем имена, начинаем искать родственников погибших. Тоже долгая работа. Прошлым летом мы установили имя одного солдата, подняли документы, нашли адреса, разослали телеграммы. Долго никто не отвечал, мы его захоронили. А через несколько дней приехала его внучка с детьми. Долго они тут прожили”.

Идем по кладбищу в сторону музея.

Орешкина увлеченно рассказывает о том, как десять дней советские войска держали оборону на Россошинском рубеже; как немцы его заняли, переправившись через Дон, и встали тут на пять месяцев, потому что не могли пройти дальше. Как сюда бросили 35-ю гвардейскую воздушно-десантную дивизию из 10 тыс. человек, из которой выжило только около 2 тыс. Говорит, что здесь, в этих краях, память — это главное. И что память — это не георгиевские ленточки на машинах и не концерты эстрадных звезд, переодетых в пилотки и шинели. А то, что помогло найти и захоронить по воинскому обряду кости 20-летнего Александра Стуколова. И Максима Савченкова из деревни Выдрица, семью которого пока не нашли, но ищут. Это то, ради чего группа Орешкиной уже 22 года добровольно и безвозмездно копает в россошинских степях — и будет копать до тех пор, пока не поднимут кости последнего солдата.

Ольга АЛЛЕНОВА