Ленин + Гитлер = развитой социализм?

О том, что большевистский и нацистский тоталитарные социализмы были очень похожи, написано в последние годы немало. И действительно, от фактов никуда не денешься: в Советском Союзе экономика жила по предписаниям пятилетних планов, в Германии был введен четырехлетний план. В СССР кипело социалистическое соревнование, победителям которого вручали красные знамена, в Германии — социальное, и передовикам борьбы за “образцовое национал-социалистическое предприятие” ежегодно 1 мая (государственный праздник для обоих режимов, и отмечался он очень схоже) переходные золотые знамена вручал сам Адольф Гитлер. Большевики придумали стахановское движение, нацисты — соревнование по специальности под лозунгом “Дорогу самым способным и трудолюбивым”. Кинопередвижки и агитационно-просветительские театральные труппы были важной составляющей идеологической работы в обоих государствах. Пресса в СССР воплощала “линию партии”; в Германии то же называлось “унификацией”. И там, и здесь господствовала однопартийность, с молодежью работали Гитлерюгенд и Ленинский комсомол, с тружениками — советские профсоюзы и Немецкий рабочий фронт. А высшим представительским органом считались, в одном случае Рейхстаг, в другом — Верховный Совет, хотя они были лишь декорациями, за кулисами которых партийные бонзы решали все дела.

И, конечно, о родстве методов и форм деятельности Гестапо и НКВД не писал только ленивый. Всего один пример: и Сергей Королев, и Вернер фон Браун в свое время были арестованы “компетентными органами” соответствующих социалистических государств по фактически одинаковым обвинениям — в “разбазаривании народных средств” на какие-то там дурацкие ракеты, но фон Брауна быстро выпустили, и он все же создал свою “Фау-2”, которую Королеву пришлось после войны копировать под именем Р-1. Хотя в 1937 г. молодой и энергичный Сергей, который даже на французском разговаривал, по свидетельствам современников, “с сильным малорусским акцентом”, похоже, несколько опережал тоже молодого и энергичного немецкого коллегу и конкурента Вернера.

Впрочем, существовала и очень ощутимая разница между двумя социализмами. Заключалась она, прежде всего, в том, что во времена Сталина “забота” власти о жизненном уровне населения проявлялась в постоянном “завинчивании гаек” и повышении норм выработки под присказку: “Жить стало лучше, товарищи, жить стало веселей”. Оно и не удивительно, если претворялись в жизнь предписания “Манифеста коммунистической партии”, где были и “экспроприация земельной собственности”, и “централизация всего транспорта в руках государства”, и “централизация кредита”, и “введение промышленных армий, особенно для земледелия”, и т.д. — с целью “концентрации в руках государства всего капитала, всего сельского хозяйства, всей промышленности, всего транспорта и всего обмена”. Такая система не могла быть экономически эффективной — на государство возлагалось непосильное бремя управления всем и вся, а простой человек превращался в рядового бойца “промышленной армии”, в одну из щепок в процессе рубки леса.

А вот при Гитлере власть Германии реально заботилась о жизненном уровне истинных арийцев (в обмен, конечно, на их отказ от политических свобод). Если в 1933 году для 40% немецких семей главным источником доходов была помощь по безработице, то в середине 30-х безработица упала до 2% (статистика зачисляла сюда всех лиц без постоянной работы — их государство привлекало на строительство автобанов, стадионов, аэродромов, на общественные работы), а потом фактически исчезла. Стабильная зарплата стала главным источником доходов, а дополнительным — выплаты на различные потребности (отдых, посещение культурных акций, спорт, художественная самодеятельность и тому подобное) из соответствующих социальных фондов. Работать приходилось напряженно, но цены были стабильными, следовательно, немцы (после многих лет экономической лихорадки и массовой безработицы) охотно отдавались труду. И это все без постоянного дамоклова меча в виде ГУЛАГа (количество узников в нацистских лагерях на середину 30-х заметно уменьшилось, и, конечно, никто никого никуда не упрятывал за 20 минут опоздания на работу). В результате, во второй половине 30-х средний уровень жизни в Германии стал самым высоким в Европе, в то время, как в Советском Союзе он был одним из самых низких.

И при этом с лета 1934 г. (после устранения верхушки штурмовиков) по осень 1938 г. политические преследования почти сошли на нет, поскольку серьезного сопротивления нововведениям не было: бывших коммунистов охотно брали в НСДАП, потому что сам фюрер считал их лучшим человеческим материалом, чем бывшие члены любых других партий. И даже государственный антисемитизм вошел в определенные рамки, в частности, чтобы показать “благопристойность” нацистского строя во время Берлинской олимпиады. Это уже потом развернутся и Холокост, и уничтожение цыган, и преследование поляков, и вылавливание всех антивоенных элементов.

Таким образом, как бы это утверждение ни шокировало, во Второй мировой войне немецким солдатам действительно было что защищать. Никакая даже самая мощная пропаганда не смогла бы так мобилизовать нацию на тяжелую войну на всех фронтах, и на море, и на повседневное мужество в тылу под бомбами стратегической авиации союзников. Главным фактором, обусловившим длительное сопротивление немцев значительно более мощным Объединенным Нациям, стала не нацистская идеология, а реальные социальные достижения десятков миллионов людей в 30-х годах. Конечно, эти достижения были соответственно представлены и освещены геббельсовской пропагандой, но они существовали.

А вот советским людям не было за что воевать, пока Гитлер своей бестолковой политикой не превратил народы Советского Союза в своих заклятых врагов. О политике Гитлера — это не я придумал, я просто снял кавычки со слов Сталина — проговорился-таки “вождь народов” 6 ноября 1941 года, сказал правду. Но все равно, за одного убитого немецкого солдата пришлось отдавать восемь-десять советских. Да и экономика Третьего Рейха была значительно эффективнее: в условиях блокады со стороны государств ООН она смогла давать все необходимое войску во время противостояния почти целому миру вплоть до конца 1944 года без заметного сокращения производства товаров широкого потребления и объемов услуг населению. Конечно, это достигалось за счет использования дешевой рабочей силы, завезенной из оккупированных стран, и труда военнопленных, но факт остается фактом: заботились об “истинных арийцах”, не забывали и об “арийских” и “германских” народах, в число которых, кстати, во второй половине 1943 года вошли и украинцы, которые до этого были недолюдьми, “унтерменшами” — опять же, заботились в обмен на лояльность, повиновение и готовность отстаивать интересы фюрера и Третьего Рейха...

Уинстон Черчилль как-то заметил, что Сталин, мол, сделал одну-единственную серьезную ошибку за всю жизнь: показал Европе свою партноменклатуру, а своей номенклатуре — Европу. Не удивительно, что еще при жизни Сталина наиболее прозорливой части советской номенклатуры стало понятно, что военно-диктаторская экономика неэффективна. Нужно было искать что-то другое. Что именно? Циничный антикоммунист Берия, лучше других лидеров СССР знавший реальное положение дел как в супердержаве, так и в мире, в 1953 году взял было курс на отмену рабского труда, на полную ликвидацию ГУЛАГа, на раскрепощение колхозников, а его друг Маленков, занявший место премьера СССР, — на приоритетное развитие легкой промышленности. С точки зрения этого властного тандема, людей должны были побуждать к труду не казенные идеалы, а жизненные интересы. Понятное дело, что Берию за это номенклатура быстренько расстреляла, а Маленкова вскоре отстранила от власти. Хрущев попытался было положить в основу своей социально-экономической политики энтузиазм коммунистического строительства, совмещенный с выращиванием кукурузы за Полярным кругом, — и быстро провалился. Падение Никиты Сергеевича оказалось бы куда более скорым, если бы своей простонародной интуицией он не почувствовал, каким должен стать один из краеугольных камней эффективной социальной политики: массовое жилищное строительство. Пусть и плохонькие, но пятиэтажные “хрущобы” спасли на время систему от краха. А дальше Хрущев стал почесывать затылок, и в конечном итоге сделал опасный для системы вывод после визита в Швецию: “Разве у нас социализм? У нас — дерьмо! Вот в Швеции — это социализм!”

Поэтому вместо Хрущева к власти пришла команда Брежнева-Шелепина. О последнем сегодня мало кто помнит, а тогда, в середине 60-х, Леонид Ильич многими номенклатурщиками рассматривался как промежуточная фигура, которая должна уступить место “настоящему вождю” — Александру Шелепину, “железному Шурику”, как его называли соратники. Этот политический персонаж мыслил по-сталински прямолинейно: страх и пропаганда — вот главные рычаги управления супердержавой. Комсомольские оперативные отряды, одетые в специальную форму, уже вышли на улицы советских городов, радуя глаз сталинистов, но шелепинским штурмовикам не удалось пойти на штурм властных учреждений: Брежневу в аппаратной игре не было равных, и команда “железного Шурика” была обезврежена, а сам он “переброшен” на должность номинального лидера квазипрофсоюзов. Но проблема оставалась: что делать?

И ответ был найден вовсе не в томах произведений Маркса или Ленина. Я не знаю, как именно звали того гениального аппаратчика из команды “бровеносца”, который на основе личных наблюдений в оккупированной Германии и трофейных документов понял: вот оно! Но то, что речь идет не о стечении обстоятельств, а о сознательном копировании тех наиболее эффективных составляющих социальной политики, которые обеспечивали стабильность во времена Гитлера, сомнений нет. Слишком много этих “стечений”.

Сначала команда Брежнева сделала попытку перейти от сугубо командной системы к рыночному социализму — а именно разновидности такого социализма и лежали в основе гитлеровской системы, потом — в основе “самоуправляющегося социализма” Югославии во времена Тито и в Венгрии во времена Яноша Кадара (“гуляшевый социализм”), и именно он сегодня успешно действует в КНР и частично — в Беларуси. Но эта попытка удалась лишь частично — ведь рыночный социализм (не путать с социальной рыночной экономикой, которая требует политической демократии!) действует только при условии сочетания деспотической власти и допущения более или менее развитой частной собственности, хоть и подконтрольной “верхам”. На это Брежнев не осмелился, а вот широкое использование испытанных Гитлером форм “материального стимулирования” и разнообразных фондов массового потребления стало нормой для “развитого социализма”.

Тем более, что по репарациям СССР вывез из Германии многочисленные предприятия, что позволило начать еще в 50-х массовый выпуск холодильников, пылесосов, радиоприемников, телевизоров (кстати: Геббельс позаботился, чтобы еще в 1936 году миллионы немецких зрителей имели возможность увидеть по телевидению игры Берлинской олимпиады и торжество на ней “воли и духа” арийского народа; методика идеологического использования спорта, олимпиад и телевидения была, один к одному, “передрана” у СССР, уже на более высокой технологической основе). Таким образом, скопировали и эту сферу — вплоть до отношения к популярной музыке: нацисты официально клеймили джаз, как “чужую музыку”, что не мешало половину времени радиопередач отдать “подчеркнуто ритмичной музыке”; так же и рок-музыки, вроде как не было в брежневские времена, зато существовали многочисленные “вокально-инструментальные ансамбли”...

При том, что советская идеология оставалась тоталитарной, был заимствован и метод создания квазилиберальных изданий, чтобы, во-первых, привлекать на сторону режима интеллигенцию, во-вторых, улучшить имидж государства за рубежом. Речь идет, прежде всего, о московской “Литературной газете”, формат которой был скопирован с немецкого еженедельника Das Reich. Около половины объема этого издания (в нем было до 30 листов большого формата) посвящалось серьезным проблемам литературы, науки, живописи, театра; регулярно печатались литературные произведения. В газете были собраны лучшие журналисты Германии, многие из которых вовсе не отличались пронацистскими взглядами — главным критерием был профессионализм. Тон газеты был в основном нейтральным, — но при этом партийные контролеры вставляли в каждый номер два-три материала, которые не выбивались из общей стилистики и при этом несли “правильную” идейную нагрузку. Популярность еженедельника была колоссальной: в октябре 1940 года он выходил тиражом в полмиллиона экземпляров, а в марте 1944 года этот тираж достиг 1,4 миллиона. Издание с удовольствием читали и за пределами Германии — только в Швейцарии было около 50 тысяч его подписчиков. А в то же время, официальный партийный орган Volkischer Beobachter в конце 30-х выходил большими тиражами в берлинском, мюнхенском и венском изданиях, хотя по уровню журналистики уступал значительно менее тиражным “элитарным” газетам; но перед этой газетой, как и перед “Правдой”, и не стояло другой задачи, как быть “массовым агитатором и организатором”.

Принципы формирования кинорепертуара тоже не были оригинальными. В сталинские времена существовал очевидный уклон в пропагандистские ленты, а наряду с ними шли “трофейные”, то есть, фильмы производства разных государств, захваченные на немецких кинофабриках. Дальше ситуация меняется. У нацистов откровенно пропагандистские фильмы (“Еврей Зюсс”, “Гитлерюнге Квекс”, “Штурмовик Бранд”, “Великий король”, “Кольберг”) составляли приблизительно 10% репертуара кинотеатров. Так было и во времена “развитого социализма”. Приблизительно столько же составляли американские фильмы (невзирая на все инвективы нацистов и коммунистов в адрес Голливуда). Все остальное — “жизненные драмы”, музыкально-развлекательные и квазиисторические ленты.

Понятное дело, все лидеры деспотично-агрессивных режимов пытаются представить себя выдающимися борцами за мир. Но если проанализировать, то самыми ярыми из них в ХХ веке были, наверное, Гитлер и Брежнев. Причем, эта борьба неразрывно сочеталась с разоблачением англо-американского империализма и “неправильного” социализма (в первом случае — советского, во втором — китайского). Аргументация при этом очень похожая: наше государство понесло огромные потери во время прошлой войны, поэтому к нему должны прислушиваться все другие государства, оно имеет право на надежные гарантии мира и на паритет вооружений. Интересно, что Германия продолжала особо активно бороться за справедливый мир после начала Второй мировой, которую, якобы, разожгли “англо-французские поджигатели войны”, СССР — после вторжения в Афганистан, необходимость чего объяснялась кознями “ястребов” из Вашингтона. Где уж там “пролетарский интернационализм” — невзирая на слова о нем, реальная идеологическая работа КПСС во времена “развитого социализма” строилась, как и у нацистов, на ксенофобии и отрицании либерально-демократических ценностей.

Но чего не смогли позаимствовать советские вожди, на что они были неспособны — так это, подобно Герингу, поднять в кадре кружку с пивом, взятую из рук тучной тирольской девушки, или, подобно Гитлеру, собственноручно поработать лопатой на строительстве автобана (по примеру своего вождя и все более мелкие “...-фюреры” и “...-ляйтеры” натирали себе мозоли в таких упражнениях, которые неизменно фиксировали фото- и киножурналисты) — поскольку одних слов для эффективной пропаганды мало, даже в тоталитарном обществе. Поэтому, возможно, “праздник урожая” и не достиг в СССР таких масштабов, как в Германии. Слишком преклонных лет были вожди, чтобы принимать в нем активное участие, а без вождей — разве это праздник? В Германии же он отмечался при участии фюрера недалеко от горы Бюкельберг (между Ганновером и Гаммельном), где количество гостей достигало в середине 30-х годов миллиона человек. На горе сооружали “алтарь урожая” из огромного количества цветов, снопов пшеницы, винограда. Фюреру крестьяне подносили “венок урожая”, как символ плодородия земли. Вообще, в Германии существовало мощное “движение за возрождение народных праздников”, которое должно было теснее сплотить людей и придавало традиционным христианским праздникам идеологически “правильное” направление — как это попытались было сделать потом и в СССР, но с ощутимо меньшим успехом.

Не в последнюю очередь, очевидно, именно поэтому и шли косяком анекдоты о “дорогом Леониде Ильиче” — он любил говорить об ударном труде или военной победе, но сам не показал примеров того. Впрочем, нацистские бонзы тоже были героями анекдотов, связанных с их деяниями. “Евреи собирались выпить кровь из немецкого народа, но фюрер опередил их” — таким был один из популярных среди инакомыслящих анекдотов конца 30-х годов...

Кстати, сакраментальный неофициально-директивный “допустимый процент” лиц еврейского происхождения в тех или иных учреждениях придумали не Сталин или Брежнев — это тоже заимствование из практики Третьего Рейха. Так же, как и использование заключенных в СССР 60—80-х годов на тяжелых и опасных для здоровья работах (“химия”) — “в оригинале” на работах такого типа использовали евреев и политических узников, а потом пленных (сначала поляков, а затем и всех остальных).

“Трудовой семестр”, “летний трудовой семестр” — кто из тех читателей, которые учились в советских вузах, не помнит этих слов. А они тоже родом из Германии: эти понятия введены нацистами сразу после прихода к власти в 1933 году (кстати, с начала 30-х на всех выборах более 50% студентов голосовало за нацистов). Сначала это касалось только абитуриентов — трудовой семестр охватывал полгода. А с 1939 года, еще до начала Второй мировой войны, летний трудовой семестр стал обязательным для всех студентов.

Ну, а антураж партийных съездов и разных торжеств... Штурмовики в парадной форме с многочисленными знаменами заходят и стоят стройными рядами в проходах. До времен Брежнева такого не было. Тоже скопировали.

Скопировали и очень многое другое. Массовое строительство кооперативного жилья для трудящихся (нацисты его, правда, не успели так развернуть, как СССР, но начали), массовый туризм с выездами в “братские страны”, “народное” авто “Фольксваген”/“Жигули”, демонстративный почет ветеранов войны и льготы для них (напомню, что с 1946 по 1965 год 9 мая не было в СССР всенародным праздником), различные программы на производстве для улучшения качества труда, очень широкая система художественной самодеятельности и кружков для подростков (до войны в СССР они были сугубо военно-прикладными), наконец, золотые значки для ветеранов партии. Иными словами, эффективную социальную политику и пропагандистскую работу ЦК КПСС в брежневские времена строил вовсе не по Марксу или Ленину, хотя ни рядовые партийцы, ни большинство членов ЦК, ни, уверен, сам “второй Ильич” этого не знали. Но не случайно же, наверное, высокопоставленная дама сказала после просмотра второй серии “Обыкновенного фашизма” его автору Михаилу Ромму: “За что вы нас так ненавидите?”, — и это же были уже далеко не сталинские времена...

Довольно эффективная социальная политика и пропаганда и при Гитлере, и при Брежневе сочетались с гонкой вооружений, с милитарным противостоянием мировой демократии. Нацистская экономика из-за этого истощалась, и Германия была обречена на наступательную войну, потому что иначе в начале 40-х ее постиг бы экономический крах, считали как ведущие немецкие эксперты, так и американские специалисты по финансам. Захват ресурсов других стран дал на время возможность сочетать несочетаемое — военное безумство с довольно высокими социальными стандартами. Конечный результат всем хорошо известен — май 1945 года. СССР при Брежневе шел тем же путем, он вел локальные войны, самой большой из которых стала война в Афганистане, но никакой прибыли они не давали, только еще больше напрягали экономику — и крах системы наступил. В декабре 1991 года еще одна тоталитарная краснознаменная империя закономерно прекратила свое существование.

...Поэтому когда 7 ноября в Киеве и других городах Украины выходят на улицу седовласые ветераны и молодые активисты левого движения под красными знаменами, когда произносят громкие речи о том, как хорошо жилось в СССР, какой там был высокий уровень социальной защиты и заботы о людях труда, то не лишнее этим персонажам вспомнить, чьи именно идеи на самом деле были воплощены в советской системе ее последних десятилетий...

Сергей ГРАБОВСКИЙ