ПАРТНЁРЫ
С конца февраля до начала апреля село Андреевка в Киевской области находилось под контролем российской армии. Отступив, россияне оставили в селе сотни разрушенных и разграбленных домов, больше десятка мертвых тел — и 25 фотографий, сделанных на украденный телефон местного жителя. Корреспондентка “Важных историй” Екатерина Фомина отправилась в Киевскую область, чтобы восстановить подробности совершенных там преступлений, поговорить с родственниками жертв и опознать российских военных, причастных к убийствам и грабежам.
“Они забирали у людей все”. Грабежи и мародерство
“Мы ищем главного бандеровца, который картавит”, — с такими словами несколько российских военных в начале марта вылезли из БТР у дома пожилой семейной пары Леонида и Татьяны Удодов в селе Андреевка Макаровского района. Российские войска заняли Андреевку, как и некоторые другие населенные пункты Киевской области на правом берегу Днепра, 27 февраля — и остались там до апреля.
— У меня мужа все в селе в шутку бандеровцем называли, — рассказывает Татьяна Удод. — Как-то прикрепилось, он у меня не националист, просто с Западной Украины.
Муж Татьяны, 76-летний Леонид Алексеевич, вышел навстречу россиянам:
— Ребята, ну, тут “бандеровец” только я, — и он картавит.
— Нет, вы нам по возрасту не подходите! — тут же разочарованно ответили военные.
Тем не менее солдаты в один из первых обысков — впоследствии их было несколько — отобрали у Удода его недорогой смартфон. Пенсионеры смогли вернуть его только в мае: чужой телефон среди своих вещей нашла жительница Андреевки и принесла его в пункт раздачи гуманитарной помощи. Забрав телефон, Леонид Алексеевич обнаружил в нем сюрприз: 25 фотографий, на которых четверо российских военнослужащих позировали с оружием, с курительной трубкой и с медалями на груди.
“Важные истории” идентифицировали участников “фотосессии”: это служащие 64-й мотострелковой бригады Даниил Фролкин, Дмитрий Данилов, Руслан Глотов и Иван Шепеленко. Многие жители Андреевки, с которыми мы поговорили, вспомнили солдат с этих снимков. Судя по рассказам местных, они могут быть причастны к грабежам, мародерству и даже убийствам.
ЧТО МЫ УЗНАЛИ О ВОЕННЫХ СО СНИМКОВ ИЗ ОТКРЫТЫХ ДАННЫХ
Кроме того, я нашла в Андреевке место, где фотографировались российские военные: это дом и двор Анатолия Даниленко. 13 марта семью Даниленко — самого Анатолия, его жену и 95-летнего тестя — вынудили покинуть дом “в течение нескольких часов”.
— Они сказали: “До утра чтоб исчезли отсюда”. Мы собрались, и в четыре часа дня нас уже выгнали, — вспоминает Анатолий. — Когда мы выезжали, мой тесть говорил русскому военному: “Я ж воевал, чтобы твоя мама тебя родила, а ты сейчас вот это…”
Тесть Анатолия, Петро Ефремович Кравченко, работал в Главном управлении разведки Министерства обороны Украины. Он пережил российскую оккупацию и умер 29 мая. Это с его медалями на фотографиях из украденного телефона позирует служащий 64-й бригады Даниил Фролкин. Даниленко говорит, что после ухода российских войск медали тестя пропали из дома.
Вместе с медалями исчезли два телевизора, микроволновая печь, электрическая духовка и запасы кошачьего корма. На потолке в двухэтажном кирпичном доме Анатолия, который он строил последние 15 лет, дыры от пуль. На стене кухни бордово-красные разводы. Хозяин дома предполагает, что оккупанты открывали вишневую настойку и расплескали ее.
Мы идем в сарай. Из потрепанного мешка из-под сахара Анатолий вытряхивает отсыревшую одежду: болотного цвета фуфайку “Армия России”, штаны защитной окраски, черные брюки, берцы, грязные носки и поношенные трусы Calvin Klein. В одном из карманов штанов остались снятые шевроны на липучках, на обоих фамилия “Фролкин”. Бросив пришедшую в негодность форму, россияне переоделись в вещи Даниленко: на одном из снимков Руслан Глотов одет в свитер Анатолия.
Помимо грязной одежды, хозяин дома нашел на газоне много стреляных гильз, а на кухонном столе — клейкий стикер с надписью “Мы не хотели войны. 14.03”.
С грабежами, мародерством или насилием со стороны российских военнослужащих так или иначе столкнулись все жители Андреевки. Забирали продукты, бытовую технику, транспорт и алкоголь. У семьи Удодов, например, отняли не только телефон, но и автомобиль, на котором пенсионеры хотели эвакуироваться из села.
— Они мне говорят: “Надо было раньше уезжать”. Стоял тут один рыжий, такой противный. Говорил: “Мы пришли против Зеленского и против нациков воевать”. Я говорю: “Но мы ж не нацики”. Он так посмотрел. Ну и все, и забрали машину, — вспоминает Татьяна Удод.
Татьяна узнает того самого “рыжего” на фотографиях в телефоне мужа. Это Даниил Фролкин.
Старенькую серую “Ладу” Удодов односельчане потом часто встречали на улицах Андреевки. Несколько жителей села утверждают, что видели, как военные использовали ее для перевозки мужчин, которые впоследствии были убиты или пропали без вести. После выхода российских военных из Андреевки Татьяна и Леонид нашли свою машину на окраине села, она была “раздолбанной в пух и прах”. Сейчас помятый автомобиль припаркован во дворе.
Уроженка Андреевки Татьяна Ткаченко вспоминает, что россияне пользовались не только автомобилем Удодов. Один из военных, по ее словам, “гонял” по селу на чьем-то красном мопеде и даже как-то раз предложил ее подвезти. Другие однажды поехали покататься по селу на угнанном у местных джипе и въехали на нем в стену жилого дома: в результате один из военных повредил ногу и на следующий день хромал. На фотографиях из телефона Леонида Удода Татьяна сразу указывает на водителя красного мопеда — Дмитрия Данилова.
Я показываю Ткаченко фотографии других военнослужащих из 64-й мотострелковой бригады, которых нам удалось найти в соцсетях благодаря списку, опубликованному украинской разведкой. Она узнает Александра Чирясова — по ее словам, именно он катался по селу на джипе. Чирясова на фотографиях из Андреевки нет, но его имя есть в списках 64-й бригады.
Помимо еды и транспорта, оккупанты вскоре начали забирать у местных вещи далеко не первой необходимости. Так, соседи семьи Удодов, семейная пара врачей, смогли уехать до прихода россиян, а их дом стал центром притяжения для военных. На глазах у Леонида, которому соседи оставили ключи, у медиков “конфисковали” два скутера, велосипед, бензопилу, ноутбук, а еще алкоголь и шоколадные конфеты — подарки благодарных пациентов.
Пожилые супруги Иван и Валентина с улицы Шевченко вспоминают, что к ним военные однажды пришли с необычной просьбой.
— Пришли человек десять, — рассказывает Иван. — Подхожу. “Батя, — говорит, — у тебя видик есть?” Ну что я скажу, нет? Их тут десять человек. Жинке говорю: “Вынеси”. “Я тебе деньги отдам или верну”, — говорит. Я говорю: “Не надо”. Я знаю, что такое деньги, он вынет деньги, а потом пулю в лоб.
Пенсионеры говорят, что старались не перечить военным, потому что с ними в оккупации осталась больная пятилетняя внучка: девочку незадолго до войны родители привезли к бабушке и дедушке за город, чтобы она “отлежалась” на свежем воздухе.
Я показываю Ивану и Валентине фотографии засветившейся четверки из 64-й бригады. В высоком парне, позирующем с оружием, Иван узнает того, кто забирал у него видеомагнитофон. Это Дмитрий Данилов. Другие жители Андреевки, которые тоже узнали Дмитрия на фотографиях, запомнили, что сослуживцы обращались к нему “снайпер”.
— Они [российские военные] тут забирали у людей всё, — вспоминает Надежда Савран с улицы Меля, центральной улицы Андреевки. — У Вовки-соседа была пила, чтобы дрова резать, — импортная, маленькая, аккуратненькая. Я видела, как один из них потом гулял, телепал ею.
Самого “Вовку-соседа” — Владимира Пожарникова — российские военные расстреляли во время оккупации, как и сына Надежды Савран, Игоря.
Во время и после оккупации в Андреевке, где до войны жили около полутора тысяч человек, нашли 13 мертвых тел с пулевыми ранениями. Ко всем 13 убийствам могут быть причастны российские военнослужащие. По рассказам местных, в селе расстреливали без суда и следствия, порой даже не забирая в плен и не допрашивая.
Мне удалось поговорить с родными и знакомыми большинства убитых в Андреевке мирных жителей и установить обстоятельства их смерти.
“Они долларами размахивали, и мы их расстреляли”. Убийства
В конце февраля, когда российская техника только начинала заходить в украинские села, один танк с буквой V на борту занесло, и он въехал в забор за автобусной остановкой на улице Меля.
— Русские вышли, начали стрелять мне по дому из автомата. Они еще сказали тогда: “Если у вас что-то с танка найдем — мы вас, всю семью, даже внучку, расстреляем”, — рассказывает местный житель Василий. Его дом стоит как раз на улице Меля. Угрозы россиян Василия не остановили.
— Я взял оттуда три комплекта патронов и спрятал. Какую-то жизнь спас. Другие разбили прибор ночного видения, вывели его из строя, те проводку порвали, те аккумуляторы побили — чтобы он [танк] не работал. И так вот получилось, какую-то пользу мы сделали.
Василий говорит, что, украв патроны, он закопал их под корытом для уток во дворе:
— Они не подумали там искать, утки там, знаете, срут, оно такое неприятное. А у других, кто был у танка, понаходили. Сказали: “Соседи видели, как вы лазили по танку”.
Возможно, в такого рода диверсии заподозрили и жившего неподалеку, также на улице Меля, Игоря Ермакова. Неизвестно, приближался ли он к танку на самом деле. Сейчас от дома семьи Ермаковых остался один фундамент и несколько полуразрушенных стен. Голубые ворота с белыми лебедями посекло осколками. Один лебедь прострелен насквозь. Отсюда до места, где нашли тело Игоря, минута пешком.
Второго марта по голубым воротам начали стрелять, на участок заехал танк.
— Разбили тут окно и потом начали вовсю стрелять в двери, — вспоминает Татьяна, вдова Игоря Ермакова. — Двое залезли в окно, потом в дверь зашли еще двое. Говорят [Игорю]: “Вас к командиру”. Я говорю: “Можно и я пойду тоже?” “Нет, сиди, я тебе сказал”. Его вывели, и больше я его не видела.
До вечера 2 марта Татьяна не могла выйти из дома — замок в обстрелянной двери заклинило. Когда она наконец вылезла наружу через окно, встала на колени перед военным, дежурившим снаружи:
— Ради бога, скажите, он живой?
— С ним разговаривают, он жив, возвращайся.
Вести об Игоре появились только через два дня. 4 марта военный пришел к Татьяне и сказал: “Идите смотрите, там возле трансформатора не ваш муж?” Татьяна с сестрой побежали в указанное место и нашли Игоря застреленным с завязанными за спиной руками.
— Лица у него просто не было: все синее, голова проломлена. А потом в затылок ему выстрелили еще, — вспоминает Татьяна. Мужа она сначала похоронила прямо в саду у дома. Уже после ухода российских войск удалось провести эксгумацию и перезахоронить Игоря на кладбище. Татьяна считает, что Игоря могли убить за фотографии российской военной техники в его телефоне.
13 марта не стало и дома — прямо в него попал снаряд. Сгорели не только вещи, но и почти все совместные фотографии супругов, счастливо проживших вместе 24 года. Телефоны у Ермаковых забрали российские военные. Несколько снимков из прошлой жизни сохранилось только в телефоне их дочери. На фото Игорь и Татьяна держат на руках довольную внучку.
— Знаете, мы стараемся про это не говорить, чтобы не тревожить друг друга. Но я знаю, что это надо рассказывать, — говоря о муже, Татьяна постоянно теребит платок на шее и силится не заплакать. — Просто пепел в середине души.
В день, когда Татьяна нашла тело своего мужа, на улице Перемоги, перпендикулярной улице Меля, военные пришли в дом семьи Ищенко. В 10:30 утра 23-летнего Антона Ищенко увезли в неизвестном направлении.
— Сказали, что на два часа забрали его. Ночь нет, день нет… — плачет дедушка Антона, Петро.
Датой смерти Ищенко на его могиле значится 6 марта. За что забрали и убили молодого человека, неизвестно. Но на его теле, как и на теле Игоря Ермакова, были не только пулевые ранения, но и следы насилия.
Через неделю после убийства Игоря Ермакова и пропажи Антона Ищенко, 12 марта, на улице Слобода в Андреевке расстреляли двоих друзей детства — Вадима Ганюка и Виталия Кибукевича. Сосед Виталия, Юрий Михайлович, из окна видел, как мужчин повели на расстрел:
— Машина подъезжает, выходят военные втроем. Постукали в двери, Виталик открыл, вот они зашли туда. Через сколько-то времени выходят вдвоем: Виталик и из них [военных] один. Пошли до сарая. Потом слышу: короткая очередь, и один [военный] вернулся. Те двое ещё там какой-то такой свёрток вынесли, в багажник положили, поехали до Вадима. Прошло минут пятнадцать, опять слышу там “трын!” — тоже очередь — и всё, они вышли оттуда, сели на машину и поехали.
— Ему связали руки, так, со связанными руками ему прострелили ноги, потом [выстрелили] в плечо, а потом и в голову. Нашли там пять гильз, — рассказывает Елена Кибукевич, вдова Виталия. — Представляю, какую он боль перенес.
5 марта дочь Елены и Виталия и ее младенца удалось вывезти из села, а 7 марта Елена выехала сама. Ей удалось спрятать телефон от военных на российских блокпостах, поэтому она поддерживала связь с мужем, оставшимся дома. Связи в селе почти не было: чтобы созвониться с женой, Кибукевич залезал на соседский чердак. В последний раз супруги разговаривали за два часа до расстрела Виталия. По словам Елены, муж ни разу не упоминал, что российские солдаты его допрашивали или досматривали. Она убеждена, что на ее супруга кто-то донес, потому что военные целенаправленно приехали к нему в дом и казнили его без суда и следствия прямо во дворе.
На Виталия могли донести за то, что он 24 февраля записался в тероборону, полагает Елена. В первые пару дней он грузил мешки с песком, строил у села блокпост. Оружия Виталию не выдали — на тот момент у местного отделения теробороны его не было.
Вадим Ганюк, убитый почти сразу после Виталия, тоже, по словам родных и знакомых, “был обычным работящим мужиком” и не был связан с армией. Его жена, пятилетний ребенок и теща успели выехать из села на время оккупации, а он остался “на хозяйстве”.
— Полголовы у него не было, нога прострелена. В закрытом гробу хоронили, — вспоминает теща Вадима.
Тела мужчин оставили там, где их застрелили — Виталия во дворе дома, Вадима в подвале. Продавщица из местного магазина, Наталья Симороз, вспоминает, что вместе с родственницами Виталия просила российских солдат разрешить им похоронить мужчин. Один из военных ответил коротко: “Хотите, и вас зароем вместе с ними?” Наталья узнает этого мужчину на фотографиях из телефона Леонида Удода: по ее словам, это 21-летний Дмитрий Данилов.
Через два дня женщинам и соседу удалось прикопать Виталия и Вадима прямо во дворах их домов. Мужчин эксгумировали и перезахоронили только после выхода российских войск. За домом, на месте первой могилы супруга, Елена Кибукевич посадила тую.
В Андреевке ходил слух, что в определенные дома российские военные приходили за мужчинами, которые записались в тероборону: говорили, что этот список нашли в раде (сельской администрации. — Прим. ред.). Однако участник местной теробороны Виталий Черкасов утверждает, что у россиян не было такого списка, а Виталия Кибукевича могли убить просто за то, что он был двоюродным братом старосты села Анатолия Кибукевича: “Старосту нашего разыскивали. Поэтому его [Виталия] русским и сдали”.
“Убили в этот день в течение получаса троих человек”, — рассказывает Черкасов. Третьим, как считает староста села Анатолий Кибукевич, стал 47-летний Руслан Яремчук. Он жил на улице Слобода, в нескольких домах от Вадима и Виталия.
Скромный деревянный дом семьи Яремчуков выделялся на Слободе, застроенной большими кирпичными зданиями. У Руслана и его жены Оксаны было четверо детей. Руслан работал строителем, в последние годы увлекался фото- и видеосъемкой. “Просто снимал все, что видел, — рассказывает Ярослава, дочь убитого. — У нас было предположение, что за это его и застрелили: подумали, что он снимал и передавал [информацию о] передвижении российских войск”.
На момент оккупации в доме оставались Руслан и его совершеннолетний сын Михаил. 11 марта Михаил и его друзья начали эвакуировать из села детей. Молодой человек планировал вывезти и отца, но не успел: его задержали на российском блокпосту и держали в плену 10 дней. Сейчас Михаил вернулся в Андреевку и живет в родительском доме.
Соседи Яремчуков вспоминают, что военные пришли в дом к Руслану 12 марта, когда он был уже один дома.
Тело Яремчука нашел рядом с его домом один из соседей. Он похоронил его прямо во дворе — обстрелы на тот момент еще продолжались, перевезти тело куда-либо еще не получалось. “Рядом [с телом] были разбросаны расстрелянные телефоны, — рассказывает Ярослава Яремчук. — Отец наши старые телефоны никогда не выбрасывал, он их просто хранил в доме, в шкафчике. Возможно, русские порылись, понаходили, поразбивали вот так и выбросили”.
Трое жителей Андреевки, с которыми я говорила, вспоминают, что после 12 марта несколько российских военных хвастались убийством троих человек на Слободе. Татьяна Ткаченко вспоминает, как один солдат говорил сослуживцу: “На соседней улице завалили троих, очень круто поживились”. Таких же хвастунов вспоминает и пожилая семейная пара, Микола и Татьяна: “Пришли и начали рассказывать, как убили троих наших хлопцев. Мол, они пидоры, такие-сякие, мол, они долларами размахивали, и мы их расстреляли”. Пенсионеры утверждают, что самым хвастливым военным был как раз “рыжий” Даниил Фролкин, они сразу узнают его на снимках из телефона Леонида Удода.
На этом пытки и убийства не закончились.
19 марта в одно из мест, где в селе базировались российские военные, прилетел снаряд. “Они стали бегать и искать крайнего”, — вспоминает пенсионерка Надежда Савран. Одним из “крайних” оказался ее 45-летний сын Игорь, одноклассник расстрелянного неделей ранее Виталия Кибукевича. Игорь недавно разошелся с женой и в последнее время жил с матерью. В юности он служил в армии, потом в национальной гвардии и в государственной службе охраны. Но затем разочаровался в службе и стал чинить автомобили. Возможно, военное прошлое послужило причиной, по которой Саврана приняли за наводчика.
Военные ворвались в дом Савранов в четвертом часу дня 19 марта. Один сразу увел Игоря и посадил его в машину — ту самую серую “Ладу”, что отняли у семьи Удодов, — второй остался с Надеждой и принялся обыскивать дом. Найдя несколько стационарных телефонов, не подключенных к сети, он разбил их об пол и растоптал.
Матери Игоря не сказали, за что забирают сына и вернется ли он домой. Нашли его только 31 марта — в сарае бывшей фермы на окраине села. Рядом с телом Игоря лежало тело его друга и соседа Владимира Пожарникова, того самого “Вовки”, у которого россияне украли ручную бензопилу.
— Поза у Игоря была спящая, — вспоминает Надежда. — Ноги подогнуты, руки вот так за голову и укрыт своей курткой.
Надежда держит в руках дубленку сына, простреленную в двух местах на груди. После снятия оккупации украинские военные не разрешали ей подходить к телу, говорили, что трупы могут быть заминированы.
— Я все равно ходила каждый день. Брала воду из дома, помыла их, они серые были: тут танки ездят, тут техника, пыль столбом, и всё на них, — рассказывает Савран. — Я подумала, что никто их мыть не будет.
Кухня у Надежды обставлена скромно, у стены — старый советский сервант. В нем, помимо прочей посуды, стоит кружка “любимой маме”. Над сервантом на обоях с орхидеями висит портрет — Игорь на фоне подсолнухов.
Некоторые жители Андреевки, сумевшие эвакуироваться из села, по возвращении столкнулись с тем, что их дома не только разграбили — вероятно, в них кого-то убили. Мне рассказали о трех таких случаях. В ванной пенсионерки Татьяны Адольфовны с улицы Шевченко осталась простреленная стиральная машинка и следы крови на стене: криминалисты подтвердили, что там кого-то застрелили, а затем протащили окровавленное тело через весь дом. Кого-то расстреляли и в доме Татьяны Ткаченко после того, как она с сыном смогла покинуть Андреевку. В ее ванной возле унитаза тоже были лужи крови. Среди местных ходил слух, что в доме застрелили “рашиста”. В доме продавщицы Натальи Симороз нашли труп местного жителя Ивана Рыбицкого. Кто и за что его убил, наверняка неизвестно.
Некоторые здания в Андреевке российские военные перед отступлением попросту сожгли. Виталий Черкасов из андреевской теробороны утверждает, что сжигали те дома, где лежали боеприпасы, которые невозможно было вывезти. Издание “Слiдство. Iнфо” подтверждает, что россияне еще в конце февраля разместили в селе склады боеприпасов.
Черкасов также полагает, что в сожженных домах могли сжигать трупы: как погибших российских солдат, так и убитых местных жителей. Помимо 13 убитых, в Андреевке до сих пор числятся пропавшими без вести больше 40 человек.
— Когда людям удавалось эвакуироваться, они видели на улицах мертвые тела, но потом они куда-то делись, — рассказывает Виталий. — На мостике [в Андреевке] лежали убитые: двое мужчин и одна женщина. Что это за люди, никто не знает. Куда они делись, тоже никто не знает. Русские сначала своих солдат убитых вывозили прямо на траке, который танки возит. Они просто набрасывали [тела на трак] после обстрела и куда-то увозили. И наших тоже. Много людей были убиты, они долго прямо лежали около дороги. Их не разрешали никому трогать. А потом они просто в один день исчезли, и все.
“Впрягали добровольно-принудительно”. Чем занимались в оккупации российские контрактники
В июне Офис генпрокурора Украины объявил, что подозревает военнослужащего 64-й мотострелковой бригады Даниила Фролкина в нарушении законов и обычаев войны. В частности, в ведомстве заявили, что российский военнослужащий может быть виновен в убийстве мирного жителя в Андреевке, краже автомобиля у другого жителя села и хищении у ветерана Второй мировой войны советских и украинских медалей.
В июле издание “Слiдство.Iнфо” опубликовало расследование, где утверждалось, что российского военного по селфи из телефона Леонида Удода опознал местный житель по имени Василий. Василий, писало “Слiдство”, якобы стал свидетелем убийства Игоря Ермакова с улицы Меля, и убежден, что в Игоря стрелял именно Фролкин.
Сам Фролкин отрицает причастность к убийству Игоря Ермакова. Об этом он говорит мне лично в телефонном разговоре. “Важные истории” нашли контакты всех участников “фотосессии” в Андреевке, поговорить со мной согласились двое: Даниил Фролкин и Дмитрий Данилов.
Сначала мы созваниваемся с Даниловым. Перед этим я высылаю ему одну фотографию из дома Анатолия Даниленко.
— А откуда у вас эти фотографии? — с интересом спрашивает военный. — Их даже у меня нет.
Он также удивляется, что смогли опознать лично его, ведь он не фотографировался в форме армии России, потому что у него “своя форма была”. Он действительно соблюдал конспирацию на всех фотографиях: надевал очки и головной убор. Вычислить военного получилось по шраму между бровей, который видно даже под очками.
Пенсионера Ивана, который узнал в Данилове военного, забравшего у него “видик”, Дмитрий, по его словам, не помнит и говорит, что не брал видеомагнитофон. Зато он с улыбкой вспоминает, как носился на скорости 90 километров в час на чужом красном мопеде — том самом, по которому его запомнила Татьяна Ткаченко.
Данилов вспоминает, что изначально, в январе 2022-го, его с сослуживцами отправили в Беларусь “на учения”. Уже во время учений многие, по его словам, “стали догадываться” о том, что их могут отправить в Украину. В феврале военным объявили о “спецоперации”.
“Сказали, что сейчас на три дня поедем для запугивания, — рассказывает Дмитрий. — Спецоперация началась, Луганск с Донецком сейчас признают народными республиками, их включат в состав РФ, и вы уедете оттуда. И до сих пор выходим”.
Он также говорит, что провизию и форму ему и его сослуживцам выдали с расчетом на трехдневный марш-бросок: “Стирать возможности не было. В основном приходилось переодеваться, искать что-то более-менее по размеру, подходящее к военному”. Военнослужащие искали “что-то подходящее”, как правило, среди личных вещей местных жителей.
Основная цель “спецоперации” в понимании Данилова — “освобождение Украины от нацистов”. “В нашем понимании, нацисты — это те, кто хотел создать мир, так скажем, со стороной, которая напрямую постоянно пытается угрожать России”, — говорит он. При этом в Андреевке, по словам Дмитрия, он общался, как правило, со “вполне адекватными местными”.
Во время оккупации Андреевки Дмитрий и его сослуживцы занимались “постоянным поиском людей, которые выдавали [российские] координаты”. Когда я спрашиваю, известно ли ему, что делали с этими людьми дальше, Данилов отвечает: “Их, насколько мне известно, брали в плен, после чего передавали в верховные органы — да и все. Производился обычный допрос, после чего их возвращали обратно путем обмена военнопленных”. Данилов утверждает, что не причастен к убийствам мирных жителей в Андреевке и не знает ничего о расстрелянных там гражданских.
Большинство сослуживцев Данилова, по его словам, было недовольно “командировкой”.
— Просто никакой конкретики не было. Постоянно “завтраками” кормили, — говорит военнослужащий. — Нам сказали точку, после которой мы должны были выходить оттуда [из Киевской области]. Мы до этой точки дошли. А когда настал момент выходить, они называют уже другую точку, потом другую — и так далее. Это больше всего выбивало.
Дмитрий говорит, что подписал контракт на службу, потому что это может помочь ему исполнить мечту и попасть в спецназ “Гром”. Он уже вернулся домой из Украины и сразу написал заявление об увольнении. Возвращаться на войну он не хочет, потому что “там делать нечего”.
— С одной стороны, правильно, что ввязались, с другой, нет, — рассуждает Данилов о вторжении России в Украину. — Я не в восторге, но не сказать, что негативно отношусь. Там мало кто в восторге. 99 % новостей — ложь: по телевизору, по газетам, по всему. Мало кто говорит правду. Знают только те, кто оттуда выбрались, но рассказать мало кто может, потому что большинство дает подписку. А второе большинство хочет это все забыть, как страшный сон.
Напоследок Дмитрий просит меня прислать фотографии из украденного телефона, которые он и его товарищи делали “на память”.
Даниил Фролкин, с которым мы созваниваемся сразу после Данилова, говорит, что выехал на “учения” в Беларусь еще 11 января. Судя по его словам, военнослужащие там не проходили никакой специальной подготовки перед “спецоперацией”. Вот как он описывает свое пребывание в приграничном районе накануне войны: “Мы приехали, просто жили сначала в базовом районе все, потом нас раскидали по районам сосредоточения. У моего взвода была обязанность накормить батальон. Кушать приготовили, замылись, спать легли. Обед приготовили, замылись, спать легли”.
Фролкин, по его словам, узнал, что отправляется на войну, 23 февраля, на построении после праздничного обеда. “Сначала в четыре часа утра хотели выдвинуться, потом перенесли на три. Ко мне подошли в час ночи, сказали: ставь машину”.
После вторжения в Украину, утверждает Фролкин, многие его сослуживцы пытались уволиться, но никому это долго не удавалось.
— Пацаны отказниками пошли к комбригу [Азатбеку Омурбекову], а он начал на них орать, унижать: “Я сделаю расстрел вам за то, что они не хотят идти в бой”. По факту, спецоперация — это добровольная тема. А нас, получается, впрягали добровольно-принудительно, — рассказывает военный. — Мне сказали, типа нельзя так отказаться, типа уголовка будет, типа едь дальше, катайся. Сейчас нас вывели обратно [на территорию России], а завтра снова уезжаем на третье направление уже (разговор с Фролкиным был записан 20 июля. — Прим. ред.). Командировка должна длиться не более трех месяцев. После трех месяцев у нас снова должны собирать подписи, кто добровольно поедет. То есть по закону они не имеют права нас здесь держать, но им без разницы на этот закон.
Фролкин рассказывает, что его сослуживец Руслан Глотов, который вместе с ним фотографировался в Андреевке на чужой телефон, после возвращения из Киевской области просил у командования разрешения уволиться. Командиры сказали ему и двум другим служащим 64-й бригады: “Все, мы повезли вас на точку эвакуации, завтра полетите в Россию”, — посадили на бронированный “Урал” и снова отправили на территорию Украины. Глотову впоследствии удалось уволиться — в частности, потому что он повредил руку во время минометного обстрела.
По словам Даниила, во время пребывания в Андреевке он должен был эвакуировать подбитую технику: “Мне приехали сказали: „Там-то пробитый “Урал”, едешь и эвакуируешь“. Я цепляю этот „Урал“ и тащу за 80 километров на эвакуаторе, и там его тралы забирают, либо более подготовленная для этого техника”. Фролкин говорит, что иногда ему приходилось эвакуировать не только технику, но и раненых или убитых сослуживцев. Например, однажды после прилета снаряда он вез на автомобиле тело бойца, от которого осталось только туловище и полголовы.
Даниил вспоминает еще одного погибшего сослуживца — ефрейтора Александра Чирясова из села под Саранском: это он катался по селу на угнанном джипе. По словам Фролкина, именно Чирясова нашли застреленным в доме Татьяны Ткаченко в Андреевке, где он выпивал с другим российским военным. Кто и за что убил ефрейтора Чирясова, неизвестно. Фролкин говорит, что тело его сослуживца отправили домой, однако “Важным историям” не удалось найти в официальных источниках никаких упоминаний о гибели Александра Чирясова.
На вопрос про грабежи и мародерство Фролкин отвечает, что он и его товарищи брали в местных домах только “всякую фигню”: бутылку вина или пива, мангал, продукты. Также он утверждает, что не забирал медали из дома Анатолия Даниленко: “Мы пришли, сфоткались и медали уложили назад”.
При этом военный не отрицает, что российские военные занимались мародерством в Андреевке. По его словам, особенно в этом отличился заместитель командира по тылу полковник Вячеслав Клобуков: “Он пиздил холодильники в магазинах. Потом находили магазины с кроссовками, с одеждой всякой — это тоже все вывозилось. Фуры вывозились. Когда мы приехали в Беларусь, я видел эти две фуры”.
Фролкин, как и Дмитрий Данилов, говорит, что никого из жителей Андреевки он не убивал.
“Признаюсь во всех преступлениях”. Что на самом деле случилось в Андреевке
Через пару часов после первого разговора Даниил Фролкин предлагает мне созвониться в мессенджере, включив видео. На тот момент он еще находится в части временной дислокации в Белгородской области. На подбородке у военного свежий шрам от осколка, он курит и просит включить запись:
— Я, военнослужащий войсковой части 51460, гвардии ефрейтор, Фролкин Даниил Андреевич, признаюсь во всех преступлениях, которые я совершил в Андреевке, в расстреле гражданского населения, обворовывании гражданского населения, изъятии у них телефонов и в том, что наше командование в хуй не ставит наших бойцов, всю пехоту, которая бьется на передовой, на линии фронта. И после этого я хочу заявить: примите меры к наказанию командиров — Омурбекова Азатбека Асанбековича, гвардии полковника, гвардии подполковника Дмитренко, зампотылу (заместителя командира по тылу и снабжению. — Прим. ред.) нашей бригады полковника Клобукова, и начальника разведки подполковника Романенко. Он руководил разведкой, которая хуево проводила разведку и вела наших людей на смерть. Также заместитель командира бригады подполковник Прокурат дал приказ расстреливать.
На вопрос, за что нужно наказать командование бригады, Фролкин отвечает, что они “не считают рядовых солдат за людей”. По его словам, полковник Азатбек Омурбеков передавал командованию ложную информацию о несуществующих успехах бригады. Всю оккупацию Андреевки, по словам военнослужащего, командир “просидел в подвале школы”, где располагался штаб.
— Этому командованию пытались объяснить, что мы больше в наступление не пойдем, — вспоминает Фролкин. — Омурбеков [после этого] начал пацанов бить, типа они слабаки, нецензурной бранью их покрывал просто. Одному прикладом по лицу ударил, второму пистолет ко лбу приставил, сказал: “Я сейчас тебя вообще застрелю и мне вообще ничего за это не будет”.
Я уточняю у Даниила, что он имеет в виду, когда признается “в расстреле гражданского населения”. Он рассказывает, что в марте (точную дату он не может вспомнить) командиры попросили его и еще нескольких рядовых сопроводить их на обыске в домах троих жителей Андреевки.
— Мы завели их в три дома, они показали дома. В домах были не их фотографии. То есть, это не их дома были по факту. Третий вообще в развалине в какой-то жил. При них была пачка денег: гривны, баксы, всякая хуйня. Подполковник, который был с нами, Александр Прокурат, забрал эти деньги себе, а остальное — документы, телефоны — отдал нам и сказал: “Их в расход”. Все, я пошел и [одного из них] в расход пустил.
Я спрашиваю Даниила, почему он все же решил рассказать мне правду. Солдат отвечает, что делает это ради “пацанов”, которых после многих месяцев командировки вот-вот снова отправят воевать на передовую — в Херсон.
— Наших пацанов пощадят, их выведут из-за меня чисто, — надеется военный. — Лучше погубить одну жизнь, чем погубить жизни 200—300 человек. Я всех этих пацанов знаю. Пятьдесят человек, которые остались из нашего батальона, они люди хорошие, я не хочу их жизни губить, они со мной с самой “срочки” (срочной службы. — Прим. ред.). Сейчас снова их направляют на Херсон, они уже не имеют никакого права так делать, потому что все люди физически не вывозят этого. Я вижу, что нашу бригаду уничтожают.
Слова Фролкина подтверждает перехваченный разговор предположительно офицеров 64-й бригады, опубликованный главным управлением разведки Украины. Из него следует, что командование не знает, кем укомплектовывать бригаду и кто во второй раз захочет “в такую жопу”.
Фролкин признается, что так и не понял, за что и с кем он воевал:
— Нам рассказывают про наше направление, что вот мы спасаем, мы такие красавчики, а с кем воюем — непонятно. А про другие направления нам вообще ничего не говорят, про потери мирного населения нам также ничего не говорят. “Вэсэушников” убиваем — артиллерия молодец. А сколько гражданских погибает, они [командиры] даже сами, наверное, не знают.
В конце июля Даниил Фролкин уехал из Белгородской области в Хабаровский край и оттуда подал заявление на увольнение со службы. Два года назад он подписал контракт, потому что хотел вернуться в родной город и служить там в полиции. Чем военный будет заниматься теперь, неизвестно.
— Я понимаю, что меня могут посадить за всю эту информацию, — говорит он. — Даже не за то, что я всю вот эту хуйню на Украине творил. А за ту информацию [про командование]. Я хочу просто признаться во всем и объяснить то, что происходит в нашей стране. Я думаю, что лучше бы этой войны вообще не было.
P. S.
После разговора с Даниилом Фролкиным я звоню вдове Руслана Яремчука Оксане. Потеря мужа — не первая трагедия в ее семье за последние несколько лет. В 2017 году пропала их с Русланом 16-летняя дочь Серафима. Через несколько недель выяснилось, что девушку убил ее 23-летний молодой человек. В 2019 году у Оксаны и Руслана родился сын.
Оксана Яремчук присутствовала на опознании Руслана и подтверждает, что ее муж умер от сквозного ранения головы: “То есть его просто застрелили”. Я спрашиваю ее, что бы она сказала убийце мужа, будь у нее такая возможность:
— Зачем? — отвечает Оксана. — Человек не убьет. Это не люди, вот и все. Нам даже животных жалко, поэтому говорить не с кем и не о чем.
Екатерина ФОМИНА
Что скажете, Аноним?
[12:15 25 ноября]
[10:10 25 ноября]
[07:00 25 ноября]
16:00 25 ноября
14:30 25 ноября
14:00 25 ноября
13:30 25 ноября
12:30 25 ноября
12:00 25 ноября
11:00 25 ноября
[16:20 05 ноября]
[18:40 27 октября]
[18:45 27 сентября]
(c) Укррудпром — новости металлургии: цветная металлургия, черная металлургия, металлургия Украины
При цитировании и использовании материалов ссылка на www.ukrrudprom.ua обязательна. Перепечатка, копирование или воспроизведение информации, содержащей ссылку на агентства "Iнтерфакс-Україна", "Українськi Новини" в каком-либо виде строго запрещены
Сделано в miavia estudia.
