Как украинские женщины ищут пропавших на войне мужчин

За три с лишним года полномасштабной войны в Украине сформировалось самое массовое женское движение в истории. Тысячи матерей, жен, дочерей, бабушек, теток и невест разыскивают военнослужащих, которые оказались в российском плену или пропали без вести на поле боя. Объединенные в официальные общественные организации или неформальные группы, они обмениваются фотографиями, сотрудничают, а порой и ссорятся с госучреждениями и путешествуют по всей стране, надеясь услышать хоть крошечную весточку о своих родных. Подробнее — в материале DW.

Уикенд надежды

Обмены пленными обычно окутаны туманом секретности — украинский Координационный штаб до последнего не сообщает журналистам точное время и место, где происходит передача военнослужащих, запрещает разглашать расположение госпиталя, куда украинцев везут на первый медицинский осмотр. Несмотря на это, во дворе одной из черниговских больниц с самого утра толпится несколько сотен гражданских в ожидании автобусов с границы.

Пенсионерка Надежда из Хмельницкой области не пропускает ни одного обмена вот уже год — каждый раз с самого утра с несколькими землячками она преодолевает полтысячи километров на автобусе. Ее 41-летний сын Александр Королюк из 67-й механизированной бригады пропал без вести под Орехово-Василевкой на Бахмутском направлении еще в феврале 2023 года. “Я ищу и надеюсь, вот и сегодня жду”, — простодушно рассказывает женщина во время одного из последних обменов, пододвигая ближе к камере табличку с несколькими снимками.

Фотографии сыновей, мужей, отцов и женихов — разного качества и размера: от полиграфических транспарантов до карманных карточек, распечатанных на домашнем принтере — в руках абсолютно у всех. Их настойчиво просят показать в эфире или напечатать в газетах — считается, что с каждым упоминанием шансы найти близкого человека возрастают.

Мужчины в этой делегации — в заметном меньшинстве. Черниговчанин Виктор Корогод приходит на обмены вот уже полгода, с тех пор как его сын Александр пропал на Покровском направлении. “Никаких новостей больше не было, но мы верим, что он жив. Россияне же до недавнего времени никакой информации не давали. А ребята, которые выходят, говорят: многие пленные в списках до сих пор под номерами. Может, и наш среди них”, — говорит мужчина, который, несмотря на почтенный возраст, сам продолжает службу в черниговском добровольческом формировании территориальной общины.

В поисках морпехов

В тени больничных яблонь прячутся от палящего солнца уже целые объединения семей. Они группируются по боевым бригадам, землячествам или даже по номерам российских колоний, где удерживают их родных.

Штандарты 36-й отдельной бригады морской пехоты бросаются в глаза издалека — объединение семей ее бойцов — одно из самых заметных на всю страну. Более 1300 из них попали в плен еще в Мариуполе и ждут обмена уже четвертый год. За все это время Ольга Ганжала из Умани смогла передать 34-летнему сыну Евгению только одно письмо, от него же не получила ни одного сообщения.

“Большой обмен” 23-25 мая — уже четвертый для нее. “Я приезжаю, чтобы поддержать наших морпехов. А еще, может, встречу кого-то, кто видел сына в лагере — расскажут, как он и где”, — делится она надеждами.

“Такого ощущения, как в этот раз, у меня еще не было. Когда я дома снимала со стены флаг, сказала: Назар, я иду за тобой”, — подхватывает ее соседка Валентина Очеретная из Жмеринки, чей младший сын, 36-летний Назар Очеретный, официально считается пропавшим без вести еще с начала апреля 2022 года. Впрочем, новой информации о нем она не получает ни в мае, ни в июне.

Однако женщина не теряет надежду — военнослужащие из мариупольского гарнизона, обмененные ранее, видели его в лагерях Еленовки, Кинешмы, Шахт. “Я предоставляла эту информацию в Координационный штаб, они даже связывались с тем парнем, который его видел, и он все подтвердил. Но Назар все равно считается пропавшим, как это так — сама не понимаю”, — сетует Валентина.

Обе женщины приезжают на обмены из Киева — там родственники бойцов 36-й ОБрМП вот уже год стоят непрерывным пикетом у ближайшего к Верховной раде перекрестка, пытаясь таким образом хоть как-то ускорить обмен морпехов. Распространенное среди многих мнение — 36-ю бригаду якобы не меняют намеренно, потому что часть ее бойцов сдалась в плен добровольно. Прошлым осенью секретарю Координационного штаба Дмитрию Усову даже пришлось опровергать это на специальном заседании парламентской следственной комиссии — мол, военнослужащих мариупольского гарнизона отказывается обменивать РФ из-за того, что большинству из них оккупационные “власти” инкриминируют военные преступления против мирных жителей.

“Народная разведка”

Уже после того, как непосредственный обмен состоялся где-то на границе, родственникам освобожденных военнослужащих начинают поступать автоматические сообщения от Координационного штаба. В разных уголках толпы они эхом раздаются радостными криками — впрочем, довольно редко. Большинство же берется искать знакомые фамилии в списках обменянных, которые странным образом всплывают в тематических Telegram-каналах и Facebook-группах.

Несколько десятков женщин, которые 23 мая вместе приехали автобусом из Сумской области, подпирают полицейский забор и рамку металлоискателя — за ними отдельная часть двора, куда и прибудут автобусы с освобожденными. На транспаранте самой молодой — Светланы — многочисленные татуировки ее жениха, Олега Галушки, нацгвардейца из бригады “Кара-Даг”, пропавшего в июне прошлого года на Запорожском направлении. “Возможно, видели вот эту тату в Луганской области в колонии, но это не точно, поэтому ждем”, — рассказывает она.

Самая старшая и хрупкая, Майя, переживает, что не сможет протиснуться через толпу. Вот уже более года она ищет младшего сына, Алишера Мубинова, бойца 110-й механизированной бригады, пропавшего на Покровском направлении на четвертый день после “учебки”. На этот раз она распечатала его маленькие фотографии с целью раздавать освобожденным из плена в надежде, что сына узнают: “Он у меня примечательный — с родимым пятном”.

Все, что происходит дальше, формально якобы является торжественной встречей — представители Координационного штаба терпеливо объясняют, как именно приветствовать военнослужащих, за что благодарить, о чем не спрашивать — словом, как минимизировать стресс у вчерашних пленников. Получается не всегда удачно — несколько метров от автобуса до приемного покоя на бойцов льется бесконечный поток фамилий и боевых направлений, номеров бригад и колоний, в руки лезут сотни фотографий. Лишь единицы находят в себе силы остановиться и искать знакомых, отвечать на вопросы чьих-то матерей и жен, общаться с журналистами.

“Очень тяжело, так много лиц”, — виновато улыбается Юрий из оркестра той самой 36-й бригады морпехов и со стопкой фотографий исчезает в больничной приемной.

В розыске — десятки тысяч

Несмотря на хаотичность действа, такую процедуру опознания считают эффективной как родственники военнослужащих, так и Координационный штаб по вопросам обращения с военнопленными. Спикер штаба Петр Яценко называет ее “народной разведкой”. “С прошлого августа на это место происходит определенное паломничество, люди хотят мгновенной вовлеченности. Может, в этом не было бы особого смысла, но считается, что присутствие родственников якобы помогает в том, чтобы пленные пришли в себя и поняли, что их любят и уважают”, — объясняет он.

Координационный штаб и сам опрашивает бывших пленных: уже на реабилитационных базах в расслабленной и дружеской атмосфере их просят вспомнить максимальное количество соседей по камере или этапу. Однако и без “народной разведки” не обойтись — никто лучше матери или жены не опознает военнослужащего на нечетких российских видео, которые мгновенно разлетаются по профильным Telegram-каналам. В одном из крупнейших — “Списки найденных и пленных” — почти 122 тысячи подписчиков, ежедневно там публикуют до десятка новых имен и лиц.

Сколько же всего украинских военнослужащих попали в плен и пропали без вести? Официальные структуры стараются не разглашать эту информацию из-за постоянного процесса розыска и уточнений списков. “Мы просим родных всегда сообщать нам о любых изменениях: если человека опознали на фотографиях, или если военнослужащего разыскал в плену Международный Комитет Красного Креста. Чем быстрее мы об этом узнаем, тем быстрее начнем работать над обменом”, — убеждает Петр Яценко.

Есть и альтернативные подсчеты. Анонимный проект UALosses, ссылаясь на публикации в открытых источниках, по состоянию на конец мая перечислял поименно более шести тысяч пленных. Пропавших без вести было почти 65 тысяч.

Родственники большинства из них, к сожалению, никогда не дождутся своих близких. Со временем количество неидентифицированных пленных в России снижается, объясняют в Координационном штабе: если в 2022-23 годах среди освобожденных во время обменов обнаруживали до трети тех, кого считали пропавшими без вести, то в последних обменах таких “сюрпризов” не было совсем. Впрочем, отказываться от надежды никто не хочет. “Именно для этого еще и нужно присутствие близких на обменах — это дает людям поддержку. Они видят: этот механизм работает — приезжает автобус и объединяется семья, даже если их близких на этот раз не освободили”, — объясняет Яценко.

Лучики света

“После обменов становится тяжело, знаете как: вот была надежда и как будто исчезла”, — делится впечатлениями от трехдневного майского обмена черниговчанка Татьяна Литвяк. Среди толпы незнакомых лиц она ищет кого-то, кто знал бы ее отца и двоюродного брата. 50-летний Валентин Сова из 61-й механизированной бригады пропал накануне Нового года в Суджанском районе Курской области. 21-летний Николай Дмитрук из 38-й бригады морпехов — в июне 2024 года в плавнях Херсонщины. Дядя Сергей Губский исчез 1 сентября под Покровском, только в апреле близким вернули его тело...

Несмотря на усталость и разочарование, через две недели Татьяна снова в толпе женщин, встречающих пленных — в футболке с портретом отца и сине-черным транспарантом размером с нее саму. “Я хочу, чтобы мою историю услышали. Потому что я знаю — я не одна, таких семей много. Мы все хотим, чтобы наших родных реально искали, чтобы пропавшие без вести не терялись среди статистики. А тех, кто возвращается из плена, встречали с уважением — аплодировали, обнимали, плакали вместе с ними”, — объясняет она, откуда набирается сил.

У активисток объединений семей военнослужащих и между обменами немало дел — встречи с Координационным штабом, пикеты и акции памяти, открытие мемориальных досок, а порой и поездки на зарубежные конференции. “Хочется делать добрые дела, хочется не только быть голосом, но и быть тем лучиком света для семей, который напоминает им, что о них не забыли”, — рассказывает Екатерина Музлова, дочь еще одного пленного морпеха из Мариуполя, Олега Музлова. Возглавляемый ей благотворительный фонд “Сердце в действии” берется за все — от международной поддержки в вопросе освобождения пленных до помощи семьям с оформлением государственных выплат.

Петр Яценко насчитывает более 150 официальных общественных организаций и неформальных объединений родственников пленных. Постоянное общение с ними для Координационного штаба — “одна из важных неофициальных миссий”: ежедневно представители штаба проводят по несколько групповых встреч. “Мы всегда рады, когда семьи объединяются и создают свои организации — так им легче получать ответы на общие вопросы”, — уверяет спикер.

Впрочем, сотрудничество не всегда конструктивно. Яценко критикует некоторые семьи и их объединения: мол, они часто ведутся на российские провокации или просто мошенников, сливают конфиденциальные данные или устраивают митинги, “потому что Зеленский не хочет обменов”. В ответ Координационный штаб критикуют за недостаточную работу по тем или иным направлениям: в предыдущем обмене совсем не было “азовцев”, до того — мало морпехов, крайне редко возвращаются пленные из Курской области или Запорожья. “Каждый успешный обмен — это всегда поток недовольства от тех, чьих близких пока не удалось найти и освободить. И так будет даже после последнего”, — заключает спикер Координационного штаба.