“Иной Челси. История из Донецка”. Фильм немецкого режиссера стал сенсацией в Киеве

На счету у фильма — уже несколько успешных презентаций на престижных фестивалях в странах Европейского Союза, и теперь он будет продвигаться на восток. “Иной Челси” снимался в Донецке на шахте “Путиловская”, на стадионах, где играл “Шахтер”, дома у героев — шахтеров, секретаря Донецкого горсовета Николая Левченко, его родителей, в Донецком горсовете в кабинете Левченко.

Переполненный зал столичного Дома кино то и дело взрывался смехом и аплодисментами, а потом долго аплодировал стоя. Когда на сцену вышли герои фильма, и среди них не оказалось Николая Левченко, народ стал скандировать: “Ко-лю! Ко-лю!” “Коля” приехать не смог, сообщил Якоб Пройс. Секретаря Донецкого горсовета режиссер ожидает увидеть на презентации “Иного Челси” в Донецке. Несмотря на провалившуюся робкую попытку Николая Левченко купить права на показ фильма, они продолжают общаться.

- Якоб, Вы любите футбол?

— Можно так сказать. Я даже играю — два раза в неделю, с друзьями в Берлине. Наверное, я даже болельщик — я болею за бременский “Вердер”. Но на стадион я обычно не хожу — никогда не ходил на стадион так часто, как во время съемок фильма. Сейчас мне, конечно, интересно, как играет “Шахтер”, но в Берлине очень сложно найти бар, где можно посмотреть матч “Шахтера”.

- Я веду к фильму: из названия можно подумать, что он о футболе.

— Это, скорее, фильм, в первую очередь, не о футболе. Я даже долго думал, что, наверное, стоит немного изменить его название, потому что слишком сильны ассоциации с футболом, но все-таки “Шахтер” — это соединительный элемент между моими протагонистами, хотя есть и параллели, и разница между “Шахтером” и “Челси”.

С одной стороны, “Челси” в Лондоне, как и “Шахтер” в Донецке, исторически считался футбольным клубом рабочих; и сегодня, как олигарх Абрамович на “Челси”, олигарх Ахметов тратит на “Шахтер” огромные деньги. Но, с другой стороны, Ахметов все-таки родился и живет в Донецке, где возник “Шахтер”, чего нельзя сказать об Абрамовиче и Лондоне.

Однако же, повторюсь, футбол в фильме — только инструмент, который соединяет всех моих протагонистов, и который на самом деле гораздо больше, чем просто игра.

- Как возникла идея фильма? Сначала был все-таки футбол, или сначала были выборы?

— Сначала не было футбола. На самом деле я даже не знал о донецком “Шахтере” — я был в Донецкой области наблюдателем на выборах. Я познакомился там с людьми, увидел политическое разделение, сильные пророссийские настроения, донбасский патриотизм, который меня очень поразил, местный юмор, который я люблю еще с России, город — достаточно развитый, оживленный: чувствовалось, что там есть много денег, несмотря на то, что там живут очень бедные люди.

Меня на самом деле поразило, что миллионный город на востоке Украины, о котором я никогда не слышал, выглядит намного лучше, чем многие города, виденные мною в России. Я захотел что-то сделать в этом регионе, показать, что здесь много людей, не поддерживающих “оранжевую революцию”, и что, наверное, у них есть свои причины для этого.

Я приехал снова — там всюду был этот футбольный клуб. Первое, что бросилось в глаза — гостиница “Донбасс Палас” в центре города: зачем она нужна, кто будет сюда ездить? Мне сказали: “А ты не знаешь? Это Ахметов построил для того, чтобы, когда в Донецке играет какая-то известная европейская команда, там останавливались гости, а в другое время местные олигархи могли выпить там кофе. И все. Деньги на этом не зарабатывают”.

Потом началось строительство “Донбасс-Арены”, стало еще больше символики “Шахтера”. Я предложил съемочной группе: “Давайте пойдем на стадион, это может быть интересно”. На стадионе мы познакомились с шахтерами, снимали их. У нас сложились очень теплые отношения. Впоследствии я познакомился с Колей Левченко, а когда я услышал, что он тоже ходит на стадион, оказалось, что стадион — это отличное зеркало общества.

- То есть, события развивались довольно спонтанно.

— Совершенно спонтанно, и было много случайностей. Надо сказать, что мне очень повезло, что “Шахтер” выиграл кубок УЕФА — кто бы мог об этом знать? И Коля, как и те шахтеры, ходил на все футбольные матчи. Конечно, любому документалисту хочется каким-то образом соединить протагонистов.

А тут еще — такая символика и такой контраст: говорят, что когда “Шахтер” выигрывает, повышается добыча угля, но видно, что в этой шахте, “Путиловской”, уже не повысится никакая добыча, а клуб все успешнее и успешнее идет по своему пути.

Из фильма. Якоб: Расскажите, может, на самом деле сейчас развивается шахта?

Рабочий 1: Найди нам там спонсора, с евриками придет сюда такой нормальный, умный мужик, и всё. А не вот эти вот добоёбы, что приходят, ёлки-палки.

Рабочий 2: Надо деньги влаживать, а никто не хочет их влаживать.

Рабочий 1: Если люди на лопату, на обушок хуярят, уголь добывают, разве это развитие шахты?..

Якоб: Скажи, а новую аппаратуру никто не покупает?

Рабочий 3: Аппаратуру покупают — лопаты…

- В каком году Вы были на выборах в Донецкой области?

— В 2004 году я был на первом туре президентских выборов, в 2007 году приезжал на парламентские.

- Какое у Вас сложилось впечатление от тех событий?

— В 2004 году уже на первом туре обстановка была довольно напряженной, некоторых смущало мое присутствие. Очень интересно было общаться с наблюдателями от Коммунистической партии. Я наблюдал много выборов, поэтому знаю тонкости избирательных процессов, и мне интересно было видеть, что коммунисты всегда очень убежденные, и политическое сознание у них очень развито, в то время как другие обычно даже толком не знали, от кого они наблюдали.

Я не видел каких-то существенных фальсификаций, в общем, я не знаю, что там можно было фальсифицировать, если и так все голосуют за Януковича. В 2007 году было интересно, мы даже снимали и хотели поставить в фильм, как Коля Левченко организовал машину с громкоговорителем: “Мы или они”. Это была именно та машина, которую использовал “Шахтер”, призывая болельщиков на матч, в ней даже был тот же водитель. Коля так гордился, что он это сделал.

Этот эпизод мог бы ярко продемонстрировать людям, которые живут не в Украине, что здесь на самом деле есть поляризация, вплоть до противостояния: “мы или они”. Причем не говорится, о какой партии идет речь, но всем и так понятно. Из этого же видно, как хитро тут могут обойти закон, запрещающий агитировать в день выборов.

Это очень типично для Украины: и то, что есть законы, но их считают возможным обходить, и эта радость Коли, что он нашел такой хитрый путь. Это, к сожалению, очень хорошо показывает меру ответственности политической элиты за ее поведение. И это очень опасная на самом деле вещь.

- Я обратила внимание на Ваш застольный спор с Николаем Левченко, в фильме, насчет двух правд, когда он говорит о воде, что ею можно спастись от жажды, а можно в ней утонуть. Ваше мнение о событиях 2004 года — то были две правды?

— Я думаю, что правда одна, как и в этом фильме, но я, конечно, понимаю, что он хотел сказать: нужно учитывать не только свою, но и чужую точку зрения, и тогда найдется правда.

Я думаю, что эйфория на Западе по поводу “оранжевой революции” была не совсем уместна. Не только Россия, но и Запад достаточно доступно демонстрировал, кого он хотел бы видеть победителем выборов, выстраивая для этого романтическую версию о борьбе за справедливость. По-моему, на Западе позже поняли, что, к сожалению, это было не так, была не борьба добра со злом, а просто смена элит, и смена олигархов при них. Это к вопросу о влиянии на ход выборов, хотя у России было все же больше возможностей влиять, потому что связи с Украиной у нее крепче.

Я даже не уверен, что фальсификации во втором туре были настолько серьезными, чтобы изменить результат. Скорее всего, при таком соотношении сил, приблизительно пятьдесят на пятьдесят, фальсификации были с обеих сторон, и никто не знает, повлияли ли они решительно на исход выборов.

Но я все-таки думаю, что “оранжевая революция” была положительным явлением для Украины. Выборы — это не только собственно день выборов; это регистрация кандидатов, освещение кампании в медиа, административный ресурс. Всем было понятно, что, как в случае с Ельциным и Путиным в России, в Украине хотели передать власть от Кучмы Януковичу. Важно, что люди сказали: “Нет, такого нам не надо”, что люди на самом деле хотели перемен.

Большим успехом Украины было то, что она стала первой страной в постсоветском пространстве, помимо стран Балтии и Молдовы, где прошла смена власти путем выборов. И очень важно, по-моему, что два года спустя выборы выиграла Партия регионов. То есть, люди избрали политиков, и когда те их разочаровали, они проиграли следующие выборы — такой и должна быть демократия.

Сейчас люди снова не уверены в том, что стоит ожидать мирной смены власти. Это, конечно, тревожный тренд, поскольку в России уже никто не верит в возможность настоящих выборов. Может быть, украинской власти удастся создать такую же систему, как в России, когда выборы будут чисто косметическими. Это было бы очень печально, но пока говорить об этом рано. Украина достаточно сильная, чтобы этого избежать.

- Вы обратили внимание, как отреагировал зал на слова Левченко о том, то если люди из тогдашней власти будут оказывать давление на оппозиционную в т о время Партию регионов, они рано или поздно будут за это наказаны?

Из фильма. Коля (Левченко): Когда ты находишься в оппозиции к украинской власти, больше следует опасаться у нас правоохранительных органов, потому что у вас в Европе правоохранительные органы защищают и власть, и оппозицию. А у нас правоохранительные органы защищают только ту политическую силу, которая находится у власти. Кто проиграет на президентских выборах, сядет в тюрьму.

Якоб: Ты, кажется, не боишься?

Коля: Потому что я знаю, что если кто-то попытается что-то против нас предпринять, все равно, рано или поздно, сколько бы лет ни прошло, он будет наказан…

— Конечно, он как будто предугадывал, что будет дальше. Он, кстати, это сказал во время разговора о Луценко и Колесникове. И, конечно, он потом понял, что слово “наказать” можно понять по-разному, и уточнил, что речь идет о правовом наказании.

- Вы для себя нашли объяснение, почему люди в Донецке, видя, как живут и как ведут себя местные чиновники и политики, сами называя их “бандитами”, тем не менее, голосуют за них на выборах? И, ко всему прочему, выбирая капиталистов, эти же люди ностальгируют по СССР.

— Это очень странная смесь, и, по-моему, эта смесь тоже объясняет, почему такие люди, как Коля, могут иметь успех. У него в кабинете — и Сталин, и Маркс, и иконы, и флаг России, дома — Макиавелли, и везде Есенин — я все время думал: “Боже, что за экзотика?”

Мне кажется, просто на этом пространстве после распада Советского Союза его идеологию не заменили чем-то новым, во что люди могут верить. Демократия, к сожалению, здесь всегда ассоциируется с развалом, с экономическими трудностями.

Почему люди до сих пор голосуют за Партию регионов? Я думаю, очень большая ошибка “оранжевых” — попытка создать украинскую идентичность на основе антироссийскости. Если бы “оранжевые” не делали этого, они могли бы найти поддержку на Донбассе. Он не так монолитен, как кажется. Там многие считают, как Степанович (один из героев фильма, шахтер. — “ОстроВ”), что Янукович — бандит, но пока ему нет альтернативы, голосуют за него, потому что он все-таки умеет управлять, разбирается в экономике, и он “наш”: “Лучше наш бандит, чем другой бандит”.

Из фильма. Степанович: Я вообще вот к этим миллионерам отношусь как к ворам и бандитам, потому как я всю жизнь проработал на шахте, и почему-то… не заработал я миллионы. Ну, честный человек не может заработать миллиарды за каких-то несколько лет. Значит, за счет кого-то он вышел, кого-то, значит, убрали. Наша система, наша вот эта власть, она криминальная, вся власть криминальная. Но как из этого положения выходить, я, допустим, не знаю. Если бы у власти был Янукович, всё-таки, люди бы лучше жили. Потому как он, хоть он и криминал…

Пока есть это “наш” и “не наш”, “мы или они”, люди будут голосовать за Партию регионов. Если появится кто-то, кто не будет намеренно делить страну, за него будут голосовать на востоке, как и на западе. По-моему, люди в Донецке уже разочарованы нынешней властью и ждут чего-то нового.

- Я понимаю, что сравнение это очень условно, но в Германии тоже был своеобразный раскол, между бывшими территориями ФРГ и ГДР. Что у вас объединило страну? Если вести речь об объединяющей идеологии, то какой она была для Германии?

— Это правда, что есть разница между восточной и западной Германией, но сравнение с Украиной здесь действительно очень условно. В Украине исторически сложилось так, и Донбасс — это совершенно советский регион, куда съезжались люди со всего Союза. В Германии все-таки живет один народ, с общей историей и общим языком.

Берлинская стена существовала только сорок лет, и даже эти сорок лет сильно изменили ментальность жителей ГДР. Но люди из восточной Германии тоже верят в демократию. Бывшая Коммунистическая партия может набрать там, в лучшем случае, двадцать процентов, это достаточно много, но это все же не девяносто процентов, как у Партии регионов на Донбассе. И даже эта партия сегодня признает все принципы демократии.

Я думаю, объединение Германии удалось во многом благодаря тому, что западная Германия очень много инвестировала в восточную Германию, и люди по всей стране на самом деле хотели этого объединения. Я не вижу, что в Украине есть политическая воля к объединению, поскольку политическая элита получает дивиденды именно на разделении, и это освобождает ее от необходимости предлагать реальную политическую программу.

- Как долго Вы работали над фильмом?

— Очень долго. В 2007 году я приезжал в Донецк, чтобы искать предмет фильма, протагонистов. У меня был маленький грант от Фонда Роберта Боша. Я был в городе четыре раза, всегда недолго. Тогда мы нашли Сашу (один из героев фильма, шахтер. — “ОстроВ”), я познакомился с Колей (Левченко. — “ОстроВ”).

Потом нужно было искать деньги, это давалось сложно, и целый год мы ничего не делали. Убедить фонды или телеканалы в Европе в том, что это будет интересно, оказалось не так легко, они не сразу нас поняли. В итоге нам повезло: SundanceDocumentaryFilmProgram, очень престижная организация, дала немного денег, к ней присоединился немецкий телеканал ZDF, потом пришла еще помощь от Программы Медиа от Европейского Союза для кинематографии, и в конце 2008 года мы начали снимать.

Я хотел снимать все четыре сезона, мы работали еще год, потом долго делали монтаж. На все это нам понадобилось почти два года.

- Ваши герои были невероятно откровенны, с почти незнакомым человеком, с иностранцем, да еще и на камеру. Они допускали Вас на разные их мероприятия, Вы были у них дома. Как Вам это удалось?

— Я показал, что мне это по-настоящему интересно. Я приехал туда не на час, не как Коля, прибывший с журналистами поздравить женщину с 8 марта, чтобы потом красиво выглядеть в новостях. Нет, я тратил очень много своего времени, и люди это уважали. В шахту я попал только в пятый свой приезд в Донецк, когда мне уже начали доверять, когда возникла какая-то симпатия, когда они увидели, что я ценю их юмор, что я хорошо понимаю по-русски.

Из фильма. Степанович: Раньше с техникой безопасности намного лучше было. По стволу трапы лежали, по стволу свет горел. Дальше... Сигнализация была, троллея медная, а сейчас трапов нет, света нет, троллею вон поменяли на тросик, так что... Инспекция приходит, штрафует, за то, что, допустим, нету света на приемной площадке, а для того, чтобы был свет, ничего не дают. Поэтому приходится самому идти на базар и покупать лампочки, чтоб поставить, чтобы был свет, чтобы инспекция не оштрафовала. Так что скоро мы будем ленты покупать в шахту, двигатели покупать, ну и, возможно, сделают платный спуск в шахту.

- Вы говорите в фильме, что пытались несколько раз пробиться к Ахметову, но Вам это не удалось. Расскажите об этих попытках.

— На самом деле мы достаточно рано решили, что не будем делать фильм об Ахметове или с ним. Было понятно, что даже если получится взять у него интервью, он будет говорить о футболе, и, конечно, будут строгие ограничения, и получится совершенно не то, что мы задумали.

Когда я нашел Колю, стало ясно, что это гораздо более сильный персонаж, а Ахметов — это “крестный отец”: для драматургии фильма это очень подходило.

Я, конечно, хотел попасть к Коле на VIP-трибуну, но ему это было не очень удобно, он всегда боялся, что зададутся вопросом, почему я хожу туда именно с ним, ведь он не связан с клубом. Как он сказал в Стамбуле: “Можете снимать, но так, чтобы было не очень заметно, что вы снимаете меня”. Конечно, Коля очень влиятелен в этом городе, но его влияние прекращается у входа на стадион. Это территория Ахметова, и там надо быть осторожным.

Я несколько раз обращался в клуб, объяснял, что Коля играет роль в фильме, что мы с шахтерами находимся на трибунах, получается контраст, и было бы хорошо, если бы я смог один раз снять роскошь VIP-трибуны. Они были довольно доброжелательны, обещали помочь, но сказали, что это их правило — не допускать журналистов на VIP-трибуны. По-моему, такое правило есть не только у “Шахтера”. Но были моменты, когда я считал, что нас допустят, ведь я потратил на это так много времени, но в итоге нам все-таки отказали. Потом предлагали снимать не во время матча, но нам это было неинтересно.

- Я поняла, что у Вас сложилось мнение о местной иерархии. Вы заметили в зале, что Николаю Левченко было явно важнее, что подумает о нем Ринат Ахметов, а не что подумает народ.

— Он об этом честно сказал, на самом деле. Ахметов — такой важный персонаж в этом городе, что он понижает голос, когда говорит о нем. Люди вообще как-то шепотом произносят его фамилию. Это какая-то советская привычка, да? И Коля очень считается с ним, потому что понятно, что эти люди могут сломать его карьеру в любой день, и никакие выборы ничего уже не изменят.

Коля очень боялся говорить на темы, которые его не касались. Он у меня просил: убери это предложение о “Шахтере”, я не могу на самом деле этого сказать, правильный ответ был бы, что я не знаю, все вопросы — к клубу. Это очень бросалось в глаза при наличии других эпизодов фильма, которые, как я думал, вызовут у него беспокойство: когда, например, он в рабочее время вместе с дизайнером выбирает шторы для домов в своем коттеджном городке. Для немецкого политика это был бы последний день в его офисе. Коле это, конечно, тоже не очень понравилось, но это было для него не так страшно.

Из фильма. Коля (об Ахметове): Конечно, мы обсуждаем какие-то политические (вопросы), но больше я прислушиваюсь к его мнению, чтобы определять свою позицию. Он сейчас больше, чем политик, больше, чем просто бизнесмен. Это вот такой новый наш феномен, такие люди, которые взяли на себя огромную ответственность, вместе в ответственностью — огромные обязательства, и, конечно же, у них есть власть.

- Он пытался как-то вмешиваться в работу?

— Во время съемки он не пытался вмешиваться в работу, и я очень благодарен ему за это. Он прилетел в Берлин во время монтажа, мы долго говорили, я допустил мелкие изменения, как это предложение о “Шахтере”, — я согласился его убрать, для меня оно не было так важно, мне оно казалось вполне логичным. Он предлагал также купить у нас права на показ фильма в Украине, Беларуси и России.

Я подчеркну: он не сказал, что вообще не будет показывать его в Украине — он готов был это сделать, я даже надеюсь, что он будет в Донецке на показе, мы поддерживаем связь, но он боялся, что оппоненты используют фильм для какой-то грязной кампании. Я это понимаю, я этого тоже не хочу и буду стараться этого не допустить, но мы все же решили не продавать права.

Из фильма. Коля: Я улетаю сейчас в Киев. В Киеве пересадка, и на Дубай.

Якоб: А что там будет, в Дубае?

Коля: Выставка строительных технологий. У меня есть компания. Мы строим многоэтажные здания по городу, и вот мы с партнерами летим туда на выставку…

 

Коля: Ну, сейчас, если хотите, можете остаться, у меня там ещё личная встреча.

Дизайнер: Итак, значит, очень коротко, что мы сделали: оплатили радиаторы, ковер на квартиру; наружные блоки кондиционирования уже поставлены возле дома, и системы запущены, идет наладка и проверка... Вон там шторы, посмотрите, мотивы какие есть. Значит вот, дизайнеры и специалисты рекомендуют, сразу, соткано с открытой подложкой...

Коля: Ань, никаких специалистов у нас нет, у нас никаких специалистов в Донецке нет.

Дизайнер: Нет, “Вуаль” хорошо шьёт, у них, в общем-то...

Коля: А дома у меня это “Вуаль” шило? Ну, это разве хорошо? Ну они... шторы я смыкаю, и ещё полоска у меня остается. Вот я подошёл просто в гостинице “Лондра Палас”, в Венеции гостиница, просто подошел к шторе, вот материал один сверху, внутри атлас, с внутренней стороны, и потом так берешь их, разделяешь, и чувствуешь, что внутри там ещё что-то есть…

 

Коля: Все, давайте, я сейчас буду уезжать.

Якоб: Дом когда будет готов?..

Коля: Дом? Да не знаю ещё. Ну, я хотел так, чтобы где-то в... хоть бы в феврале... в феврале въехать. Ну, мы строим целый коттеджный поселок за городом большой... Ну, мы с партнерами, эта фирма, мы уже десять лет вместе, одна компания, которую я тоже основал, вместе с моими партнерами, вот мы строим, по городу несколько зданий построили, строительная компания, и три года назад мы начали строить за городом на пустом поле коттеджный городок, там сейчас уже готово около 60 домов…

 

Якоб: Ну, Коля тоже бизнесом достаточно успешно занимается?

Отец Коли: Ну, понимаешь, так нельзя говорить, потому что он государственный служащий. Он не имеет права заниматься. Я вот сейчас бизнесом занимаюсь. Я вот адвокатской деятельностью... Я имею право заниматься, и я кроме того что адвокат, я ещё частный предприниматель, и у меня есть свой бизнес. А он этого не имеет права делать, потому что он государственный служащий…

 

Якоб: Я с тобой, например, не понял, у тебя эта строительная компания, и ты госслужащий.

Коля: Нет, я уже давно вышел из строительной фирмы. У меня не получается совмещать, и я для себя решил, что когда я пришел работать в городской совет, мне было выгоднее продать свои активы в строительном бизнесе, потому что... Потому что здесь в городском совете другая работа. Здесь нужно находится 20 часов в сутки, потому что это работа связанная с жизнедеятельностью города — это коммунальное хозяйство. Это то, что требует постоянного внимания, и кроме того, строительный бизнес слишком связан с городом, и об этом может быть много разговоров, и могут... То есть я стараюсь, что если где-то я и мог бы заниматься бизнесом, то только не на территории Донецка, чтобы я не мог свою власть употреблять для поддержания своего бизнеса, и то, что продолжает строится этой компанией, это строится за пределами города Донецка, это в области, то есть не на территории города.

- Если бы в Германии показали фильм, в котором чиновник демонстрирует свою роскошную жизнь, рассказывает о своем бизнесе, а потом сам же отказывается от своих слов, какое будущее было бы у этого человека?

— У нас совершенно другая культура. Вы, наверное, слышали, что у нас вынужден был уйти в отставку министр, скопировавший часть чужой работы в своей диссертации. В России, где в Москве диплом можно купить в метро, люди только посмеялись бы над этим. В Германии это невозможно, и там достаточно малого, чтобы перечеркнуть вам карьеру.

Гуттенберг, скорее всего, через пару лет вернется в политику, и я думаю, что в этом нет ничего страшного, потому что он все-таки способный человек, но очень важно, что есть реакция власти на общественное мнение. У Коли тоже большой потенциал, он на самом деле очень много работает. Но он — продукт своего общества, он может развиваться только так, как ему дают. У нас бы он развивался по-другому.

- Как Вы с ним познакомились, и как быстро он пошел на контакт?

— Я увидел его в ток-шоу: яркая риторика, умеет говорить, высказывает те мнения, которые разделяют люди на востоке. Я позвонил, он сразу согласился встретиться, он любит бывать перед камерой. И потом был такой человеческий момент — ему импонировало, что я говорю по-русски, и еду в Донецк, где не так много иностранцев, и что со мной можно многое открыто обсуждать, спорить. В фильм вошли некоторые наши дискуссии. С ним было сложно работать, потому что он постоянно куда-то ездил, мог не отвечать на звонки, и его приходилось искать. Его мы снимали, все-таки, меньше, чем шахтеров.

Из фильма. Степанович (ставит на стол портрет с черной лентой): Вот это мой сын. На шахте был взрыв, и вот такое случилось. Как всегда, первая предчувствует мать беду. Она гуляла с собачкой на улице, а я тоже был на улице, когда поехали машины с мигалками... поехали по дороге. Ну, и тут ясно, что, куда они могли поехать, они могли поехать только на шахту. И вот я на шахте пробыл до... пока живых всех выдали. Среди них, как говорится, сына не было.

- В какой момент он понял, что наговорил лишнего?

— Мне удалось попасть на фуршет, когда “Шахтер” выиграл кубок УЕФА. По-моему, он начал немного удивляться моей вездесущести, ведь меня туда не приглашали. Там были Ахметов с Кучмой, все ваши политики, много народа, но все-таки мероприятие закрытое, кроме Савика Шустера, я, по-моему, был единственным иностранцем. У Коли спросили: “Это ты с ним что-то снимаешь? Это ты его привел?” А может, я какой-то шпион? После этого он мне позвонил, сказал, что хочет посмотреть все, что я снял. Я сказал, хорошо, но это восемьдесят часов — что именно тебе интересно, или будем смотреть все? Тогда он это оставил.

Потом с ним сложно было связаться. Было еще открытие “Донбасс-Арены”, и мы опять попали на VIP-фуршет. Он подошел, сказал: “Ну ты вообще везде!” Я попросил у него еще одно интервью, он согласился, из этого интервью многое вошло в фильм. На следующий день я уехал, от него долго ничего не было слышно. В Берлин он прилетел за две недели до конца монтажа, почему именно в этот момент — я даже не знаю.

- В фильме Вы еще рассказываете, что в итоге он попросил, чтобы Вы не очень демонстрировали его достаток, поскольку его официальная зарплата — меньше тысячи евро в месяц.

— Да, он сказал, что в Украине всегда обращают внимание, какой у тебя телефон, или какие часы.

- Кроме того, что Вы общались с людьми, какими еще источниками информации о Донецке Вы пользовались?

— Подготовка велась достаточно серьезная. Мне жаль — я думаю, что из собранных материалов я мог бы сделать пять фильмов. Я читал о футбольном клубе; о Юзе — я познакомился с одной женщиной, которая сделала фильм об этой части истории Донецка, единственный известный мне современный иностранный фильм о Донецке; много читал о кровавых событиях 90-х.

- Вы намерены показывать фильм в Донецке? Как это будет выглядеть?

— Пока не знаю. Я скоро буду в Донецке, буду говорить с немецким консулом, встречусь с Колей. Сначала я собирался поехать туда в июне, но теперь думаю, что лучше сделать этот как можно скорее, потому что в прессе уже появилась информация, потом пойдут слухи, возникнет вопрос, почему фильм не продемонстрировали в Донецке.

Я, конечно, совсем не против этого, я был бы даже рад, если бы всеукраинская премьера прошла там, но нынешний фестиваль — это очень хорошая возможность для показа, и я не хотел ее упустить, тем более, что открыть этим фильмом фестиваль — очень большая честь.

То есть, премьера в Киеве прошла не по политическим соображениям, просто так получилось, и я надеюсь, что уже в апреле фильм увидят в Донецке.

- Вы говорили, что были люди, которые просили не упоминать их в титрах — боялись.

— Конечно, всем известно, что в Украине, к сожалению, есть такие совсем нешуточные вещи. Я не боюсь — мне бояться нечего, тем более, что я никого не компрометировал, люди просто рассказали мне о своей жизни. Но я здесь не живу, и я понимаю местного специалиста, который работает на телеканале какого-то олигарха, и который хочет всегда иметь работу. Хотя в Украине я замечаю по этому поводу очень много параноидальных мнений, мол, в Донецке до сих пор стреляют в людей на улице, при том, что многие из тех, кто разделяет такие мнения, там на самом деле никогда не были…

- В фильме есть эпизод, когда Вы задаетесь вопросом, что напишут историки о местных олигархах. По Вашему мнению, что они напишут?

— В Донецке меня поразило одно наблюдение. И в этом одна из причин, почему, понимая, что все эти люди связаны с криминалом, народ все равно за них голосует. Мне говорили: “В Америке сто лет назад все было так же. Когда формируются крупные капиталы, всегда присутствует борьба между кланами, действует мафия, а со временем эта борьба проходит и начинается цивилизованная жизнь”. В этом, наверное, что-то есть: Ахметов создал свой фонд, занимается благотворительностью…

Но я думаю, что есть и очень большая разница, поскольку в XIX веке, в период индустриализации, в Германии крупными капиталистами становились люди, которые очень много работали, и создавали свои предприятия сами, в то время, как в Украине после распада Советского Союза все это уже было, оставался только вопрос, кто будет этим владеть.

То есть, такие люди, как Роберт Бош, — совсем не то, что Ринат Ахметов. Хотя, быть может, лет через пятьдесят будет и Фонд Ахметова, и одаренные люди со всего мира будут бороться за его стипендии.

Но я надеюсь, что никто все же не забудет, что происходило в Донецке в 90-е годы.

Из фильма. Якоб: Последний вопрос к этой теме. Ринат Ахметов, конечно, очень любит футбол, и это хорошо, но не думаешь, что было бы лучше иногда ещё больше вкладывать в то, чтобы люди здесь... шахтер получает 4000, я слышал.

Коля: Ты знаешь, вот в этом и русские и немцы, наверное, поляки и монголы — все одинаковы. Нам всегда кажется, что мы лучше знаем, как потратить чужие деньги. Вот сидишь ты сейчас, Якоб, со мной, и ты абсолютно уверен в том, что ты гораздо лучше, чем Ринат Ахметов, знаешь, как потратить его деньги. Но, я ещё раз повторяю, это удача для Донбасса, что эти деньги попали к таким, как Ахметов, и другим меценатам, которые вкладывают их в здоровье, в спорт на этой территории. А в реконструкцию и модернизацию промышленности, производства вкладывается денег не меньше, просто мы об этом не всё знаем. Ахметов, если говорить о нём, он взял... он покупал заводы у государства, которые были доведены до убытков. Таких, из которых простой бизнесмен, с заурядным умом, даже не смог бы выбраться. Он смог выйти из убытков, он брал кредиты в западных банках, вкладывал, модернизировал производство, и сейчас на его предприятиях модернизированное, современное производство стали и другой продукции.

Юлия АБИБОК