Десталинизация: Ни ужаса, ни воcторга

В ноябре прошлого года Государственная дума объявила, что “катынское преступление было совершено по прямому указанию Сталина и других советских руководителей”. Вскоре о том же сказал и президент. Перед поездкой в Польшу в интервью польской прессе он подтвердил, что за катынское преступление “отвечает Сталин и его приспешники”, и заодно предостерег против попыток “обелить природу режима, который создал Сталин в определенный период в нашей стране”.

Весной 2010 г., в 70-летнюю годовщину катынских расстрелов, Путин вместе с польским коллегой Туском почтил память безвинно уничтоженных. А в 2009-м, в день памяти жертв политических репрессий, Медведев в блоге осудил “преступления Сталина” и назвал политические репрессии “одной из величайших трагедий в истории России”. Еще раньше, в 2007-м, Путин в бытность президентом посетил Бутово, где в 1937-1938 гг. было расстреляно более 20 000 уже наших собственных, советских граждан. Глава государства выглядел сильно взволнованным. “Умопомрачение… — говорил он. — За что?! Мы должны сделать все, чтобы всегда помнить об этой трагедии…”

В мае 2010 г. было высочайше отменено развешивание сталинских портретов, которыми московские власти собирались украсить столицу к празднику Победы. А осенью был издан адаптированный для школьников “Архипелаг ГУЛАГ” — и тоже высочайшим повелением, после беседы Путина с вдовой Солженицына. 1 февраля Медведев должен встретиться с членами Совета по правам человека и гражданскому обществу. Одним из сюжетов на этой встрече должна быть “политико-правовая оценка сталинизма”. По крайней мере, так обещал глава совета Михаил Федотов.

Между тем через две недели после визита в Польшу Медведев в ежегодном поздравлении сотрудникам ФСБ по случаю их профессионального праздника выразил убеждение, что они будут и впредь “приумножать славные традиции своих предшественников”. В сущности президент прославил тех самых “приспешников” — тех, кто на практике осуществлял и катынские расстрелы, и все остальные преступления сталинского, а также ленинского режима. Предшественники нынешних сотрудников — это ЧК — ОГПУ — НКВД, советские каратели и палачи, чьим традициям посвящена значительная часть “Архипелага ГУЛАГ”, который теперь раздадут для чтения российским школьникам. Их традиции продолжили МГБ и КГБ — старшие коллеги сегодняшних сотрудников, которые выслеживали и сажали “антисоветчиков” вплоть до самого конца советской власти.

Само ведомство госбезопасности уж тем более не отрекается от традиций: сотрудники сидят на той самой Лубянке, в подвалах которой их предшественники пытали и расстреливали, и продолжают гордо именовать себя чекистами. Сегодня они главный кадровый резерв и опора путинского режима. Или, если воспользоваться выразительной метафорой Виктора Черкесова, они — тот крюк, на котором повисла Россия, летевшая после распада Союза прямиком в пропасть. Черкесов, бывший коллега Путина по КГБ, но служивший не в разведке, а собственно по сыскной части, продолжал вести дела диссидентов практически до самого краха СССР и впоследствии твердо заявлял, что ничуть об этом не жалеет. Свой эмоциональный текст про крюк Черкесов написал в том же октябре 2007-го, когда Путин произносил взволнованные слова на Бутовском полигоне. Впрочем, поскольку между днем гэбистов и днем памяти их жертв всего полтора месяца, то воспоминания о трагедии, потрясшей президента в октябре, уже в декабре уступили место совсем другим. “Наш долг, — сказал он на торжественном вечере, посвященном 90-летию органов госбезопасности, — вспомнить героические страницы истории отечественных специальных служб”.

Руководство СССР дважды приступало к преодолению сталинского наследия.

Хрущев обвинил Сталина в беззаконных репрессиях, прекратил государственный террор и избавил страну — и партийную элиту, и обычных людей — от леденящего страха. Десталинизация 50-х стала огромным шагом в сторону гуманизации советского режима: Хрущев выпустил уцелевших узников из ГУЛАГа, а замученные (хотя и не все) были реабилитированы посмертно. Но основа коммунистического режима осталась неизменной. Поэт Борис Чичибабин написал об этом уже в 1959 г.: “Однако радоваться рано — / и пусть орет иной оракул, / что не болеть зажившим ранам, / что не вернуться злым оравам, / что труп врага уже не знамя, / что я рискую быть отсталым, / пусть он орет, — а я-то знаю: / не умер Сталин”. После свержения Хрущева брежневское руководство наложило полный запрет на осуждение Сталина. Впрочем, и прославлять его тоже избегали.

В горбачевскую перестройку разоблачения сталинизма хлынули лавиной и в конце концов разрушили остатки тоталитарного режима. Но построенная Ельциным новая демократическая конструкция оказалась непрочной, и привычный для России политический порядок — монополия на власть, доминирование государства над обществом и опора на органы госбезопасности — был без особого труда восстановлен. Дискуссию о мрачном коммунистическом прошлом приглушили и отодвинули на периферию — впрочем, к концу 90-х она уже и так изрядно поистаяла. В последнее десятилетие официальный дискурс о Сталине как исторической фигуре состоял из недомолвок и умолчаний: напрямую его не славили, но и от осуждений воздерживались. И опять оказался прав Чичибабин! Сталин не умер, а пришелся весьма кстати как воплощение государственной мощи, как символическая компенсация для страны, страдающей от синдрома утраченного величия.

Сегодня власть снова вроде бы пытается отмежеваться от сталинизма, но по масштабу и влиянию на жизнь страны нынешняя мерцательная десталинизация существенно уступает двум предыдущим. Хотя обе они и были неполными, каждая по-своему изменила страну, избавив ее в 50-е от террора, а в 80-90-е — от тоталитаризма. Те, кто правит Россией сейчас, заинтересованы как раз в том, чтобы законсервировать остаточный сталинизм государственного порядка — могущество и безнаказанность органов госбезопасности и верховенство власти над законом. Потому-то общество не очень и замечает эти лукавые телодвижения своих лидеров.

Высшие лица государства могут произносить слова о преступлениях Сталина или преклонять колени в Катыни, но, поскольку чужие идеи для них в принципе неприемлемы, они “не помнят” ни о десталинизации 80-х и 90-х, ни о тех, кто на протяжении десятилетий вел и продолжает вести собственную, независимую борьбу со сталинизмом. В наши дни трудно себе представить официальное осуждение сталинизма в 70-х, когда был молод и начинал свою карьеру в КГБ сегодняшний национальный лидер. Политические преследования, психушки для инакомыслящих, пытки и гибель в лагерях, судебные процессы с предрешенным обвинительным исходом для любого, кого государство числило своим врагом, — все это происходило на памяти ныне живущих поколений российских граждан, но полностью отсутствует в официальном дискурсе. А без этого какая десталинизация?

Сегодня всякий свободен думать, говорить и писать о Сталине и сталинизме, об истории и политике как заблагорассудится, санкции властей для этого не нужны. Книжек, фильмов, прессы, радио- и телепередач, разоблачающих преступления сталинизма, равно как и апологетических, — хоть отбавляй. Кроме того, память о преступлениях сталинизма подергивается дымкой по мере того, как все меньше среди нас жертв и даже тех, кто просто помнит сталинские времена живой памятью. И в опросах видно, что неуклонно растет число наших соотечественников, не испытывающих перед Сталиным ни ужаса, ни восхищения — только равнодушие. И поэтому дозированная официальная десталинизация не способна никого всколыхнуть и ничего не может изменить.

Конечно, лучше, чтобы власти называли Сталина преступником, даже эпизодически, — нежели использовали как символ национального величия. Заодно легче станет работать активистам “Мемориала” и другим, для кого подлинная, а не мерцательная десталинизация — необходимое условие развития России. Но если символический Сталин постепенно теряет силу, то никаких иных ориентиров ни у российского государства, ни у общества нет. Десталинизация поможет найти новые символы только в том случае, если одновременно Россия подвергнет ревизии существующий политический порядок, откажется от преемственности с ЧК, НКВД и прочими советскими карателями, а нынешние компетентные органы лишатся безраздельного контроля над властью и собственностью.

Без этого осуждение Сталина хоть президентом, хоть премьер-министром, хоть Советом по правам человека останется не более чем словами. Как заклинания Медведева о достоинствах независимого суда без отмены приговора Ходорковскому и Лебедеву.

Мария ЛИПМАН