Что сделала нефть с Россией

Сегодня, когда нефть заметно подешевела, можно воспользоваться моментом и оглянуться на пройденный путь, оценив, помог ли России пролившийся на нее нефтяной дождь.

Нефтяной дождь

Прежде всего стоит оценить масштаб этой “природной катастрофы”. Для простоты будем исходить из двух параметров: роста цены (на старте, с 1998 по 2000 г., она взлетела с $12,72 до $28,5/барр., или в 2,24 раза) и увеличения объемов добычи, связанного с этим ростом. В качестве рассматриваемого периода возьмем 14 лет правления Владимира Путина — с 2000 по 2013 г.

Нефтяным дождем будем считать сумму прироста объема выручки по отношению к показателю 1999 г. (объем добычи — 304,8 млн т, среднегодовая цена — $19,97/барр.). Исчислив выручку каждого года и вычитая из нее всякий раз $40,97 млрд (совокупную стоимость добытой в 1999 г. нефти), мы получаем оценку нефтяного дождя за эти годы в $2,753 трлн (все данные в этом абзаце рассчитаны по BP Statistical Review of World Energy 2014).

Учитывая, что из России экспортируется 62-69% нефти и нефтепродуктов, можно подсчитать, что страна получила только от экспорта нефти не менее $1,8 трлн, а с учетом газа — около $2,1 трлн в добавление к тому, что она могла получить, сохранись цены и объемы добычи на уровне 1999 г. Что это дало России и как отразилось на ее политике и политиках, на экономике, на гражданах?

Три периода нефти и Путина

Самым очевидным оказалось влияние нефтяного дождя на политическую жизнь страны. В ней легко прослеживаются три периода, основные черты которых четко коррелируют с ситуацией на нефтяном рынке.

Первый период — период “проевропейского” Путина, его речи в бундестаге и попыток альянса с постмодернистской Европой ради “оси Париж — Берлин — Москва”. Период длился четыре года. За это время нефтяной дождь (суммарная прибавка к показателям 1999 г.) составил $133,7 млрд — меньше, чем в одном только 2005 году ($153,6 млрд). А ежегодная “нефтяная капелька” — всего $33,5 млрд.

Переход от уровня цен первых лет правления Путина к уровню середины 2000-х ознаменовался пониманием того, что ни при каких условиях неожиданно обретший такое богатство офицер КГБ с ним не расстанется. В 2004 г. был арестован Михаил Ходорковский, в 2005-м распад СССР был назван “величайшей геополитической катастрофой ХХ века”, а в 2007-м Западу в Мюнхене было указано его место.

Второй период — это время зачистки внутриполитического пространства, уничтожения демократии в стране, воссоздания той единственной многопартийной системы, какую Путин знал по опыту ГДР, консолидации возможно большего количества сырьевых активов в руках государства. Все приличия во внутренней политике были отринуты, но во внешней Realpolitik еще удерживала от критических ошибок. В данный период (2005-2008 гг.) нефтяной дождь составил $894,4 млрд, а в ежегодном выражении — $223,6 млрд, — в 6,5 раза больше, чем в первый.

Третий период — 2011-2014 гг. Большой ошибкой является мнение, что нефтяные цены достигли максимума в 2008 г. Среднегодовая цена составила тогда лишь $97,26/барр. против $110,53 в среднем в 2011-2013 гг. Понятно, что Путин “времен нефти выше $100/барр.” — это Путин Крыма и Донбасса, человек, которому никто не указ не только в своей стране, но и за ее пределами. И как могло быть иначе, если в 2011-2013 гг. с “дождем” выпало $1,3 трлн ($394 млрд в год) — почти вдвое больше, чем в 2008-м, когда цена формально достигла пика?

В политике подорожавшая нефть нанесла России как нормальной стране жесточайший удар. Прирост доходов, который становился все более масштабным по мере того, как во внутренней и внешней политике сносились последние барьеры, приучал отечественную политическую элиту следовать принципу anything goes, который философ Пол Фейерабенд когда-то вывел в своей книге “Против методологического принуждения”. Кремль прекрасно показал, что никакого методологического принуждения быть в такой ситуации не может. Отсюда и вертикаль власти, и все время меняющиеся правила выборов, и полная условность не только любых прав собственности, но даже государственных границ. Где остановится российский лидер — а если точнее, как и кто его остановит, — пока не вполне ясно.

(Без)ответственное управление

Здесь возникает фундаментальный вопрос: могло ли быть иначе? Могло, скажут некоторые: посмотрите на Норвегию или США, где так много нефти и газа и нет “российских” последствий их избытка. Могло, скажут другие: чем плохи монархии Персидского залива, которые превратились в Мекку не только для правоверных, но и для туристов, в финансовые и транспортные узлы, центры притяжения для богатых и успешных со всего мира? Нет, ответят третьи: нам куда ближе путь Нигерии, Венесуэлы и Анголы с их неэффективностью, социальным неравенством и безумствами бюрократии.

Это самый больной вопрос для исследователей нефтедобывающих стран. Наиболее распространенное мнение — демократические государства справляются с проблемой, а авторитарным не удается — делу не помогает: в странах Залива нет никакой демократии, но это не мешает им развиваться. То же относится и к противопоставлению частного и государственного типа хозяйствования: самая эффективная нефтяная компания мира, Saudi Aramco, принадлежит государству и никогда не выходила на биржу. На мой взгляд, решение проблемы заключено в понятии ответственности. Если она есть, нефть идет стране на пользу. Если нет, то скорее во вред. При этом ответственность может быть разная.

Ответственность правительства может обеспечиваться как демократическим контролем (в США, Великобритании, Норвегии или Бразилии), так и чувством собственника (в нефтяных монархиях Залива). Власть в обоих случаях строится на предсказуемости: демократической или наследственной. В нее не попадают случайные люди. В подобной ситуации не важно, частными или государственными оказываются сырьевые гиганты. Выручка на одного занятого сегодня относительно близка в Saudi Aramco и Shell (соответственно $5,45 млн и $5,17 млн в год), в BP и Statoil ($4,76 и $4,43 млн), Total и Abu Dhabi National Oil Company (ADNOC, $2,45 млн и $3,22 млн).

Это и понятно: цена на нефть едина, технологии отличаются не слишком сильно. Во всех ответственных странах нефтяные богатства служат развитию остальных отраслей экономики (в меньшей или же большей степени — в зависимости от того, насколько уже развита страна). В Малайзии и ОАЭ наиболее воплощена модель, ориентированная на замену нефти как источника благосостояния и успешности нации другими отраслями экономики. В Норвегии энергоресурсы выступают скорее гарантией спокойного пенсионного будущего всей нации.

Безответственность правительства возникает там, где у власти оказываются случайные люди и где правящая элита не имеет никаких оснований считать себя меритократией. При 10 военных переворотах за 50 лет независимости стоит ли очередному правителю Нигерии беспокоиться о будущем страны больше, чем о своем собственном? Приходится ли ждать долгосрочных решений от водителя автобуса, нежданно назначенного президентом Венесуэлы? Или от подполковника КГБ, оказавшегося в нужном месте в 1999 г.?

В таких случаях бессмысленно разделять государственный бизнес и частный: в безответственных странах последний обрел свои активы ничуть не с большим основанием, чем государственные лидеры — свои посты. Мы говорим, что чиновники контролируют потоки, не заботясь о состоянии экономики, — но разве не то же самое относится к предпринимателю, который без видимого сожаления расстается с отобранной у него государством компанией, преисполненный радости, что не забрали полученные за годы владения ею дивиденды? В безответственных странах и власть, и бизнес — временщики; частный или государственный характер носит нефтяная экономика — не имеет принципиального значения. Здесь и выручка иная (у PdVSA и “Лукойла” — соответственно $790 000 и $760 000 на работника в год, у “Газпрома” — $340 000), и продажи идут через офшоры, и доходы хранятся на зарубежных счетах…

Россия — страна в этом отношении пограничная. Ее стремление к суверенной имперскости не предполагает устойчивой демократии, а европейский культурный код не допускает абсолютной монархии. Переход от командной экономики к рыночной породил самое несправедливое перераспределение богатства в истории. Поэтому стране, вероятно, требуются крайне нетрадиционные меры в том, что касается применения нефтяного богатства. Какими они могли бы быть?

Развитие за счет нефти

Для начала оценим традиционные варианты. По сути, их два — вариант развития и вариант консервации. Первый довольно унифицирован, второй имеет великое множество подвариантов.

Вариант развития прекрасно иллюстрируется ОАЭ. В 1981 г. нефть приносила 93% доходов эмирата Дубай, сегодня — менее 9% (в целом в Эмиратах — 27%). На протяжении нескольких десятилетий государство диверсифицировало источники дохода. Полученные за последние 20 лет $750 млрд нефтяных доходов были потрачены 1) на несколько современных аэропортов, включая аэропорт аль-Мактум, рассчитанный на большее число пассажиров, чем все аэропорты России, вместе взятые, 2) на самые хорошие на Ближнем Востоке бесплатные дороги, 3) на три порта и пять промышленных зон, 4) на кампусы более 150 колледжей, среди которых филиалы 30 американских и европейских университетов, и даже 5) на насыпные острова за $3,2 млрд, которые, кстати, уже окупились. В стране создан крупнейший в регионе финансовый центр, выстроена туристическая отрасль.

В Саудовской Аравии полученные от нефтяного бума $2,85 трлн были инвестированы 1) в 40 000 км дорог, 2) в современную нефтехимическую промышленность, 3) в новейшие технологии (в рамках госхолдинга Sabic c оборотом в $54 млрд в год, занимающего 3-е место в мире по производству полиэтилена и полипропилена), и даже 4) в развитие сельского хозяйства (в Аравийской пустыне в 1990-е гг. собиралось до 4 млн т пшеницы в год, и страна достигла самообеспечения в производстве мяса и птицы), 5) в человеческий потенциал. Коррупция есть и тут — по данным Transparency International, на протяжении последних 15 лет суммы импорта нефти из Саудовской Аравии, декларируемые покупателями, отличались от экспорта, по статистике королевства, на 4,5-8% ежегодно. Но в любом случае это вариант развития.

Этим же путем идут в Катаре и Кувейте. Практически все страны Залива активно инвестируют в промышленные проекты, революционно преобразуют инфраструктуру, особенно транспортную, перехватывают транзитные пассажиропотоки между Европой и Азией, развивают туризм и офшорные финансовые услуги. Темп диверсификации экономик региона зависит от осознания того, насколько скоро могут закончиться запасы сырья, и от амбициозности лидеров, но сам факт их встраивания в глобальный мир не вызывает сомнения.

Владислав ИНОЗЕМЦЕВ