Чем Владикавказ хуже

С 1995 года, начала первой чеченской войны, Владикавказ катастрофически поменял свое местоположение. Нет, этот город не передвинули в пространстве, но ситуация вокруг него кардинально изменилась, и из прифронтовой территории он превратился в город, который оказался на линии фронта: джихад вплотную приблизился к его границам со всех сторон.

Начиная с 1999 года от терактов в североосетинской столице страдало преимущественно гражданское население, и в этом принципиальное отличие террористической модели, используемой во Владикавказе (говорить о всей Северной Осетии нельзя, поскольку подрывы совершались и в Моздоке, но там они были направлены именно против военных), от стратегии атак в Чечне, Ингушетии, Дагестане или Кабардино-Балкарии. В этих республиках гражданское население обычно гибнет по остаточному принципу: это случайные жертвы во время подрывов или нападений. Но сами удары в подавляющем большинстве случаев наносятся по объектам силовых структур, сотрудникам милиции или военнослужащим.

Разница очевидна, и объясняется она тем, что в мусульманских республиках радикальное исламистское подполье ведет войну с властями, опасаясь напрямую задевать население. Несмотря на обвинения в джахилии (неверии), адресуемое национальными джамаатами соотечественникам, которые не примыкают к джихаду или даже выступают против него, подполье не может позволить себе применить к лицемерам и вероотступникам меру наказания, предусмотренную для них шариатом, — смертную казнь. Социальная среда, в которой действуют террористы и без того зыбка, изменчива и ненадежна, а объявить войну местным жителям означает немедленно обречь себя на поражение. Сейчас даже среди мусульман-традиционалистов довольно много тех, кто, повинуясь голосу крови, продолжает укрывать и снабжать своих воюющих соотечественников. Таких, кто делает это из симпатий к “истиной” вере, существенно меньше. Но неустойчивы обе группы, поскольку принцип единства крови в этнических мусульманских республиках продолжает преобладать, даже несмотря на то, что внешне боевики-салафиты его отрицают.

Именно поэтому ссора с населением в Чечне, Ингушетии и далее по списку — а она явилась бы неизбежным следствием взрыва, аналогичного сегодняшнему владикавказскому — лишила бы подполье всякой надежды на существование. В свое время алжирские салафиты обрекли себя на уничтожение именно по этой схеме: они решили, что следует быть принципиальными в соблюдении норм шариата, и начали массово вырезать “мунафиков” по деревням.

Но отношение к гражданскому населению Москвы, Астрахани, Пятигорска и Владикавказа совершенно иное. Это — территория врага, и люди, ее населяющие, рассматриваются в целом как общество, которое, как объяснил более года назад лидер северокавказских террористов Доку Умаров, или прямо благословляет российскую власть на борьбу с сепаратизмом и радикальным исламским подпольем на Северном Кавказе, или пассивно поддерживает ее своими налогами. Это общество, как было объявлено амиром имарата “Кавказ”, является “дозволенной целью”, и после объявления цель неоднократно настигалась, были ли то подрывы поезда или московского метро.

В логике лидера подполья последовательности, конечно же, немного, поскольку налоги платит и население северокавказских республик, оно же в большинстве своем поддерживает действия против вооруженных вахаббитов. Но, собственно, уже отказ от наказания смертью вероотступников и лицемеров среди соотечественников, чья вина перед Аллахом по шариату куда серьезней, нежели вина просто неверных, является настоящим преступлением против салафитского догмата. Но будучи вынуждены хотя бы в последних вопросах, касающихся выживания самого подполья, держаться прагматических принципов, моджахеды уже давно смирились с необходимостью хотя бы иногда сдвигать нормы “истинной веры” в сторону большего контакта с реальностью. Надо сказать, что эта практика помогла в первые годы второй войны объединиться в войне против России ваххабитам и сторонникам независимой Ичкерии. Будучи перед войной непримиримыми врагами, они сумели, хотя и не сразу, договориться о совместный борьбе с единым врагом.

Сейчас подполье делает все, чтобы провести непреодолимую демаркационную черту между мусульманскими территориями России и, условно говоря, христианскими, деля их население на “свое” и “чужое”. И хотя чистота принципов веры попирается доморощенными богословами имарата на каждом шагу, нельзя сказать, что выстроенная стратегия неэффективна. Ведь в сегодняшней войне мусульмане, даже если они законопослушные российские граждане, чувствуют себя более защищенными. Безопасность им безвозмездно, а то и закрывая глаза на их тяжкие прегрешения, обеспечивают братья по вере с оружием в руках. Это принцип “divide et impera”, искусно прививаемый к российской реальности через избирательные террористические атаки.

Зато совершенно иной принцип, объявляющий проблему несуществующей, если она не поименована, исповедуется наместником Кремля на Северном Кавказе, вице-премьером Александром Хлопониным. Его схема модернизации и реформ на территории джихада этого джихада либо не учитывает вовсе, либо объявляет джихад лживым прикрытием криминальных интересов. Хлопонин, как и его шеф Дмитрий Медведев, кажется, всерьез уверены, что умиротворить Кавказ можно исключительно с помощью денег, строительства курортов и производств, улучшая до бесконечности условия жизни кавказского населения. В очередной раз он продемонстрировал свой подход буквально 3 дня назад, представляя председателю правительства план развития региона. Может быть, Хлопонину стоило бы хотя бы на мгновение допустить, что воюет, подрывает себя, обрекает на тяжелейшую жизнь в подполье вовсе не хорошо знакомый ему типаж красноярского бандита, который будет цепляться до последнего момента за свою никчемную жизнь. Террористическую войну ведет другой человеческий тип — религиозный фанатик, готовность которого к смерти за то, что он считает истиной, может сравниться лишь с постоянством улыбки Хлопонина.

Андрей БАБИЦКИЙ