Александр Форманчук: “Уникальность Крыма была сильно преувеличена”

Предлагаем вашему вниманию интервью с Александром Форманчуком, сопредседателем Ассоциации политологов Крыма, который уже более тридцати лет профессионально занимается изучением и анализом социально-политических процессов в автономной республике. Беседа нашего корреспондента с Александром Форманчуком состоялась в Симферополе.

— Александр Андреевич, Крым в течение долгого времени было принято рассматривать как регион, где сформировалась особая политическая и культурная атмосфера. Однако за последние два года центральная власть полностью подчинила себе автономию, не встретив особого сопротивления. Можно ли сегодня говорить о существовании особой “крымской идентичности”?

— Безусловно, “крымская идентичность” существует, хотя среди политологов и социологов, занимающихся данной тематикой, нет согласия относительно того, в чем именно она заключается. Однако собственная региональная идентичность сложилась и в других культурно-исторических областях, вошедших в состав Украины. Самобытность Крыма связана не столько с его политическими традициями, сколько с его отношениями с центральной властью.

— Что предопределило особый характер этих отношений?

— На протяжении многих лет Крым фактически находился в двойном подчинении. С одной стороны, он управлялся органами власти Украинской ССР. С другой, — центральное руководство напрямую занималось решением крымских проблем в силу особой роли, которую играл Крым в жизни СССР.

Именно эти годы “двойного подчинения” стали периодом экономического и культурного расцвета полуострова. Тогда здесь были созданы развитая курортная сфера, высокотехнологичная промышленность, передовая медицина. Крым превратился в главную всесоюзную здравницу (и в единственную детскую здравницу). Крымский агропромышленный комплекс стал одним из самых мощных в Советском Союзе (сегодня сельское хозяйство Крыма практически уничтожено, что, на мой взгляд, является одним из самых тяжких преступлений, совершенных на территории Украины после распада СССР).

С экономической точки зрения передача Крыма в состав УССР была совершенно оправданна. Уже было запланировано строительство Северо-Крымского канала, который должен был создать условия для освоения степного Крыма.

При этом демографическая ситуация на полуострове после выселения значительной доли населения оставалась достаточно сложной. Возникла нехватка рабочих рук, которая неминуемо должна была обостриться в результате развития сельскохозяйственного производства в районах, где раньше не было воды. Понятно, что завозить рабочую силу было удобнее из украинских регионов, чем из Центральной России (как это было сразу после войны). Кроме того, российские переселенцы часто плохо осознавали, что теперь им приходится вести хозяйство в других природно-климатических условиях. Говорят, что на Хрущева тяжелое впечатление произвели их жалобы на то, что в Крыму не родит картофель.

В составе Украины Крым сохранил тесные связи с центральным руководством, с Москвой. И это во многом предопределило его чрезвычайно успешное развитие. Поэтому часть крымского общества мечтает о том, чтобы вновь вернуться к советской практике “двойного подчинения”, что в нынешних условиях даже теоретически невозможно.

— Получается, уникальность Крыма была обусловлена его особым местом в социально-экономическом и политическом пространстве СССР?

— В значительной степени. Конечно, ситуация в Крыму имеет определенное своеобразие и вследствие того, что население АРК имеет чрезвычайно сложную структуру и состоит из групп, заметно различающихся по своим предпочтениям и приоритетам. Потомки послевоенных переселенцев, многочисленные военные пенсионеры, осевшие в Крыму, представители высланных народов, вернувшиеся на полуостров, во многом не похожи друг на друга. Эти различия стали препятствием для формирования собственного политического пространства автономии.

Украинская власть многие годы не прилагала усилий для того, чтобы установить непосредственный контроль над Крымом, поскольку уважительно относилась к его сохранившейся от советского времени “уникальности”. Однако “донецкие” без особого труда утвердили в Крыму собственное господство, и крымская элита, разобщенная внутренними конфликтами, практически не оказала им сопротивления.

Как оказалось, культурная и политическая уникальность Крыма была сильно преувеличена. До этого центральная власть мирилась с претензиями крымской элиты и признавала за ней право на управление автономией. Виктору Ющенко вообще приходилось терпеть открытую оппозиционность со стороны крымских политических деятелей. Выяснилось, что с крымской элитой можно вести себя по-другому.

— Почему центральная власть при Леониде Кучме и Викторе Ющенко не пыталась действовать, как нынешнее государственное руководство? Чего боялись?

— Опасались всплеска общественного недовольства, которое, как полагали, может вызвать давление на Крым со стороны центра. Но главное — правящая элита не обладала внутренним единством, а потому руководители государства предпочитали, чтобы у власти в АРК находились местные группы. Это было самой надежной гарантией того, что возможности автономии не будут использованы политиками, ведущими борьбу за господствующее положение в стране.

Поэтому когда Виктор Ющенко сражался за власть с Юлией Тимошенко, он позволил Анатолию Гриценко, который был членом Партии регионов, править Крымом, опираясь на идеологию, отличающуюся от официальной доктрины. Причем Анатолий Гриценко не только стал председателем Верховной Рады АРК, но и получил в лице Виктора Плакиды абсолютно подконтрольного “технического премьера”. От Анатолия Гриценко при этом требовалось только одно: дать гарантию, что на полуострове все будет спокойно, что ни одна политическая сила не воспользуется крымской ситуацией для дестабилизации обстановки.

В результате подобного соглашения группа, сложившаяся вокруг Гриценко, получила возможность потеснить соперников и установить в Крыму практически неограниченное господство. Это происходило на глазах руководства Партии регионов, которое хорошо понимало, какими методами пользуется крымская власть, управляя автономией в собственных интересах. Поэтому когда Виктор Янукович стал президентом, группы, входящие в его окружение, смогли без особых проблем устранить Гриценко и захватить контроль над Крымом.

— И как им в этом помог анализ опыта Гриценко?

— Благодаря Анатолию Гриценко выяснилось, что реальные властные полномочия находятся в руках премьера. У нас всегда считалось, что подлинной властью обладает только председатель Верховной Рады. А премьер — это фигура, с помощью которой центральная власть может несколько уменьшить влияние главы парламента в том случае, если он конфликтует с государственным руководством.

Но Анатолий Гриценко смог получить неограниченную власть благодаря контролю над главой правительства. До этого руководителям автономии приходилось договариваться с другими группами крымской элиты. Гриценко получил возможность не считаться с позицией политиков и предпринимателей, не входящих в его окружение.

Стало очевидно: если глава правительства сможет контролировать председателя парламента (а такую возможность предоставляют механизмы партийной бюрократии), то премьер-министр станет главной фигурой в Крыму. Поэтому ставленники Януковича сумели перевернуть пирамиду власти, сложившуюся в автономии, с ног на голову. Соединение должностей председателя правительства и главы республиканской организации Партии регионов, которая имеет подавляющее большинство в Верховной Раде АРК (81 мандат из 100), позволяет представителям центрального руководства управлять Крымом.

Впервые по этому пути пошел Василий Джарты. Сегодня по этой же схеме действует Анатолий Могилев. Таким образом центральная власть впервые стала непосредственно контролировать Крым, а не пользоваться услугами посредников, представляющих интересы местной элиты. Теперь ВР АРК обслуживает правительство (а не наоборот, как это было раньше). И все крымские группировки (а их при Гриценко вынудили отказаться от соперничества с властью) приняли новые, чрезвычайно невыгодные для них же правила игры.

— Почему так быстро сдали позиции пророссийские организации? Ведь они пользовались значительной популярностью в Крыму. Что помешало им оказать сопротивление Партии регионов?

— Тут, на мой взгляд, две причины. Во-первых, сама Россия утратила прежний интерес к Крыму. Причем российские структуры не только прекратили какую-либо поддержку общественно-политических организаций, но свернули даже гуманитарные и культурные программы. Честно говоря, последнее меня всерьез огорчает, поскольку некоторые проекты представляют для Крыма огромную важность. Например, закрытие Русского культурного центра может неблагоприятно сказаться на культурной ситуации в Крыму.

Между тем после ухода Юрия Лужкова финансирование проекта практически прекращено. Российское руководство сегодня пытается воздействовать на украинскую власть исключительно на межгосударственном уровне. Возможно, это и правильно. Но мне кажется, что Россия могла бы активнее поддерживать культурную жизнь тяготеющего к ней региона, который остается одним из главных проводников российского влияния в общественном пространстве Украины.

Во-вторых, Партия регионов умеет хорошо говорить на том языке, которым пользуются пророссийские организации, и обращается к той же аудитории. Правда, в последнее время “регионалов” часто критиковали не только соперники, но и бывшие сторонники за неисполнение тех обещаний, которые раздавались на юго-востоке в ходе президентской избирательной кампании.

Руководство партии, по-видимому, осознало, что подобная критика может привести к электоральным потерям на предстоящих парламентских выборах и существенно осложнить подготовку к президентской кампании.

Принятие нового закона “Об основах государственной языковой политики”, которое, как я понимаю, произойдет незадолго до окончания парламентских выборов, поможет ПР получить голоса пророссийски настроенных избирателей, которые успели разочароваться во власти. И подорвет электоральные перспективы тех политических деятелей, связанных с пророссийскими организациями, которые решатся выставить свои кандидатуры в крымских мажоритарных округах.

Перехватив лозунги пророссийских организаций, Партия регионов лишила их массовой базы. А придя к власти, заблокировала им возможности для политической деятельности. Многочисленные пророссийские организации, которые были между собой в довольно напряженных отношениях, могли бы сохранить хотя бы часть прежнего общественного влияния, если бы сумели объединиться.

Такая попытка была сделана, возникло движение “Русское единство”. Но часть крымской элиты, связанная с пророссийскими организациями, испугалась вступать в открытый конфликт с Партией регионов, с которой она надеялась договориться, полагаясь в том числе и на идейную близость.

Однако партия власти не пожелала вступать в какие-либо переговоры о разделе крымского экономического и политического пространства. Ей (по крайней мере пока) не нужны партнеры и союзники в рядах региональной элиты. Сегодня руководству ПР хватает поддержки тех групп, которые безоговорочно признали ее господствующее положение.

Местная элита сдает позиции не только в Крыму, но и в остальных регионах Украины. Региональная элита повсеместно проигрывает ставленникам центральной власти, и Крым (несмотря на свой автономный статус) не стал исключением.

Соответственно — политические проекты, ограниченные рамками региона, повсеместно уступают свои позиции, не выдерживая конкуренции с общенациональными партиями, прежде всего с Партией регионов. При этом даже некоторое разочарование жителей юго-востока в партии власти не помогло местным общественно-политическим организациям (а в Крыму они в своем большинстве связаны с языковой и внешнеполитической проблематикой) увеличить собственную популярность.

— С чем это связано? Данная тематика утрачивает свое прежнее значение для избирателей юго-восточных регионов?

— Не думаю. Многие жители юго-востока хотели бы экономического и политического сближения с Россией. Проблема языка для них также сохраняет свое значение, поскольку они ясно видят, что в сложившейся ситуации их дети никогда не будут хорошо знать ни украинского, ни русского — оба языка нуждаются сегодня в серьезной государственной поддержке.

Что же касается Крыма, то он был и останется русскоговорящим, и любая попытка его искусственной украинизации может лишь привести к росту массового недовольства. Причем протестные настроения в этом случае охватят не только этнических русских, но и крымских татар, которые смогут развивать собственный язык только в том случае, если русский сохранится в качестве языка межнационального общения.

Поэтому одновременное падение популярности Партии регионов и пророссийских организаций связано не с исчезновением общественного запроса на свободное использование русского языка и внешнеполитическое сближение с Россией, а с массовым недоверием к политической системе Украины.

Этот кризис доверия носит временный характер. Он обязательно будет преодолен благодаря новой политизации украинского общества. Этот процесс уже начался. Но сегодня массовое разочарование в украинской политсистеме во многом определяет общественную ситуацию в Крыму. Более половины крымских избирателей выступают за появление новой политической силы, поскольку больше не хотят поддерживать существующие политические партии.

Но никакой “новой силы” на горизонте нет и не предвидится, а те политические структуры, которые пытаются выступать в этом качестве, также не вызывают доверия крымчан.

Поэтому, как мне кажется, несмотря на заметный рост социального недовольства, Партия регионов на парламентских выборах в Крыму получит значительно больше голосов, чем ее основные соперники. Правда, протестные настроения могут вылиться в снижение явки, что скажется на результате партии власти на общенациональном уровне. Мне представляется, что явка избирателей по сравнению с 2007 г. может упасть на 6—8%, что несколько улучшит результат коммунистов (в 2007 г. они получили по Крыму 7,6%), у которых наиболее дисциплинированный электорат. Результат Компартии Украины вырастет примерно на 3—4%, и она станет второй по популярности политической силой Крыма. Однако Партия регионов победит с большим отрывом.

— Представляет ли какую-то опасность рост протестных настроений, которые не находят своего политического представительства?

— В долгосрочной перспективе, конечно, представляет. Однако власть предпочитает не замечать угрозу, поскольку все ее усилия сегодня направлены на то, чтобы обеспечить ПР хороший результат на выборах.

Рост протестных настроений сопровождается увеличением недоверия к украинской политсистеме в целом. Он не слишком сильно скажется на итогах голосования, а потому не вызывает у власти сколько-нибудь серьезного беспокойства. Подобная беспечность, на мой взгляд, чревата для нее серьезными осложнениями, поскольку ситуация “после выборов” для правящих кругов может оказаться довольно тревожной. Отказ европейских структур признать результаты парламентских выборов может привести к острому политическому кризису. И тогда дело может завершиться новыми парламентскими выборами.

— А как такого рода кризис скажется на обстановке в Крыму?

— В подобной ситуации быстро обострятся все характерные для Крыма общественные противоречия. Сегодня, после того как власть в автономии была монополизирована Партией регионов, они были искусственно загнаны внутрь. Но они не исчезли и непременно вылезут наружу, как только ослабнет контроль власти над крымским информационным и политическим пространством.

В этом ряду главное место по-прежнему занимает проблема крымских татар (они не идут на конфликт с нынешней властью, но это не значит, что они готовы отказаться от своих требований).

Причем в самом крымскотатарском движении сегодня идет раскол: от меджлиса отходят более радикальные группы, обвиняющие нынешних лидеров в соглашательстве и излишнем заигрывании с властью. Это проявилось даже во время траурного митинга 18 мая, посвященного 68-й годовщине депортации крымских татар. После того как официальные организаторы, представители меджлиса, объявили об окончании митинга, его продолжили общественные деятели, выдвинувшие более жесткие требования.

— Значит ли это, что меджлис больше не контролирует голоса крымских татар? 

— Нет, меджлис во многом сохраняет влияние на электоральное поведение крымских татар. Они могут критиковать меджлис, но все равно относятся к нему как к представительному органу собственного народа. Поэтому, как показывают соцопросы, две трети голосов крымских татар контролируются меджлисом.

— Могут ли в период кризиса какие-то внешние игроки (например Германия, Турция или Румыния) попытаться воспользоваться тем, что Россия ушла из Крыма, и усилить собственное влияние в АРК?

— Вполне возможно, что подобные попытки будут предприниматься. Обычно подобные ожидания связываются с Турцией. Однако я сомневаюсь, что в ближайшие годы Турция будет наращивать в Крыму политическую активность.

Не так давно я был в Стамбуле, где встречался с турецкими экспертами и представителями деловых кругов. Они убеждены в том, что правительство Турции не станет прилагать усилия, чтобы занять место России в Крыму. Во-первых, трудно понять, что Турция может приобрести в результате. Крымскотатарская община пока слишком малочисленна для того, чтобы получить контроль над политическим пространством полуострова, и внешняя поддержка не в силах этого изменить.

Во-вторых, очевидно, что Россия будет болезненно воспринимать чужую активность в Крыму. А Турция чрезвычайно дорожит своими отношениями с Россией, которые представляют для турецкого руководства огромную важность — и с экономической, и с геополитической точек зрения. Товарооборот Турции с Россией в несколько раз выше, чем с Украиной, которая, по мнению турецких экспертов, недооценивает важность турецкого направления.

Турция после того как ей отказали в приеме в ЕС, приступила к проведению внешнеполитической стратегии, направленной на превращение в ведущую региональную державу и в лидера тюркского мира. И мне кажется, что она близка к достижению своих целей. Турецкое правительство заинтересовано в том, чтобы усилить влияние на Украину, но не будет использовать для этого крымский фактор.

— Есть ли какие-то внешние игроки, которые могут его использовать?

— Возможно, Румыния может попытаться, разжигая внутрикрымские противоречия, дестабилизировать обстановку в автономной республике, чтобы как можно сильнее ослабить Украину. Румыния рассматривает нашу страну как конкурента в борьбе за влияние в Причерноморье и за освоение нефтегазовых месторождений на Черноморском шельфе.

Конечно, сегодня в центре внимания румынских политиков находится Буковина и та часть Бессарабии, которая вошла в состав Украины. Однако в определенных политических обстоятельствах Румыния сделает все возможное, чтобы помешать росту значения Крыма, снизить его экономическую привлекательность. И для этого румынские власти вполне могут использовать имеющиеся у них инструменты влияния, чтобы спровоцировать обострение противоречий в крымском обществе.

— Можно ли предотвратить развитие кризиса?

— На мой взгляд, время еще не упущено. Но чтобы остановить развитие кризиса, необходимо создать эффективную систему госуправления. Мне пока так и не ясно, кто сможет решить эту задачу.

Украина может состояться как полноценное государство только в том случае, если удастся утвердить базисные основы демократии и создать условия для развития регионов. Крым — лучший пример того, что цель эта пока не достигнута. Украинское руководство, как мне кажется, плохо понимает, что же она собирается делать с автономией, существование которой плохо согласуется со стратегией, направленной на укрепление центральной власти.

И это не уникальный случай. В подобной ситуации оказались все значимые регионы страны, поскольку украинская власть так и не сумела выработать адекватную региональную политику. А предоставить регионам самостоятельность, оказаться от унитарного устройства и перейти к федерации наше государственное руководство не собирается.

Если оно все-таки решится на этот шаг, то только в том случае, если в результате кризиса окончательно утратит контроль над социальными и политическими процессами.