Старая картина в новогоднем интерьере

Уходящий год вряд ли можно назвать скупым на события, а большинство из них — долгожданными. Они оказались просто закономерными. И радоваться им смогли лишь единицы. 

Последний тому пример — национализация Приватбанка. В истории его неплатежеспособности, как и десятка других отечественных банков, пока больше версий, чем ясности. Как в части обстоятельств, так и будущих следствий.

Версия официальная: спасение отечества

Согласно государству, оно стало собственником “Привата”, выбирая не между “плохим и хорошим”, а “наихудшим и ужасным”. На это указывает впечатляющая статистика, которая теперь, видимо, известна любому наблюдателю, — в балансе банка зияла дыра в 148 млрд грн, в которую могли пролезть почти 3/4 всех выданных им кредитов. При этом от банка зависит благополучие не менее 20 млн наших сограждан, включая 3,2 млн пенсионеров, до полумиллиона студентов, физлиц-предпринимателей и столько же — полноценных предприятий. Приватбанк оказался их крупнейшим кредитором. Не говоря уже о карточных платежах и расчетах в масштабе всей Украины.

Государство не могло позволить крушения “Привата” еще и потому, что на него приходится порядка 36% всех банковских вкладов населения. При таких раскладах его крах мог накрыть обломками не только клиентов, но и значительную часть национальной экономики. Принимая во внимание, что эти риски прямо касались почти каждого второго украинца, отмахиваться от них было невозможно. Тем более, если учесть незавидную ситуацию, в которой пребывает наша экономика, пылающий Донбасс и уменьшение числа внешних симпатиков.

Версия скептиков: национализация частного долга

Для скептиков указанный набор аргументов не снимает одного простого вопроса: почему по долгам миллиардеров, проживающих то ли в Лондоне, то ли в Женеве, должны будут платить сегодняшние первоклассники? Если они, конечно, не эмигрируют, повзрослев, из своей родной страны. Почему, провозгласив либеральные принципы и обанкротив согласно им почти 90 частных банков, государство на третьем году реформ поступилось своими убеждениями? Почему все другие банковские потери, явно превышающие “приватовские”, были допустимы, а в деле крупнейшего (частного) банка государство пошло на попятную?

Эти вопросы тем острее, что за всей операцией стоит МВФ — международный арбитр честной конкуренции, прозрачного рынка, поборник малого и среднего бизнеса, известный дерегулятор, противник монополий и госсобственности. Между тем он обещает Украине очередной (четвертый) транш по программе EFF только после того, как государство возьмет на себя, а затем переложит на нас бремя долгов двух миллиардеров. Пока речь идет о 117 млрд грн (в эквиваленте 4,5 млрд долл.). 

Если бы этого не случилось, и государство учло доходы своих полунищих граждан (среднемесячная зарплата — 194 долл.), условия программы были бы нарушены, и рассчитывать на его помощь Украина не могла.

При анализе альтернатив выяснилось, что 1,3 млрд долл. возможного транша весят больше, чем 4,5 млрд нашего нового долга. Притом что из него мы не видели и не увидим ни цента. Кстати, транш также придется возвращать. Ведь если его получим, он тоже станет госдолгом. Так что в случае “успеха” на круг выйдет 5,8 млрд долл. Плюс проценты. Но их также со временем придется платить не абстрактному государству, а всем нам. И хотя в их расчете сегодня нет смысла, за 15 лет при ставке 10,5% несколько десятков миллиардов гривен точно накапает.

Насколько такой пасьянс отвечает национальным и международным усилиям по борьбе с бедностью и коррупцией — каждый может решать самостоятельно.

Версия бывшего правления: предвзятость и манипуляции

Точка зрения бывшего правления Приватбанка предельно проста: 148 млрд грн — не долг банка и не спрятанные им в офшорах средства, а результат нормативных манипуляций, произведенных Нацбанком. Всему виной его новые подходы к оценке залогов под выданные кредиты и предвзятое отношение. Без них бы банк продолжал нормально работать в прежнем режиме. Касательно же миллиардных просрочек по возврату рефинанса НБУ, то это не уклонения, а следствие общенационального кризиса, который стоило просто пережить.

Надо признать, что если бы Нацбанк подробно объяснял причины крушения каждого прогоревшего за последние 2,5 года банка, на эти замечания, возможно, не стоило обращать внимания. Поскольку в уже известном наборе типичных банкротств можно было бы просто указать случай “Привата”. Однако из-за отсутствия у регулятора такого анализа (?!) доводы бывшего правления не звучат бессмысленно.

И это лишь усиливает вопрос о надзорных функциях Национального банка. Как, впрочем, и Антимонопольного комитета, силовых ведомств, а также Совета по безопасности и обороне. Тем более что именно СНБО освятил национализацию Приватбанка.

Кэптивные банки

Между тем его прецедент — не только пасынок бездействующих регуляторов. Это еще и родовой дефект нашего капитала, для которого “забрать” и “заработать” часто еще остаются синонимами. Отсюда — рейдерство, шантаж, исчезновение конкурентов и несговорчивых свидетелей.

В таких условиях любой мало-мальски серьезный бизнес пытается обзавестись максимальным набором средств безопасности. От надежных юристов и бухгалтеров до личных мини-армий. В финансовых вопросах этим целям служат собственные банки. Тем более что при правильном наборе лицензий это не только инструмент сохранности финансовых ресурсов, но и удобный канал их легального вывода в офшоры, последующего возврата в виде иностранных инвестиций, тихих покупок зарубежной недвижимости, переброски средств между компаниями с одним общим адресом, умышленной концентрации долгов в фирмах-банкротах и личных сбережений — в комфортных европейских странах.

Весенний скандал с офшорами, а затем — осенний — с результатами е-декларирования наглядно показали масштабы такой практики. Как выяснилось, Панама, Кайманы и Виргинские Острова — неизменный атрибут почти всех отечественных политиков от бизнеса. Начиная от первых лиц страны и заканчивая лидерами районного масштаба.

Не удивительно, что именно банки выступают главными радетелями валютных свобод, снятия запретов на вывод отечественного капитала и его инвестирования за рубежом. Причем на эти взгляды не влияет ни война, ни бедствия страны, ни потеря ее территорий. Скорее, даже наоборот.

При этом карманные (кэптивные) банки не только защищают, прячут и легализуют. Они еще и питают за счет клиентов бизнес своих учредителей. В принципе в этой функции нет ничего предосудительного. Кроме одного — все риски вкладчиков оказываются связаны с кредитами, выданными одной бизнес-группе: если она садится на мель, ее кэптивный банк может обнулить свои сторонние обязательства. Как в части процентных платежей, так и возврата вкладов. Поскольку в час “Ч” приходится думать не о клиентах, а о материнской компании. Учитывая же IT-возможности и развитую сеть подставных фирм, позаботиться о ней в критическую минуту не сложнее, чем щелкнуть по клавише компьютера. То, что это не миф, сегодня знают десятки тысяч украинских вкладчиков.

Секрет Полишинеля состоял в том, что более 90% корпоративных кредитов Приватбанка шли на поддержку бизнес-интересов его собственников. Причем в него входил и кипрский филиал. Поэтому проследить извне оборот средств в пределах всей группы “Приват” было предельно сложно. По крайней мере, так считают в Генпрокуратуре, где лежат десятки томов дела по невозврату Приватбанком кредитов рефинансирования. Считать его в таких условиях безобидной жертвой — очевидное преувеличение. Но кто этой жертвой воспользуется и за чей счет, тоже вопрос.

Безусловно, не все отечественные банки можно отнести к кэптивным. Но то, что такая модель весьма типична для банков с украинскими корнями, тоже факт. Это легко понять, узнав лишь, кто их собственник, чем он еще владеет и в каких юрисдикциях. Что выделяло из этой среды Приватбанк, так это его предельная агрессивность, креативность и высокие IT-технологии. Недаром их лидерство признают не только отечественные конкуренты, но и европейские. А один из первых вопросов в связи с национализацией банка касался судьбы его платежной системы “Приват24”.

Вопрос о том, как одна из украинских бизнес-империй сумела лишиться своего финансового центра, и что с ней теперь будет, остается открытым. Но не менее интересен вопрос об общих причинах массового банкротства отечественных банков. Тем более что относительно недавно судьба многих из них не внушала ни малейших опасений. Что, собственно, касалось и Приватбанка.

Жертвы конъюнктуры и… собственной политики

О сырьевой конъюнктуре в последнее время писали немало. Выяснилось, что к ее колебаниям привязан практически весь украинский бизнес-цикл. Причина — специализация на выпуске низкотехнологичной продукции, костяк которой представлен экспортными товарами аграрного сектора, черной металлургии и простейшей химии. Когда цены на них падают, страна погружается в экономический, банковский и валютно-финансовый кризисы: так было в 1998—1999, 2008—2009 и 2014—2016 гг.

При этом чем ниже сырьевая конъюнктура, тем меньше валюты притекает на наш рынок и сложнее ее купить. Банки из-за этого начинает лихорадить — не все заемщики могут в срок расплатиться по кредитам, взятым в валюте, тогда как ее начинают требовать владельцы валютных депозитов. Их объемы в такие моменты резко сокращаются.

Ситуация достигает предела, когда не выдерживает курс гривни — его падение делает неплатежеспособной значительную часть валютных заемщиков. Банки, в которых их достаточно много, лопаются. Учитывая уровень долларизации кредитов и депозитов (30—50% в зависимости от состояния рынка), этот риск является системным. Вкладчики это интуитивно понимают и пытаются скорее обнулить свои депозиты. Как валютные, так и гривневые. Это разгоняет спрос на валюту, что лишь усиливает нарастающий хаос.

Последний достигает апогея, когда начинается беспорядочное падение валютного курса, увлекающее за собой все большее число еще недавно благополучных банков. В 2008—2009 гг. эту фазу удалось смягчить благодаря достаточному объему международных резервов (38 млрд долл.), валютным интервенциям, тотальным ограничениям на рынке (октябрь 2008-го) и быстрому восстановлению внешних сырьевых рынков (2010 г., после начала антикризисных программ “количественного смягчения” в США и других индустриальных странах).

В 2014—2016 гг. ситуация оказалась прямо противоположной: международные резервы почти иссякли (снижались до 5,6 млрд долл.), цены на сырье продолжали падать, Федеральная резервная система перестала накачивать долларом американскую (и международную) экономику. Плюс утрата Крыма и война на Донбассе, включая связанные с этим издержки и потери. Результат — трехкратная девальвация гривни и около 90 банков-банкротов, включая теперь уже и “Приват”.

Рис. 1-3 иллюстрируют некоторые из описанных эпизодов в течение последних 14 лет (2003—2016 гг.). Речь, в частности, идет о годовом приросте внешних цен на наше экспортное сырье и валютных депозитов (в поквартальной разбивке, рис. 1). Первые представлены взвешенным индексом цен на пшеницу, сталь, подсолнечное масло и азотные удобрения. Вторые — средствами до востребования: в спокойное время их доля в структуре валютных депозитов снижается до 20%, но в критические моменты резко увеличивается. Сегодня она достигает почти 40% — сказывается общая нервозность и страх держать деньги на срочных вкладах.

 

 

Примечательно, что все эпизоды абсолютного сокращения валютных депозитов (2009-й и 2012—2016 гг.) пришлись на периоды падения экспортных цен на украинское сырье. Не менее удивительно, что такая же зависимость прослеживается и в динамике гривневых депозитов — моменты их падения наблюдались в 2009-м и 2014—2015 гг..

 

 

Наконец, рис. 3 отражает практически учебную зависимость между динамикой гривневых депозитов и кредитов. В частности, она демонстрирует сложность кредитования бизнеса при падении курса гривни и ресурсной базы банков. Так, если в 2008—2009 гг. удалось избежать сжатия их кредитного портфеля (в гривне), то в 2014—2016 гг. — нет. Помимо войны, такая разница, видимо, объяснялась разной политикой рефинансирования банков: если в первом случае у них сохранялся доступ к ресурсам НБУ, то во втором они его фактически лишились после скачка курса и инфляции (2015 г.).

 

 

Значит ли, что отечественные банки являются невинными жертвами технологической отсталости Украины и неблагоприятной мировой конъюнктуры? Увы, нет. Ведь они — снимок нашего места в глобальном разделении труда. И в этом качестве сами участвуют в регулярном воспроизводстве всех указанных зависимостей и связанных с ними последствий. Об этом говорит структура их кредитного портфеля, в котором треть всех средств, выданных нефинансовым корпорациям, приходится на оптовую и розничную торговлю. С учетом же операций с недвижимостью, сельского хозяйства, металлургии и простейшей химии речь идет о едва ли не 2/3 всех корпоративных кредитов. Тогда как производству машин, оборудования и транспорта (которое, собственно, и могло бы противостоять технологической деградации) кредитов достается в 10—11 раз меньше.

Если к этому еще добавить средства, которые выводятся через банковские каналы в офшоры и никогда в Украину больше не возвращаются, роль банков в их собственной судьбе предстает уже в несколько ином свете.

Сырьевые перспективы

Учитывая, насколько важна роль сырьевой конъюнктуры для наших банков и всей экономики, возникает резонный вопрос: как она может измениться в ближайшее время? Сохранятся ли тенденции по ее стабилизации и даже некоторому росту, которые стали просматриваться в 2016-м?

Точно ответить на этот вопрос, безусловно, сложно. Если вообще возможно. Тем не менее для этих целей можно использовать некоторые “опережающие индикаторы”. Одним из них является курс доллара США на международных рынках. Дело в том, что когда он растет, дорожают все долларовые активы. Это притягивает к ним новые инвестиции. Альтернативные же вложения, например, в товарные фьючерсы, оказываются менее интересными. И цены на них снижаются. Вслед за фьючерсными следуют и цены спотовых рынков. Так формируется определенная зависимость — чем выше курс доллара на международных рынках, тем ниже цены на сырье. И наоборот.

Указанную взаимосвязь можно проследить на рис. 4. На нем представлены годовые приросты курса доллара к валютам стран — партнеров США и экспортных цен нашего сырьевого экспорта. Данные приведены в поквартальном разрезе с полугодичным лагом за период 2004—2016 гг.

 

 

Как это ни странно, но международные котировки доллара и цены на отечественное сырье действительно движутся в разных направлениях. Так, нашему кризису в 2008—2009 гг., который сопровождался почти 40-процентным падением экспортных цен, предшествовал скачок доллара на внешних рынках (20%). Аналогичная история повторилась в 2012—
2016 гг. — практически такое же зеркальное отражение глобального спроса на доллар (+17%) и падающих цен на украинское сырье (-17%).

Хорошая новость заключается в том, что в 2016-м усиление доллара стало сходить на нет. Это способствовало росту цен на некоторые виды украинского сырья, что не замедлило сказаться на притоке валюты, благодаря чему Нацбанк смог выкупить в резервы порядка 1,7 млрд долл.

Плохая новость состоит в том, что в декабре курс доллара резко вырос. Его котировки к евро доходили едва ли не до 1,03 долл./евро. Основные причины — приближение Brexit, ужесточение монетарной политики в США и повышение процентной ставки ФРС (до 0,75%), продолжение “количественного смягчения” в странах зоны евро. К этому также можно добавить японскую абэномику и готовность Китая продолжать мягкую девальвацию юаня к американскому доллару.

Для Украины такие симптомы не сулят ничего хорошего. Тем более что повышение ставки ФРС и ожидание ее дальнейшего роста будут способствовать переориентации глобальных потоков капитала на США. Для сырьевых экономик со спекулятивными рейтингами, к числу которых относится и наша, это означает лишь одно — еще меньше иностранных инвестиций и кредитов. Притом что доступ к ним для нашего бизнеса и банков итак уже сведен к минимуму, а дефицит текущего счета, по прогнозам НБУ, вырастет с 0,2 млрд долл. в
2015 г. до 2,9 млрд. — в 2017-м.

Денежно-кредитная политика

Международное усиление доллара может свести на нет все надежды, которые породил в уходящем году робкий рост цен на сырье. Для украинской экономики и ее банковской системы это будет означать новый этап “хождений по мукам”.

Отечественные банки при этом не смогут особо рассчитывать ни на внешние кредиты, ни на рефинансирование Нацбанка, так как принятые на днях Основные направления денежно-кредитной политики на 2017—2020 гг. наделили его мандатом “инфляционного таргетирования”. В силу этого он отныне прикрыт от любой критики в части падающих банков и вялого кредитования. Более того, пока инфляция не снижена до 5%, он вообще не должен проявлять к ним какого-либо интереса.

При появлении же “инфляционных возможностей” внимание НБУ, очевидно, будет приковано к Приватбанку — его новый капитал в виде ОВГЗ (117 млрд грн) потребует хоть “какой-то” монетизации. Эта поддержка дорого обойдется не только налогоплательщикам, но и рядовым украинским банкам, которые не смогут рассчитывать ни на спасение государством, ни на свободный доступ к рефинансированию Нацбанка.

Выиграют оставшиеся банки с иностранным капиталом — благодаря девальвации гривни и внешнему (валютному) фондированию, им легче будет выполнять требования по своей рекапитализации.

Среди бизнеса с украинскими корнями устоят структуры, самостоятельно покрывающие свои валютные обязательства. Доступ к ней сегодня имеют в основном представители аграрного и металлургического бизнеса. Они-то в ближайшее время, видимо, и будут цементировать базис нашей экономики, определяя дальнейшую судьбу сырьевой Украины.

P.S. Согласно индустриальной стратегии ЕС (2012 г.), основу “здоровой и экономически успешной Европы” должна составлять промышленность. В связи с этим планируется, что к 2020 г. ее доля в ВВП еврозоны вырастет с 16 до 20%. Этой цели подчинена европейская “дипломатия сырых материалов”, предполагающая усиление сотрудничества со странами — экспортерами сырья. В этом свете примечательны настойчивые обращения ЕС к Украине взять кредит в 600 млн евро взамен на снятие запрета на вывоз леса-кругляка. Не противоречит этому предложению и мнение посла ФРГ в Украине о том, что новый “план Маршалла” ей не нужен. Хотя, как известно, именно эта промышленная доктрина легла в основу послевоенного возрождения Европы и немецкого экономического чуда.

Сергей КОРАБЛИН