Кто призывает “понять Путина”

Как на Западе, так и в России в экспертных сообществах преобладают прагматики. Они по-прежнему монополизируют исследования в области международных отношений и доминируют в политическом дискурсе.

Прагматики однозначно тяготеют к рационализму: они хотят четко понимать реальность и стремятся снабжать политиков практическими рекомендациями. Такой подход требует фокусировки на четко определенных критериях, выраженных в терминах интересов, силы или и того, и другого.

Попытки проанализировать ситуацию во всем ее многообразии, особенно с учетом морального аспекта, не только рисуют противоречивую картину реальности; они также усложняют составление рекомендаций для тех, кто занимается принятием решений. Поэтому факторы, из-за которых нормативисты оказывались на обочине международной политики, одновременно формировали спрос на идеи прагматиков. Среди этих идей — вера в конец идеологии и приверженность идеи того, что политикам следует придерживаться традиционных политических механизмов. Более того, прагматизм ориентирован на поддержание стабильности и статус-кво, которые стали для Запада приоритетом.

Тем не менее, есть одна характеристика этой школы аналитики, которая может поставить ее апологетов в неловкое положение. Западные прагматики нередко повторяют месседжи своих российских коллег (а иногда и самого Кремля).

Давайте рассмотрим принципы прагматиков и то, в какой степени они помогают нам понять процессы, происходящие за пределами России. Все они упускают причинно-следственную связь между внешней политикой Кремля и политическими процессами внутри страны, а также характером политического режима. Это понятно, потому что признание такой связи заставило бы поднять и ряд вопросов. К примеру, как можно ожидать, что Запад пойдет на компромисс к Кремлем, если Кремль продолжает свою антизападную риторику? Если такую связь не признавать, можно допускать, что внешняя политика руководствуется собственной отдельной логикой, тем самым давая Западу возможность найти общие интересы с Кремлем.

На самом деле, сегодня прагматики, вероятно, понимают, что невозможно полностью отделить международные отношения от внутренних событий, поэтому они говорят о том, как геополитика влияет на события внутри России. Они утверждают, что внешние события, в частности, расширение НАТО и неуважение Запада к России и ее интересам, привели к усилению авторитаризма в стране и агрессивности Кремля на мировой арене.

Внешний фактор действительно сыграл роль в провоцировании конфликта между РФ и Западом и даже имел незначительное влияние на развитие политической ситуации в самой России. Тем не менее, его природа отличается от той, что описана прагматиками. Слабость Запада, дисфункциональность нынешней модели либеральной демократии, кризис в ЕС, уход США “в окопы”, готовность западных элит к принятию двойных стандартов — все это добавило к появлению идеи вакуума, который российская система пыталась заполнить. Теперь Кремль открыто заявляет, что эпоха Запада закончилась, и Россия вернулась в игру.

Отрицая связь между внешней политикой Кремля и событиями внутри страны, прагматики поддерживают деидеологизацию внешней политики. “Идеология перестала быть критерием, определяющим миропорядок”, — утверждают прагматики, повторяя слова российского министра иностранных дел Сергея Лаврова, который любит говорить об “освобождении от идеологических предрассудков прошлого”.  При этом они отказываются от идеологического подхода к анализу внутренних процессов, что позволяет им сохранить оптимистический взгляд на российский авторитаризм и даже найти в нем некоторые конструктивные элементы.

Прагматики считают нормативное измерение пережитком Холодной войны. Ее сторонников они называют “холодными воинами”. Так Федор Лукьянов, главный редактор российского журнала Россия в международных отношениях, выразил свою позицию: “Современные дискуссии о ценностях и интересах отражают тот факт, что очень многие до сих пор находятся под обаянием “холодной войны”. Вкратце, прагматики говорят, что дискурс о ценностях возвращает нас к старому противостоянию. Но нужно помнить, что отношения России с Западом ухудшились именно тогда, когда Запад отказался от подхода, основанного на ценностях. Более того, приравнивание ценностного дискурса к возвращению к Холодной войне подразумевает признание факта, что ценности российской системы и либеральных демократий несовместимы. И, если они несовместимы, как могут прагматики надеяться на конструктивный диалог между этими системами?

Если мы и впрямь живем в эру деидеологизации, как верят прагматики, то что формирует основу их прогнозов и стратегического видения? И что заменяет нормы прагматикам? “Общий интерес” был одним из таких заменителей. Этот подход доминировал в 1990-х, когда не только Запад, но и часть российских элит верили, что Россию можно интегрировать в сообщество либеральных демократий. Когда стало ясно, что Россия движется в противоположном направлении, прагматики настаивали, что это не противоречит интересам Запада.

Когда сторонники теории “общих интересов” со временем поняли, что стороны по-разному понимали свои интересы, в которых ожидалось серьезное совпадение интересов (в частности, в сферах ядерного разоружения и борьбы с терроризмом), они были вынуждены искать другие способы оправдать свой прагматизм. Тем не менее, многие из них по-прежнему верят, что у Москвы и Запада есть общие интересы, просто сами стороны этого не понимают.

Лилия ШЕВЦОВА, российский политолог, доктор исторических наук, старший научный сотрудник Brookings Institution