Феерическая сага с перерегистрацией “квартир Луценко” на наследника Владимира Загория, собственника фармацевтического бренда “Дарница”, Глеба демонстрирует, что первый блин пока пошел комом. Напомним, вкратце канву этой истории.
В сентябре журналисты “Наших денег” обнаружили бывшую бухгалтершу предприятий семьи генпрокурора Юрия Луценко Светлану Рыженко. Выяснилось, что на эту бодрую старушку сначала была оформлена часть семейного бизнеса Луценко, а впоследствии — масса разнообразной элитной недвижимости, которой фактически распоряжался (вплоть — до переговоров о продаже) старший сын Луценко — Александр.
И вот 17 октября стало известно, что Рыженко продала сразу 8 помещений на улице Эспланадной, 34 в Киеве депутату от БПП Глебу Загорию. Чуть позже стала известна сумма сделки 35 млн грн, при том, что еще в сентябре весь этот дом выставляли на продажу за 5,3 млн долларов.
Совершенно очевидно, что “юный” совладелец “Дарницы”, который является одним из 10 официально самых богатых депутатов Рады пытается помочь генпрокурору и его семье выйти из ситуации, которая явно не красит Юрия Луценко, который занимал этот пост под лозунгом тотальной борьбы с коррупцией.
Помимо депутатства и состояния Глеб Загорий известен в отечественным бизнес-кругах своими евангелизмом преимуществ развития семейного бизнеса в Украине. На страницах прессы он часто-густо делится поучительными историями из собственной жизни. Например, такой:
“Основы семейного бизнеса закладываются не образованием, а семейным воспитанием, передачей знаний от отца к сыну, что начинается с самого раннего детства. Мы жили в Лубнах, районном центре на Полтавщине. Восьмилетним мальчиком я был выбран командиром октябрятских войск, и за две недели до мероприятия я назубок знал речевку и свои действия. Но в день мероприятия, подходя к площади, я понял, что все совсем не так, я все забыл. Увидев тысячи людей на площади, я стушевался, это был первый подобный опыт для меня. Я был в сумасшедшем шоке. Слава богу, рядом оказался мой отец, который не сказал ни слова о том, что я должен повторить речевку и вспомнить, что нужно делать. Он сказал: “Сын, в этом городе знают нас, маму и папу, у нашей семьи здесь есть репутация. Ты представляешь интересы семьи и не можешь сдать этот экзамен на четверку”. До сих пор верю, что отец гордится тем, как я прошел это испытание.”
Мы, как и Глеб не знаем, что его отец думает по поводу происшествия 1984 года, однако исходя из ситуации с переоформлением “квартир Луценко” понимаем, что совладелец “Дарницы” как-то чересчур узко трактует понятие “семейной репутации”. Которая, среди прочего, заключается не только в том, чтобы в детстве успешно оттарабанить речевку, но и уже будучи взрослым, 40-летним парламентарием осознавать, что не хорошо участвовать в переоформлении краденного. Именно краденного — учитывая, как семья генпрокурора тщательно скрывала свое отношение к злополучной недвижимости на Эспланадной, 34, а теперь пытается за бесценок перерегистрировать его на кого-то, имеющего крупные легальные источники доходов.
Действительно, ситуация с “квартирами Луценко” ставит множество вопросов по поводу смысла существования нового поколения собственников украинского бизнеса. Снова процитируем Глеба:
“Отец приготовил мне испытание продажей бизнеса. Выйдя в 2009 году из попытки рейдерского захвата, мы потеряли темп развития, рыночные позиции, позиционирование и доверие, так как все усилия были направленные на борьбу. В этот момент нам предложили продать компанию, и мне было поручено пройти аудит и подготовить ее к продаже. Юридическое парафирование и подписание сделки должно было пройти в Лондоне. Я помню прощальные слова и выражение лица моего отца, но тем не менее я улетел в Лондон. На следующее утро я в течение четырех часов прошел все необходимые процедуры, но в момент подписания интуитивно попросил паузу, вышел, немного подумал, позвонил отцу и сказал: “Сделки не будет”. Я объявил это потенциальному покупателю, ввергнув того в состояние паники и недопонимания, тем нем менее так я прошел это испытание. До сих пор я убежден, что в тот момент, когда мне пришлось вспомнить, для чего меня готовили, на что надеялись, что передали, и я должен доказать это результатами, способностью преумножать и не падать, — этот урок я вынес тогда и уверен, что больше никогда не войду в такое состояние. Мы не намерены продавать свой бизнес, мы динамично развиваемся.”
Из слов Глеба выходит, что он не расстался с “Дарницей” поскольку видел в этом некий высший смысл: “Быть патриотом до глубины души и сердца — ок. Попробуйте еще быть патриотом до глубины кошелька”.
Честно говоря, мы так и не раскусили смысл подобного “патриотизма”. Неужели весь этот фарс в Лондоне был необходим, чтобы через 7 лет принять участие в гораздо более публичном фарсе с отчетливо коррупционно-политическим привкусом? Причем очевидно, что если бы “Дарница” была продана иностранцам, мы как минимум были бы лишены радости созерцания того, как бренд достойного предприятия упоминается в связке с грязной историей о “квартирах Луценко”.
Впрочем, нам со своей колокольни, конечно, легко упрекать Загория-младшего. А вот когда ты хоть и представляешь в парламенте “партию власти”, но одновременно проходишь по целому ряду уголовных производств: начиная от покушения на убийство главного акционера и руководителя компании-конкурента (речь о идет о гендиректоре “Фармака” Филе Жебровской) и заканчивая похищением активистов Майдана Игоря Луценко и Юрия Вербицкого, которых удерживали как раз на территории “Дарницы” — очевидно, что ты с радостью будешь услужить любому генпрокурору вне зависимости от его политической ориентации.